В небе Чукотки. Записки полярного летчика - Михаил Каминский

Со мной был охотничий карабин. С патронами в нем — не меньше четырех килограммов. Рука в кожаной перчатке онемела, совершенно потеряв чувствительность. Положив ружье на лыжный след, я сделал несколько упражнений, чтобы восстановить кровообращение. И подумал я, когда почувствовал в пальцах «иголки»: «А на черта я таскаю эту игрушку? Нет же никаких признаков дикого зверья. Только руки зря морожу. Оставлю ее здесь, захвачу на обратном пути!.. А вдруг увижу зайца? Вон сколько следов!»

Решив так, пошел дальше, всматриваясь в местность, перекладывая ружье из руки в руку. И действительно, в одном месте, за бугром, усмотрел заячью мордочку с черной пуговкой носа. Почувствовав во рту вкус жареной зайчатины, стараясь не делать резких, пугающих движений, я тщательно прицелился. Щелчок — выстрела нет. Заяц стоит, только уши дрогнули. Еще щелчок — опять осечка. Что за дьявольщина?! Переменил патрон, взвожу затвор, щелкаю раз за разом. Нет, выстрела не будет! Догадался, что карабин законсервирован смазкой, потому и не стреляет. А зайцу, видно, надоело стоять бесполезной мишенью. Он нахально, не спеша удалился.

Подосадовав, я рассмеялся, представив картину: нахальный заяц и незадачливый охотник. Но в сознании уже отложился нужный вывод: в полете каждая вещь должна быть готовой к немедленному действию. Поставив карабин вертикально в снег, чтобы не пропустить на обратном пути, пошел дальше налегке.

Некоторое время шел, сосредоточившись на отогревании немеющих рук. Хлопал себя по плечам, по бедрам, играл «в ладушки». А мысль о мужестве, ставшая для меня как бы опорой для предстоящих испытаний, вдруг повернулась новой гранью.

Вот Джек Лондон показал нам сильных людей. Его герои тоже боролись с холодом, голодом и страдали от своей неопытности. Но ведь, преодолевая великие трудности, они не думали об освоении той же Аляски. Они думали о золоте лично для себя. Их вдохновлял дух наживы и обогащения. А вот, например, Янсон. Как выяснилось у костра, в гражданскую войну командовал полком, а сейчас занимается торговлей на Чукотке. Или учителя — совсем юные комсомольцы, мальчики и девочки Большой земли, — зачем они приехали сюда? Разве их золото вдохновляет? Нет, у нас, советских, совсем другой смысл жизни и преодолений. И мы с Митей приехали не ради обогащения. Всегда были и будут люди высокой цели!..

«Помните, Каминский, что это очень нужно нашей армии, и вам не будет страшно в минуту опасности!» — вспомнились слова Гроховского, Подумал и о нем. Он сейчас не испытывает ни холода, ни голода и живет в Москве. Но все время продирается через дебри неведомого, и тоже нередко рискует самым драгоценным— жизнью! Значит, не надо искать примеров у Джека Лондона. Они у меня перед глазами в тех людях, каких я лично знаю.

По лыжне я дошел до места посадки и вновь подивился своему везению. Спланируй я на пятьсот метров дальше, не миновать бы мне встречи с высоким берегом, где река делает крутой поворот. Не дотяни я пятисот метров, лес не позволил бы совершить посадку и пришлось бы садиться на склон сопки. Оба варианта исключали тот благополучный конец, который богиня удачи подсунула мне в туманной мгле. Явное ее покровительство еще более ободрило меня. Оказалось, что мы отрулили по направлению к совхозу километров десять. К темноте я вернулся в лагерь.

К этому времени Митя успел тщательно осмотреть мотор. Оказалось, что подгорели резиновые кольца между цилиндрами, явно пригорели клапана. Они не двигались свободно в своих направляющих. Часть цилиндров приобрела «цвета побежалости», а это наводило на мысль, что поршни ни к черту не годятся. По заключению Мити после приработки клапанов с керосином перелететь в совхоз мы сможем, а там надо будет «лечить» мотор.

К моему удивлению, утреннее крушение иллюзий не вызвало бунта «стариков». Денисыч сохранил свое добродушие, и даже Янсон как–то отмяк сердцем. Видно, оценил, что мы не только совершаем ошибки, но и что, как говорится, не «пускаем слюни». Видя нас измученными холодом и бессонницей, они по собственной инициативе весь день заготавливали хворост на следующую ночь.

«НА ЛЕЗВИИ БРИТВЫ»

Вторая ночь прошла примерно так же, как и первая, Пытаясь согреть ноги, я совал их прямо в костер, валенки прогорели, появились дыры. Пришлось мастерить «калоши» из брезента и проволоки. Кожаные рукавички при заготовке хвороста размокали, а при сушке над огнем пересохли и в конце концов развалились на кусочки. Руки пришлось обертывать мануфактурой. Митя, когда копался в моторе, подморозил руки. Но мы как–то обтерпелись и психологически подготовились к долгому житью в этой обстановке.

На третье утро, оставив Митю заниматься мотором, я пошел по течению реки на север. Вчерашняя разведка убедила, что совхоз там. Стояла такая же тихая и ясная погода, а спиртовой столбик термометра не сдвигался с отметки минус сорок пять. На этот раз не было лыжного следа, пришлось идти по целине. Рыхлый снег и самодельные калоши на валенках затрудняли движение, выматывая силы. Усталость от предыдущих дней висела на плечах тяжелым грузом, однако я шел и шел вперед, влекомый надеждой, что, может, вот за этим поворотом откроется поселок и сразу кончатся все муки. Но пришел момент, когда я понял: если немедленно не поверну — до лагеря не доберусь.

Уверенность, что совхоз рядом, что до него ближе, чем до лагеря, заставила меня колебаться. Однако осторожность, а точнее — выработавшаяся на испытательной работе привычка полагаться на достоверное, взяла верх, и с тяжелым сердцем я тронулся в обратный путь.

Какая это великая, окрыляющая сила — Надежда! Она осталась на точке поворота, и с первых же шагов я почувствовал, как изломано мое тело, как непослушны ноги и руки. Решил, что буду отдыхать через тысячу шагов. Голова отупела, в сонливом безразличии я считал шаги, уже не разглядывая красот природы. Больше всего хотелось лечь и не двигаться. Так я и сделал, честно отсчитав первую тысячу шагов. Потная спина ощутила, будто к ней, под белье, засунули лист раскаленного железа. Но тело уже не реагировало даже на это — оно замерло, противясь малейшему движению.

Сколько пролежал я в забытьи, не помню. Вероятно, долго. Очнувшись, ощутил себя в тепле и не сразу сообразил, где я, что со мной.

Мысль шевелилась лениво: «Вот так и замерзают! Надо встать, надо идти! Сейчас. Еще чуть–чуть полежу. Тряпка ты! Подняться не можешь, а еще о мужестве рассуждал!»

Этот укор возымел действие, и я встал. В висках стучали молоточки, в глазах плыли радужные круги. После нескольких шагов раскаленные иголки вонзились в руки и ноги. Но прояснившееся сознание ужаснуло меня не болью, а пониманием того, какую опасную грань я миновал.