Книга масок - Реми Гурмон

Если книга удалась, если она произвела впечатление, которого добивался автор, она может создать еще и другой эффект: все зависит от того, сколько раз вы ее перечтете и при каких условиях вы это сделаете.

У меня осталось ощущение, что все страдания Babylas обусловлены одиночеством, его сентиментальной робостью. Забавный гном становится человеком, и, при всей своей робости, занимает место рядом с тем, кто горд. Одно и то же несчастье может терзать смиренного агнца и гордеца, не раскрывающего перед миром своих желаний.

За первой книгой можно было ожидать целого ряда других, написанных с такою же искренностью и объективностью. Его ирония с годами, вероятно, утончилась бы и, перейдя на более общие темы, придала бы его критике большую убедительность. Без иронии нет ничего долговечного. Все романы прошлого, не забытые до сих пор, «Сатирикон», «Дон Кихот», «Золотой Осел» и «Пантагрюэль», сохранились благодаря ей. Ирония или поэзия! Все остальное пресно и плоско. Мы никогда не узнаем, какую силу ирония могла бы приобрести впоследствии под пером Вайета, но несомненно, что дар этот был ему не чужд. Досадно, когда жизнь вторгается в процесс литературной работы и дьявольским жестом опрокидывает чернильницу на начатую страницу.

Нет деятельности, которая была бы унизительна как таковая. Нет темы, достойной презрения. Ум с одинаковым успехом обеспечивает писателю временное торжество на житейском поприще, как и управляет его литературным трудом. Необходимо только, чтобы он был. Если он есть, он действует. А везде, где он проявляет свою активность, чувствуется его благотворное влияние.

Макс Эскамп

Поистине это душа Фландрии, душа всего высокого. Где бы он ни находился, среди голой равнины или в пышно убранном соборе, чем бы он ни любовался, меланхолическими волами желто-серой Шельды или старинными витражами цвета морской воды, чем бы он ни увлекался, нежными фламандками с голыми руками или иконами Богоматери: «Marie aux cloches»[187], «Marie aux îles»[188], «Marie des beaux navires»[189], Макс Эскамп всегда остается поэтом счастливой Фландрии. Его Фландрия счастлива, потому что над ее мачтами и колокольнями сияет звезда, как сияла она над Вифлеемом. Его очаровательная поэзия преображает душу.

Но, прежде всего, прочтем вместе с ним песни фламандского бедняка. Их шесть, потому что по воскресеньям поют колокола:

Бедняк зашел ко мне на двор,Он песни продавать хотел,Как Пасху колокол пропелИ пташкой лес весь зазвенел,Бедняк зашел ко мне на двор.

Поэт записал песни фламандской недели. Затем он создал ряд икон, отличающихся непосредственностью наивного чувства. Из всего этого он составил маленькую книгу, столь чудесно нежную, что она кажется упавшею под Рождество через трубу. Я люблю, когда у поэта чувствуется вкус к внешней красоте. Люблю видеть красоту мечты, облеченную в красоту реального выражения. Но пусть никто не мечтает достигнуть чистоты искусства, какою отличаются «Шесть Песен Бедняка». Из этого ничего не выйдет. Неделя вся воспета до конца.

Еще сегодня воскресенье, —И утро в солнечных лучах,И птички в утренних садах;

Еще сегодня воскресенье, —И дети в белом облаченьи,И города вдали в полях,Дороги в старых деревах,И море видно в отдаленьи.

Мысли являются Максу Эскампу почти всегда в образах, полных значения. Его поэзия эмблематична. Действительно, в его первом сборнике «Dominical»[190] мы находим иногда описания тех эмблем, которыми обычно украшались назидательные книги, особенно во Фландрии: «Le miroir de Philagie»[191] («Den Spieghel van Philagie»), «Созерцание Мира», («Beschouwing der Vereld»). Чудесное искусство Yan Luiken'a внесло сюда бесконечное разнообразие. На фоне различных обстановок перед нами открывается душа человека то в образе юноши, то в образе молодой девушки, то в образе ребенка. Она откликается на впечатления природы, входит в жизнь, занимается определенным делом, катается в челноке, удит рыбу, охотится, танцует, страдает, срывает розы или чертополох. Большею частью все это проникнуто манерностью и притворной наивностью. Однако, в этих эстампах много мистической поэзии. Вот как ощущает и передает ее Макс Эскамп.

В высоком теремуИисус и мул, и ДеваКатаются без гневаПо круглому пруду, —В высоком терему.В высоком теремуИисус гребет усердноИ радует безмерноТем душеньку своюВ высоком терему.В высоком теремуБакланы прокричали;За мною побежалиНа злачном берегу, —В высоком терему.В высоком терему,Как рыцарь даме сердца,Душа сказала сердцу:«Кольцо я берегу»В высоком терему.

Здесь эмблематичность очевидна. Эмблема это образ, с помощью которого идея, страсть, добродетель, даже чистая абстракция принимают материальную оболочку, сохраняя собственные имена. Душа раздваивается: она функционирует параллельно с телом, которое не теряет при этом своей самостоятельной роли. Эмблема многим отличается от символа. Символ возносит жизнь на высоту отвлечения, эмблема низводит абстракцию на уровень жизни.

(Размышляя на эту тему, я пришел к заключению, что творчество Метерлинка имеет в большинстве случаев эмблематичный характер. «Смерть Тентажиля» кажется настоящим эстампом Luiken'a. Точно так же все ужасное, кошмарное, оккультное в изображении Одилона Редона эмблематично по своей форме).

Всякая эмблема вырастает из абстракции. Пейзажи, люди, материальные предметы всегда выступают тут в особенном освещении. Символ представляет природу такою, какая она в действительности, и мы можем интерпретировать ее, как нам угодно. Эмблема утверждает истину. Образом она пользуется лишь с мнемонической целью. Некоторые эмблемы Макса Эскампа, словно миниатюры молитвенника, полны великолепной тьмы, вызывающей долгие грезы. Я не думаю, чтобы со времени «La nuit obscure de l'âme»[192] эмблематическая поэзия могла похвастать страницами такого же достоинства.

Но ангелы с крыши у милойЦелый день вдали пролеталиИ возвращаются на крышу у милой.

Ангелы прогуляли, лентяи,Крылышки у ангелов устали,Ангелы прогуляли, лентяи.

Ангелы-бродяжки знают голубятню,Роем летят вечером к сердцу милой,Ангелы-бродяжки знают голубятню.Но самые маленькие, взявшись за ручки,Вдали еле видно из-за тучки,Самые маленькие заблудились.

Кто устал сильнее, сел на парусную лодку.

………………………………………………….

Ангелы озябли летать с ласточками вместе.………………………………………………….

Возлюбленная ждет с тревогою запоздавших ангелов. Эскамп близко знаком с ними. Можно подумать, что они целыми легионами реют среди его фантазий. Он взывает к ним, ставит им вопросы, открывает перед ними свою душу. Он видит их. Видит, как птицы клюют из их рук: поэт, эти птицы – твои стихи.