Сломанные крылья - Евгения Михайлова

Виктор вошел в камеру и заметался между стенами. Скоро открылось окошко, ему просунули миску с жидким супом. Он выплеснул его в парашу. Взял гнущуюся оловянную ложку и начал медленно, старательно раздирать себе вены на шее. Боль была нестерпимой. Ноги ослабели. Ему пришлось сесть, но он молча, из последних сил продолжал углублять и расширять рану. Его обнаружили через несколько часов в луже крови, отправили в медсанчасть.

Врач осмотрел его и заключил:

– Долго работал. Была бы ложка другая, голову бы себе мог отрезать с такой силищей и таким желанием. Но мы ему поможем. Будет жить и мучиться.

После похорон Нади Григорий объявил, что на поминки никого не приглашает. Только семья. Приехали Никита и Лена. Опухшая от слез кухарка уже накрыла стол. Григорий сделал ей знак, что она может уходить. Отец налил в рюмки водку, встал и сказал:

– Помянем мою дочку. Увидим сейчас ее живой, чудесной, ни на кого не похожей.

У Стеллы вырвался стон, но выпили все спокойно и молча. Они сидели за столом, как на необитаемом острове, за час до того, как его смоет волна.

– Никита! – вдруг произнес Григорий. – Скажи что-нибудь о своей жене. Скажи правду. Ты любил ее хоть немного, хоть одну ночь?

Никита встал со своей рюмкой.

– Мы были родными людьми. Мы были похожи. Мы честно смотрели друг другу в глаза. Это правда. Она и сейчас смотрит мне в глаза.

Григорий кивнул и закрыл лицо руками. Стелла встала:

– Извините, мне нужно полежать. Плохо мне.

– Скажешь, если нужно будет вызвать врача, – сказал Григорий.

Лена пошла со Стеллой. Они остались вдвоем за столом – мужчины, которые не были ни родными, ни похожими.

– Ты представляешь, – сказал Григорий, – я боюсь спать. Просыпаешься, все вспоминаешь – и жить больше не хочется.

– Представляю, – сказал Никита.

– Слушай, ты виноват только в одном, что Надя не родила.

– Я виноват.

– И я вот что хочу тебе сказать. Пусть не сейчас, немного позже, когда Стелле станет легче… В общем, я прошу тебя: привези сюда этого мальчика, из-за которого Надя… У меня других дочерей не будет, внуков тоже. Тебя Надя любила, как никого на свете. У меня вдруг появилось такое желание: увидеть этого малыша. И девочку эту свою – его мать – тоже привези. Почему бы нам не познакомиться? Сказать честно? Я боюсь тебя потерять. Ты можешь уйти из нашего дома и не оглянуться.

– Что вы говорите!

– Я знаю, что говорю. Не так тебе здесь сладко было. Ты выполнишь мою просьбу?

– Конечно. Как вы можете спрашивать?

– Хорошо. Всякое в жизни бывает. Вдруг он мне станет внуком.

Ирина вошла в комнату для свиданий, ожидая увидеть там Анатолия. Но за столом сидела хрупкая, белокурая, очень красивая женщина. Ирина остановилась у порога и пристально посмотрела ей в лицо. Да, она узнала. Большие голубые глаза, длинные ресницы, рот, как свежая клубника. Антон – ее сын. Так похожи. Но кто же та, странная, которая так испугала Ирину и поплатилась за это?

– Меня зовут Оля, – привстала девушка. – Я мать ребенка, которого принесли к вам на крыльцо.

– Я узнала, – ответила Ирина и села напротив. – Прежде чем вы начнете меня обвинять – к этому уже, впрочем, привыкла, – вы не могли бы сказать мне, как мальчик? Он не пострадал?

– С ним все хорошо. – Оля с силой сжала пальцами край стола. Только не раскисать. Не вздумать жалеть. Это убийца. Она ребенка хотела украсть. – Ребенок здоров. – Оля подняла на Ирину беспомощные от жалости глаза. – Врачи сказали: только любящие руки могли за ним так ухаживать. Он хорошо ест, немножко улыбается, ямочки на щеках. Он уже сидит, переворачивается, старается ползать. У него розовые щечки.

– Спасибо, – хрипло сказала Ирина и прикрыла рукой глаза. – У меня еще вопрос: если вы мать, кто та женщина, которую я убила?

– Это… моя сестра. Она искала моего ребенка. Меня похитили, держали в погребе, я там родила… Он забрал ребенка, избавился.

– Да. Сочувствую. И соболезную по поводу сестры. Я была в отчаянии. Мне показалось, я должна защитить малыша.

– Вы не совсем искренни. Вы не собирались отдавать ребенка матери. Если бы вам удалось убежать тогда, вы убили бы и меня.

– Да, я хотела убежать. Да, я хотела присвоить этот комочек неземного счастья. Я боролась, как могла. Вы – мать. Вы не понимаете? Я полюбила этого, именно этого ребенка.

