i c2ab19a2c5d6e8bb - Unknown

   Олег непонимающе завертел головой, но Кухулин не захотел больше ничего объяснять. Олег хотел обнять на прощание Ленору, но та отстранилась; на него, на Вазгена и на Ирму она смотрела, как на предателей. Что ж, Кухулин уходил, а проблем в Новомирье от этого не убавлялось: слишком много прав у общин, слишком много «бывших» гуляет на свободе, слишком много себе позволяет отец Арсений, да и Вазген как-то скурвиваться начал… видно придется опять закатать рукава…

   А в вечернем воздухе тоскливо распелись странные фосфоресцирующие насекомые, будто выводя печальную мелодию, которую когда-то, в день гибели мира, услышал в своем плеере Арсен Колеев:

     Aquн se queda la clara

     la entraсable transparencia

     de tu querida presencia

     comandante Che Guevara.

   Солнце покидало Новомирье, и вслед за ним уходил святой Эрнесто и его верная спутница. Страна Десяти Деревень постепенно погружалась во тьму…

   Андрей Койнов

   Вечный сон разума

   Солнце светило так, что, казалось, еще чуть-чуть – и вокруг обязательно что-нибудь восп ламениться. От земли поднимался жар, поэтому люди предпочитали сидеть в тени и наслаждаться мороженым. Было тихо, и даже время словно остановило свой бег, чтобы отдохнуть. Все вокруг плавилось – дома, деревья, даже воздух.

   Внезапно все цвета поблекли, как если бы солнце накрыло облако. Но то было не облако, а огромная, почти черная туча, наползающая с востока. Один лишь взгляд на нее вызывал к жизни какой-то первобытный страх. Края у тучи оставались золотыми – это солнечные лучи продолжали бороться с ее наступлением. Но долго так продолжаться не могло, и вот уже черная громада закрыла собой все небо. По улице, разгоняя пыль и мелкий мусор, промчался порыв ветра. Стало невыносимо холодно.

  * * *

   Алексей открыл глаза. Вокруг было темно, а спросонья он не смог вспомнить, где находится. Лежал он на чем-то мягком, скорее всего, на матрасе. Из дальнего конца помещения доносилось невнятное бормотание.

  Внезапно чья-то рука схватила его за предплечье и слегка потянула.

   – Лысый, ты, что ли? – шепотом спросил Алексей в темноту.

   – Я. Лёха, Одноглазый опять за старое…

   Алексей провел ладонью по лицу, чтобы стряхнуть остатки сна. Другую руку он сунул в карман куртки, не надеясь, впрочем, что-либо там найти после слов Лысого. Выругавшись вполголоса, он поднялся на ноги и подождал, пока глаза привыкнут к темноте.

   – Может, пора его привязывать перед сном? – предложил Алексей, пробираясь за товарищем между всевозможным мусором, усеивающим пол помещения.

   – А может, лучше вообще не спать? – усмехнулся Лысый. – Вон, как Проповедник. Он, по-моему, только и делает, что бормочет себе под нос всякую лабуду…

   – Но мы-то не Проповедник, так что лучше Одноглазого привязать, пока он не наворотил делов. Еще в прошлый раз надо было это сделать. От Лунатика же, с тех пор как стали привязывать, никаких проблем нет.

   – Про Лунатика ты знаешь, он… не здесь, и уже давно. Рядом с ним хоть из пушки стреляй – пальцем не пошевелит. Кому точно ремни не помешают, так это как раз Проповеднику.

   – Ему-то зачем? Он же безобиден.

   – Последние лет дцать – да. Но сегодня, пока ты спал, я пытался с ним поговорить. И что бы ты думал – он объявил меня одним из слуг Дьявола, посланным искушать его на протяжении его поисков. И все потому, что я Лысый, – из темноты донесся звук шлепка, видимо, по макушке, – а они оказывается все такие. Хорошо хоть, кидаться не стал, ведь он «смирен и покорен Господу». В общем, устоял перед моим искушением. – Лысый усмехнулся. – Ему вообще нужно смирительную рубаху сверху притащить.

   Алексей натолкнулся в темноте на больничную каталку и едва не опрокинул ее.

   – Ну, во-первых, ты там не один раз был, и я тоже. Я, по-моему, уже все корпуса облазил, склад несколько раз перепроверял – и ничего. Не отрицаю, сам был бы не прочь иметь такую рубашку под рукой, на всякий случай, но чего нет – того нет. А во-вторых, не думаю, что Проповедник так уж опасен.

   – Он опаснее, чем ты думаешь, Лёха. – Лысый остановился. – Он мне уже давно не нравится. От этого фанатика можно чего угодно ожидать. В один прекрасный день наступит Священная война, он перережет мне во сне горло, тебя объявит Князем Тьмы, а себя – архангелом Михаилом. Или еще чего похуже выкинет. Вообще, поговори с ним сам.

