Завтра война - Александр Зорич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эстерсон занес было нож, чтобы перерезать первый прочнейший, тончайший шнур стропы, как его взгляд упал на две извилистые борозды в песке, припорошившем местами лаву по воле крепкого ветра. Эти борозды были не очень длинными, но оставило их, без всякого сомнения… кресло!
С минуту Эстерсон флегматично разглядывал борозды. Как вдруг его осенило.
— Я идиот! — воскликнул он. — Ни на что не годный, старый кретин! На месте генерала Родригеса я бы выгнал этого Эстерсона без выходного пособия за крайнюю закоснелость мышления…
Только теперь до него дошло: кресло тянули за собой парашюты, когда их наполнял сильный юго-восточный ветер.
Он наполнял их нечасто, поскольку некому было ориентировать парашюты (служившие в данном случае полным аналогом паруса) в нужном направлении, а сами они ориентироваться не желали. Парашюты то набирали свежего ветра, то безвольно сникали до самой земли.
«А ведь спасительный лес на северо-западе! Таким образом выходит, что океанский ветер — мой верный союзник! И если я буду следить за тем, чтобы паруса были все время наполнены, за каких-то три часа мы доползем до укрытия!» — подумал Эстерсон.
Сказано — сделано.
Он взобрался в кресло и по возможности крепко схватился за стропы — ни дать ни взять жокей, заправляющий беговой бричкой. Оставалось только крикнуть «Поехали!».
Не все шло гладко.
Три раза ветер практически полностью стихал или сменялся на северный. И тогда Эстерсону ничего не оставалось, как сидеть рядом с креслом и ждать.
И все-таки ему везло! Юго-восточный ветер всегда возвращался…
Кресло ползло, как черепаха, оно двигалось рывками и зигзагами, но все-таки двигалось! И к началу сумерек (которые показались Эстерсону очень ранними) оно очутилось под деревьями, смахивающими на исполинские фикусы.
Эстерсон уселся в кресло, словно царь на свой изукрашенный алмазами и сапфирами трон, и сделал себе растворимого кофе. Однако обедать не стал.
«Подкреплюсь, когда дотащу до леса стойку шасси. И не раньше!» — решил он в порыве энтузиазма.
Той ночью Эстерсон вообще не сомкнул глаз — привязав парашюты к стойке шасси, он вел свой фантастический корабль с рыжими парусами в сторону черного леса, где ухали ночные птицы и фосфоресцировали в темноте устрашающие, наверняка ядовитые растения, похожие на гигантские грибы-дождевики…
Он заснул на рассвете.
Мышцы Эстерсона ломило от нечеловеческой усталости. Саднили содранные колени. Болел недолеченный на Церере зуб. Ныл лучезапястный сустав. В общем, к утру Эстерсону было легче сказать, что у него еще не болит.
Но удивительное дело! Несмотря на все эти обстоятельства, лицо лежащего на голой земле Эстерсона сияло блаженством.
Он знал: даже если завтра люди «Дитерхази и Родригес» найдут его, они не смогут отнять у него этого первого дня на земле Фелиции — дня суматошного и неуклюжего, но все же такого прекрасного.
Первого дня на свободе.
Его разбудил штормовой гул океана. Волны перекатывались через риф, грозно стучались в обрывистый берег и нехотя откатывались восвояси.
— Фу ты, дрянь какая, прости Господи! — Он щелчком смахнул с правой руки семейство диковинных восьминогих клопов с лиловой, переливающейся спинкой.
Он сел и, не без труда ответив на вопрос «где я?», осмотрелся.
Поляна у самого края леса, на которой он расположился на ночлег, при свете Львиного Зева выглядела совсем не так, как в утренних сумерках.
Та большущая куча листьев, которую он избрал себе постелью и счел достаточно уютной, смотрелась теперь кабаньим лежбищем и вызывала отвращение.
«Как можно быть таким олухом? Мало ли какие гады гнездятся в этой куче? А лиловые клопы? Они ведь запросто могут оказаться ядовитыми!» — отругал себя Эстерсон.
В том, чтобы спать вот так, среди листьев, уподобляясь дикому животному, не было никакой необходимости. Но сил ставить одноместную надувную палатку (которую конструктор с собой, конечно, прихватил) в эту ночь у него просто не оставалось.
Мышцы Эстерсона продолжали ныть.
— Сейчас бы в хорошую массажную ванну… — простонал он вполголоса.
Кряхтя, Эстерсон поднялся со своего лиственного ложа и перебрался на поваленное бревно.
Между тем зверски хотелось пить.
Эстерсон открыл термос, на который был навинчен универсальный фильтр для воды, и не без сожаления обнаружил, что он умудрился все до капельки выпить еще вчера.