– Я понимаю про любовь. Но не представляю, как можно отнять у человека жизнь. И после этого вы хотели петь малышу колыбельную?

– Да, я пела бы. Не хуже, чем вы. Может, даже лучше. А вы пришли посмотреть, как стирают в порошок неудавшуюся воровку вашего младенца?

– Ох нет! Я очень страдаю из-за того, что все так получилось. Из-за того, что вас ждут такие испытания. Я дам честные показания на суде. Ваш адвокат сказал, что, если я скажу все, как надо, обвинение в краже ребенка с вас снимут.

– Спасибо. Думаю, я и с остальными обвинениями не соскучусь.

– Я пойду? – поднялась Оля.

– Да, конечно. Поцелуйте малыша за меня.

Оля медленно пошла к двери, но не выдержала и оглянулась. Ирина продолжала сидеть прямо, а лицо ее выражало такую боль, какую Оле еще не приходилось видеть. Оля перестала думать, она только чувствовала. Она бросилась к Ирине и встала перед ней на колени:

– Спасибо за моего сыночка. Он мог бы погибнуть в ту ночь. Спасибо, что вы его так полюбили. Я забыла сказать: он по-прежнему Антон. Я оставила ваше имя. Я узнаю, куда вас отправят, и пришлю фотографии.

– Господи, девочка! Ты сама еще ребенок. Потому и родила такое чудо. – Из глаз Ирины пролились слезы впервые за долгое-долгое время. – Где бы я ни была, я буду молиться за вас.

Было уже около полуночи, когда Никита позвонил в дверь Олиной квартиры. Мария открыла и зашептала:

– Он только что просыпался, пил, потом она его укачивала.

– Я тихо, – сказал Никита.

Он вошел в Олину дверь и сразу наткнулся на два голубых взгляда. Малыш и не думал спать. Оля держала его на руках, он зажал в кулачке прядь ее волос и с интересом уставился на Никиту, явно в ожидании развлечений. Никита подошел и мягко взял его из Олиных рук. Ребенок, оказавшись на большой высоте, издал клич восторга. Оля рассмеялась. Антон деловито потрогал сразу двумя ладошками лицо ночного великана. Никита поцеловал крошечные пальчики и произнес:

– Ну что, парень, я тебе скажу. Кончилась твоя вольная жизнь. Отец к тебе пришел. Злой и противный папашка.

Малыш смотрел на него внимательно и очень разумно. Затем удобно устроился на его широкой груди и потер засыпающие глазки.

– Он ужасно умный, – тихо сказала Оля. – Видишь, он все понял и не поверил тебе.

– Как мне можно верить? – ответил Никита. – Я так долго вас искал. Я понял только одно: ни тебя, ни его ни на минуту нельзя выпускать из виду. Я больше не совершу такой ошибки.

Они не легли в ту ночь. Они сидели у детской кроватки, слушали сладкое сопение и знали, что самый нужный круг наконец сомкнулся.

Эпилог

Утром Оля расцеловала румяного со сна мальчика и сказала:

– Ты даже не представляешь, какой у тебя сегодня день. Тебе исполнилось пять лет!

– День рождения? – широко раскрыл голубые глаза Антон. – А я думал, мне семь.

– Вот за что я тебя и люблю, – нежно сжал Никита в своих больших ладонях детские ступни. – За то, что ты так много и смешно думаешь. Мы тебя поздравляем. Сегодня ненадолго съездишь в садик, там дети тебя поздравят, мы с мамой за тобой заедем и отправимся праздновать.

– Куда?

– Куда скажешь.

– Я скажу: в зоопарк, на лодке и в кафе-мороженое.

– Мороженое еще куда ни шло, – вмешалась Оля. – Но лодки точно не будет. Уже вода скоро замерзнет.

– Опять замерзнет? – удивился Антон. – А что вы мне купили?

– Вечером будем разбирать. Там игровая приставка, машина и настоящий взрослый костюм с пиджаком.

– Ты что? – поразился Антон. – Как у папы и дедушки?

– Точно. Только лучше.

– Я хочу его надеть сейчас.

– Нет, – решительно сказала вошедшая Лена с большим медведем в руках. – Сейчас поцелуй этого крошку, дай мне свою сладкую мордочку, чтоб я могла тебя поздравить, а в садик пойдешь в свитерочке. Валяйся там в нем, сколько хочешь. Тебе же удобнее будет. В кафе костюм наденем.

Завтрак был быстрым, возбужденным. Антон ускорял радостную программу. Лишь когда Оля начала надевать на него стеганую теплую курточку с капюшоном, мальчик запротестовал:

– Я ее не люблю.

– Почему? – удивилась Оля. – Мы же недавно ее купили. Тебе нравилась.

– Потому что, когда ты ее на меня надеваешь, всегда плохая погода.

– Умница! – восхитился Никита и поцеловал сына в нос. – Связь действительно есть. А в каком порядке – в пять лет не так уж важно. Но, поверь мне, тебе в ней будет тепло. Да и выглядишь ты в ней как семилетний.