   – Ладно, не ворчи, поговорю. Я же все-таки не лысый.

   Товарищ фыркнул.

   – Может, сейчас тебе смешно, зато посмотрим, кем наш «мессия» наречет тебя, – проговорил он и сунул Алексею фонарик. – Все, пришли.

   Круг света выхватил из темноты сидящего у стены человека. Его голова была склонена на грудь, но он не спал. Левый глаз закрывал закрепленный резинко й кусок ветоши. В правой руке он сжимал какой-то предмет, в котором Алексей без труда узнал свой пистолет.

   – Лысый, принеси два ремня, – шепнул он на ухо товарищу, а сам присел на корточки и направил луч фонаря на грудь Одноглазого.

   – Гриш… – тихонько позвал он.

   – Я не хочу… больше… – прохрипел тот.

   – Что, они опять приходили? – спросил Алексей, стараясь, чтобы его голос звучал тихо.

   – Они… не уходили, – Одноглазый поднял голову и уставился на Алексея. Его лицо было мокрым от слез.

   – Гриша, отдай пистолет, он все равно не заряжен.

   – Заряжен, я… проверял. Это они… не дают мне сдохнуть, – с этими словами он приставил оружие к виску и спустил курок. Раздался щелчок.

   Алексей невольно вздрогнул. Несколько раз он слышал такой щелчок над собственным ухом, и ощущение было не из приятных.

   Одноглазый снова уткнулся подбородком в грудь. Его тело сотрясали рыдания. Рука с пистолетом опустилась.

   – Я же говорю – пустой. – Алексей медленно вынул оружие из руки Григория и сунул в карман. Поставив фонарик вертикально на пол, прислонился рядом к стене.

   – Все мы устали, но сдаваться не должны, – попытался он утешить друга. – Нужно бороться.

   – Не могу… Они везде… И не дают мне умереть. Но я же виноват… Во всем виноват… – Одноглазый медленно поднял руки и закрыл уши. – Даже сейчас… шепчут в щели… За спиной… Сверху… Снизу…

   – Гриш, снизу ничего нет, кроме земли, и за спиной тоже.

   – Они… есть.

   Из мрака вынырнул Лысый и вопросительно взглянул на Алексея.

   – Гриша, если не возражаешь, мы тебя пока свяжем, чтобы они не смогли причинить тебе вред, а я схожу наверх и проверю.

   – Нет, не ходи… – Одноглазый затряс головой. – Они че го-то ждут… что-то плохое будет…

   Несильно стянув ноги и руки Григория ремнями, Алексей поманил Лысого в сторону.

   – Пока я наверху, будь рядом с ним. Далеко заходить не стану, не волнуйся. Только до реки дойду.

   – Хорошо, только будь предельно осторожен. У меня тоже какое-то плохое предчувствие. Я бы вообще сегодня не выходил.

   – Я только в целях разведки. Собирать ничего не буду, – успокоил товарища Алексей. – Одна нога здесь, другая – там.

   – Ну, тогда удачи, – Лысый похлопал друга по плечу и, развернувшись, скрылся в темноте.

   Алексей направился в противоположный конец помещения, периодически подсвечивая себе путь фонариком. Руки слегка дрожали, чего никогда раньше он за собой не наблюдал перед выходом наверх. Расстегнув куртку и верхнюю пуговицу рубашки, он присел на опрокинутую каталку и несколько раз глубоко вдохнул.

   Солгав Лысому, он прежде всего солгал самому себе. Желание перейти на ту сторону реки зрело в нем уже давно, и вот он, наконец, решился. Но дорога не обещала быть легкой, и Алексей прекрасно это понимал. До двух ближайших переправ было примерно одинаковое расстояние, если идти вдоль реки. Но на юге нужно было пройти мимо тюрьмы, и только один этот факт отсекал данный вариант. Да к тому же на паре высотных зданий в тех местах устроили гнездовья ящеры.

   Оставалось северное направление, до Матросского моста.

   Алексей встал и направился к кровати Лунатика. Под ней был устроен небольшой склад, где хранились различные полезные вещи, в том числе добытые на поверхности.

   Подойдя к кровати, Алексей посветил в лицо лежащего. На нем застыло одухотворенное выражение, глаза были закрыты. Он спал, но Алексей предпочитал называть это «путешествием».

   Лунатик единственный скрашивал жизнь здесь. Обычно он вел себя довольно тихо, но как только его настроение становилось откровенно поганым, это был сигнал к началу «путешествия». В течение нескольких дней он бредил и метался, так что приходилось его привязывать. Он называл окружающих странными именами, с кем-то разговаривал. Мог лежать неподвижно с открытыми глазами. Путешествовал.