Бродяга. Воскрешение - Заур Зугумов

Да, я правильно заметил, именно раскованность и раскрепощенность чувствовались у этих людей буквально во всем. Это и немудрено — ведь им не нужно бояться ЧК и того, что на следующий день их спросят в одной из «контор», с каких доходов приобретена та или иная драгоценность, которая красовалась вчера на груди или в ушах их благоверных дам?

Но как раз таки эти две характерные особенности высшего театрального света Гамбурга и подтолкнули меня к тому, что я задумал. Ну да ладно, все по порядку. Говорить о том, что фойе театра, помимо красот интерьера времен прусских королей, еще и блистало от присутствия здесь прекрасных дам и украшений, пожалуй, излишне. Казалось, что счастливы здесь были все. Мило улыбаясь и раскланиваясь друг с другом, они прохаживались парами по зеркальному паркету огромного вестибюля, а на их счастливых лицах было написано умиротворение.

Но я решил нарушить их покой. В тот день, когда мои друзья наслаждались Чайковским, я был поглощен собственными мыслями. Впервые за этот вечер я пожалел, что пришел не один. Как хорошо здесь можно было «откупиться», а главное, легавые — их здесь не было вовсе! А что им здесь было делать? Ведь это был театр, а не полицейский участок, в отличие от наших мусоров, для которых и то и другое являлось лишь объектами для слежки.

В антракте я заметил средних лет мужчину приятной наружности, с манерами женского угодника и светского льва, который пытался галантно ухаживать за одной неказистой и дородной дамой. Такой контраст не мог не привлечь моего внимания, и я не в кипеш стал наблюдать за этой парой. К началу второго акта у меня уже сложилось определенное мнение на их счет. В тот момент дали третий звонок, и я специально рассчитал так, чтобы мы с Ларисой вошли в амфитеатр сразу за этой парой.

Мои последние сомнения исчезли в тот момент, когда я услышал речь кавалера. Наряду с самыми галантными комплиментами на немецком в его речи проскользнула одна очень знакомая мне с детства реплика.

Сомнений быть не могло: это был еврей по национальности, марвихер по масти, а самое главное, корни у него были русскими — за это я мог ручаться головой.

Он обладал счастливой наружностью, неотразимой для женщин и неприятной для всех мужчин. Черные волнистые волосы бросали тень на гладкий загорелый лоб, а ровные, широкие, словно нарисованные, брови придавали томность и глубину карим глазам с голубоватыми белками. Что касалось женщины, то она была обыкновенной жертвой.

Марвихеры — давно забытая воровская масть в России конца ХIХ века. Они обычно специализировались на очень богатых «клиентах», были недурны собой, одевались с определенным шиком, владели иностранными языками и тонко разбирались в людской психологии. Как правило, они присматривались к постоялицам гостиниц и посетительницам дорогих ресторанов и театров. В матушке-России эта «специальность» давно уже вымерла, и лишь только Москва и Питер могли еще как-то похвастаться верностью воровским традициям глубокой старины.

За все мое двухнедельное пребывание в Германии это был первый человек из преступного мира, которому я был в какой-то степени рад. Видимо, оттого, что нас многое роднило. За исключением, впрочем, одного: я не имел ни малейшего пристрастия к тому, чтобы влюблять в себя и обирать состоятельных дам. И теперь, слушая чудесную музыку, я уже строил воровские планы на ближайшее будущее, которое не заставило себя ждать.

Глава 26

На следующий день, встав как можно раньше, чтобы избежать ненужных расспросов, я улизнул из дому и, побродив по городу, пока не откроются кассы театра, подъехал к нему и стал в очередь. Пробыл я там почти целый день, но зато к вечеру в моих руках были два заветных билета на одну из опер Вагнера, премьера которой планировалась через несколько дней.

Один Бог знает, как я ждал этого вечера, даже моей подруге это показалось странным. Человеку непосвященному понять меня будет непросто. Наконец-то я вновь вступал в игру, выходил на охоту, по которой уже начинал заметно скучать и которой мне так не хватало среди всей этой роскоши и комфорта.

Я не хочу сказать, что деньги для меня ничего не значили, конечно же нет, в моих помыслах они всегда оставались на первом месте, за исключением тех немногих моментов, когда я был в кого-то по-настоящему влюблен. Но в тот момент я жаждал риска. Как воздуха, без которого я не мог жить.

Дурные мысли — самоубийство души. В них-то и заключается отрава. Мечта привлекает вас, обольщает, заманивает, затягивает в свои сети, превращая затем в своего сообщника: она делает вас соучастником в обмане совести. Она одурманивает, а потом развращает. О ней можно сказать то же, что и об азартной игре. Сперва человек становится жертвой мошенничества, затем начинает плутовать сам.

В день премьеры, за несколько часов до начала спектакля я стоял в сторонке от главного входа в сквере напротив, так чтобы в поле моего зрения попадал весь периметр фасада здания вместе с кассами, и, пристально вглядываясь в уже давно образовавшуюся толпу, терпеливо ждал. Я почему-то был уверен в том, что Хаим, как я уже успел окрестить про себя этого марвихера, приедет сюда именно в это время, и моя интуиция не подвела меня и на этот раз.

Уже минут двадцать я наблюдал за тем, как этот пронырливый тип протискивался в толпе шикарно разодетых дам, разглядывая их так, будто приценивался, выбирая покупку, а на самом деле определяя на глаз, кто из них ждет кавалера, а кто и запоздавшего фраера с лишним билетиком. Но все это можно было видеть только натренированным глазом преступника, не иначе. И в тот момент, когда он задержался на какое-то мгновение, по всей вероятности, прицеливаясь к одной из намечаемых им на сегодня жертв, я решил, что пора действовать, и вступил в игру.

Незаметно подкравшись сзади, я тихо спросил его на плохом иврите, который знал немного, но так, чтобы он понял по произношению, откуда я родом: «Слиха, джир дафэн иберике билетик?» Хаим чуть не поперхнулся от неожиданности, услышав такой знакомый до боли диалект советских евреев эпохи развитого социализма, резко обернулся в мою сторону и, видимо, сам того не замечая, ответил мне вопросом на вопрос так, как ответил бы клиенту метрдотель ресторана «Красный» в славном городе Одессе, на чистом русском языке:

— Что вам угодно, милейший? Чем может быть вам полезен бедный еврей?

— От бедного еврея необходима маленькая помощь, чтобы он впоследствии смог купить себе, в виде деликатеса, кусочек ливерной колбаски к чаю, — мило улыбаясь, проговорил я, внимательно наблюдая за его реакцией. Пока он приходил в себя и молча пережевывал информацию, я продолжил: — Мне нужна ваша помощь, только и всего, совсем незначительная помощь, которая к тому же вам ничего не будет стоить, скорее наоборот, вы неплохо заработаете.