Потому что ты мой - Риа Фрай

– Женщина.

Внутри все обрывается от горя. Грейс хватает ртом холодный воздух, лес вокруг начинает вращаться. Она непроизвольно кладет руки на живот, потом поднимает их ко лбу – липкому и влажному.

– И эта женщина, она?.. – Грейс надеется, что с той туристкой – не Ли! – все хорошо. Что та женщина, кто бы она ни была, еще жива. Что она выживет. Полицейский прочищает горло, а его напарник показывает себе за спину.

– Мэм, посторонним туда нельзя. Вы не могли бы?..

Он взмахом гонит ее прочь, будто она просто любопытная соседка, прибежавшая разжиться сплетней.

Отвечая, Грейс осмотрительно выбирает слова. Стараясь сосредоточиться на дыхании, на лицах полицейских, на правде.

– Я понимаю, но, видите ли… Мы здесь в отпуске и очень беспокоимся, потому что одна наша подруга пропала. У нас комнаты в «Зеленом приюте», и прошлой ночью она не ночевала с нами. В гостинице ее нет, на телефонные звонки не отвечает. Мы просто волнуемся, вдруг… – Грейс не может закончить предложение. Вдруг полезла на гору? Вдруг упала? Вдруг погибла?

Полицейский выпрямляется, как будто Грейс нажала верную кнопку.

– А вы бы не могли описать ее? Вашу подругу?

– Она с вас ростом, довольно высокая, смоляные волосы, худенькая… была в зеленой худи. И с черным лаком на ногтях. А еще у нее гольфы в полоску.

Полицейские поворачиваются друг к другу, их глаза подтверждают страшную догадку. Они всячески избегают взгляда Грейс, смотрят в землю, в глубь своих стаканчиков с кофе – куда угодно, но только не ей в лицо.

У нее начинают дрожать ноги, а сердце как будто искромсали на миллион кровоточащих кусков.

– О боже, умоляю… Только не Ли!

Грейс хватает полицейского за руку с такой силой, что его кожа выступает у нее между пальцев, словно тесто. Перед глазами стоит разъяренное лицо Ли. Выражение боли на нем. Опустошенность в ее глазах. Обмен скупыми фразами. Последний разговор. Новость Грейс ее просто уничтожила.

Полицейский отшатывается. Грейс выпускает его руку и извиняется.

– У моей подруги есть сын. Он… он нуждается в ней. Все мы нуждаемся. Все мы матери. Мы просто приехали отдохнуть. И двух дней-то не пробыли. Только не она. Только не она… – Слова льются потоком.

– Мэм, давайте не делать скоропалительных выводов. Вы бы не могли пройти с нами?

Второй полицейский за локоть подводит ее к началу тропы.

Грейс оборачивается на Кэрол и Элис: те ждут. Она пытается выглядеть спокойной, напустить на себя бесстрастность, полностью подчинить глаза и губы, но тщетно. Элис вскрикивает, а Кэрол, всплеснув руками, оседает на землю.

«Там не Ли. Это попросту невозможно».

Моля о чуде, Грейс с хрустом ступает по валежнику и сухой листве. Приглушенные шепотки, копы, рации, выплевывающие приказы… Чем ближе к затененному старыми деревьями началу тропы, тем холоднее. Еще вчера Грейс хихикала и шутила с подругами, думая только об отпуске, будущем ребенке, Луке, Ноа, своем признании, их растущей семье. И о том, как разозлится лучшая подруга.

Но вот у купы деревьев Грейс замечает труп, накрытый темной клеенкой. Под ней угадываются очертания маленького тела, все выпуклости, характерные для человека.

Грейс останавливается, собираясь с духом, и сглатывает ватную сухость во рту. Сколько раз она видела похожие сюжеты по телевидению? Сколько ночей они с Ли провели вместе, растянувшись на засыпанном крошками диване, и под тарелку с попкорном, не моргнув глазом, смотрели, как люди погибают от убийства или несчастного случая? Они привыкли к таким сценам, но это реальность. Там действительно Ли.

Грейс медленно продвигается к телу. Полицейские что-то говорят. Сейчас кто-нибудь прикажет остановиться, скажет, что сюда нельзя. У края клеенки она опускается на колени. Сквозь спортивные штаны тут же проникает сырость земли. Из ниоткуда возникает рука и медленно, по чуть-чуть, поднимает клеенку. Грейс задерживает дыхание. Лицо… его нельзя рассмотреть, мешают кровь и темные волосы. Вначале, несмотря на ужас, она с облегчением выдыхает. Эта мертвая женщина не может быть Ли. Черты лица неразличимы, шея сломана, безжизненные руки и ноги вывернуты под неестественными углами. Коронер или кто он там – детектив? следователь? – берет в щепоть вялую щеку трупа и поворачивает ему лицо кверху. И вот он, момент узнавания: под маской смерти – Ли. Ее глаза, медальон с фотографией Мейсона на сбившейся в узел цепочке, переломанные черные ногти, словно она отчаянно за что-то хваталась, и зеленая кенгуруха, теперь черная от крови, скрывающая то, что осталось от милой, дорогой подруги.

Грейс кивает, прижимая ко рту холодные ладони. Слезы приходят раньше, чем слова, чем крик, чем стон. Она кивает – раз, другой. Подруги опрометью несутся к ней, эмоциональный коктейль из ужаса и неверия заставляет их ноги лететь.

Резко затормозив рядом с Грейс, Элис с диким воплем падает Ли на грудь и сжимает ее в объятиях. Внутри трупа что-то лопается и хлюпает. Следователь оттаскивает Элис прочь: нельзя трогать улику. Ли больше не Ли, она улика. Кэрол застыла сзади, не в силах пошевелиться, лицо выражает что-то вроде удивления.

Грейс мысленно воспроизводит ночные события. Лишь она знает о признании Ли, но что дальше? Ли так расстроилась из-за Ноа, что напилась, полезла в гору и в итоге упала? Отрезвляя, в голове вспыхивает непрошеный вопрос: а не могла ли подруга спрыгнуть намеренно?

Противоречивые мысли наваливаются и наваливаются, Грейс не знает ни что сказать, ни как облегчить бремя вины. Ее тело напряжено, в голове крутится ужасная правда: «Ты рассказала Ли о ребенке. Ты рассказала ей о Ноа. Рассказала все, и вот она мертва».

35

Ноа

Мейсон ест курицу прямо с кости. Ноа изучает его движения, не сводит глаз с маленьких зубов, которые впиваются в теплое мясо. Узнав, как убивают, свежуют, сбрызгивают химикатами и обрабатывают кур, Мейсон стал предпочитать целые тушки, прошедшие через меньшее число рук.

Мейсон разделывает для жарки уже второго цыпленка за двое суток, и Ноа, который не любит беспорядка, выдал ему резиновые перчатки и лоток с бумажными полотенцами, свернутыми в параллелограммы. Мейсон расчленяет птицу с хирургической точностью, уже отогнул жирную кожицу и продирается сквозь тонкие кости, которые время от времени потрескивают под ножом, будто сломанные зубочистки. Нарезанное мясо Мейсон складывает аккуратными горками: темное, светлое, розовое, пурпурное. Куриный остов вызывает у него не брезгливость, а интерес. Такой увлеченности и сосредоточенности можно лишь позавидовать.

Ноа наливает себе еще кружку кофе и устремляет взгляд в окно. Боже, как ему не