Выходит, нужно спуститься в лагуну за водой. А ведь он так рассчитывал провести утро в возвышающих душу раздумьях о своей судьбе и о своем месте на Фелиции за чашечкой растворимого кофе!
Океан сильно штормил. Волей-неволей пришлось принять теплый душ прежде, чем вода заполнила двухлитровый термос.
Шкандыбая обратно, по направлению к лесу, он наконец удосужился взглянуть на то, что же там такое этот фильтр фильтрует и что он пишет о составе воды.
То, что он увидел на индикаторе, вмонтированном в крышку термоса, его не порадовало.
Процесс фильтрации шел полным ходом и через минуту-две бывшую соленую, а ныне нормальную человеческую воду уже можно будет пить. Но…
«Внимание: содержание солей магния в обрабатываемой жидкости в пятьдесят шесть раз превышает земные нормы. Содержание солей цезия: в семьдесят один. Содержание молибдена: в двести шестьдесят. Ресурс по фильтрации: сто литров». Сколько-сколько? — вытаращился Эстерсон.
Он очень надеялся, что искусственный умишко фильтра что-то напутал. Недопонял. Перемудрил.
Роланд запросил дополнительную информацию. Но она тоже была неутешительной. Да здесь не океан, а ядреный раствор редких металлов!
Удивляло, что такой патологический химизм не нашел отражения в «Энциклопедии Дальнего Внеземелья». Как вдруг Эстерсона осенило: еще бы, конечно же, не нашел! Потому что это локальная патология, присущая его родному необитаемому полуострову, а вовсе не общая характеристика океанов Фелиции!
«Клянусь бритвой Оккама, это как-то связано с моей вчерашней находкой на плато, с «кладом древних властителей Вселенной»!»
— Мораль простая, — вслух сказал Эстерсон. — Нужно искать родник. Или озеро.
Впрочем, когда он сделал себе кофе, мрачные мысли сразу куда-то попрятались.
Все-таки пятьдесят дней с чистой водой при наихудшем раскладе — это тоже не так мало. А что станется, когда фильтр сдохнет?
Тогда можно будет… ну хотя бы при помощи верного «ЗИГ-Зауэра» произвести вооруженный захват консульства Объединенных Наций (после взятия на абордаж «Бэкона» это уже не казалось Эстерсону трудной задачей).
А уж в консульстве наверняка фильтров завались, не говоря о сигаретах.
Можно, конечно, консульство и не захватывать. А придумать вместо этого что-нибудь не менее изящное…
Покинуть злосчастный полуостров следовало еще до наступления сумерек — Роланд чувствовал себя отдохнувшим. После того как он спрятал парашюты, осталось только одно важное дело: похоронить Песа.
Никакого Песа, конечно, зловещая пучина за эти сутки с хвостиком из себя не исторгла. Но конструктор постановил, что сочтет останками погибшего тот воротник свитера со светлым словом «Надежда» на лейбле.
Он выбрал живописную, окаймленную пурпурными ирисами полянку с видом на бушующий океан, и вырыл в желто-бурой земле могилу.
С приличествующими случаю мыслями Эстерсон уложил на ее дно синий шерстяной воротник и присыпал его свежей землей.
Обложил место захоронения кусками лавы, да так ладно, что получился даже в чем-то живописный могильный холмик.
Водрузил на его верхушку тяжелый католический крест, загодя изготовленный при помощи скотча из двух сравнительно ровных кольев.
По правилам на крест полагалась табличка с именем. Но Эстерсон решил обойтись без нее, рассудив: «Я-то не забуду. А сирхам все равно».
Когда крест был как следует закреплен, Эстерсон громко начал: «Иже еси на небеси…»
Он хотел прочесть «Отче наш» полностью.
Почему-то конструктор был уверен, что Песу это понравилось бы. Но вдруг обнаружил, что попросту не помнит слов этой важнейшей христианской молитвы. Только некоторые красивые фразы: «яко же и мы оставляем должникам нашим», «избави нас от лукавого». А еще — «аминь».
После нескольких секунд неловкого молчания, Эстерсон отважился обойтись своими словами:
— Прощайте, пан Станислав. Вы были храбрым… Простите меня, если сможете, — окончил он почти шепотом.
Эстерсон постоял возле могилы товарища еще минуту, вслушиваясь в глупенькое чириканье птиц.
Затем он молча нацепил рюкзак и зашагал в сторону песчаной косы, которая соединяла его остров с материком, превращая тем самым этот кус суши в полуостров. Необитаемый полуостров.
Чвак-чвак-чвак-чвак.
Эстерсон топал по мелководью.
