Одинокий волк - Джоди Линн Пиколт

– Мне пора, милый, – говорит она и вешает трубку.

Мы оборачиваемся, ожидая увидеть моего врача, но в палату входит социальный работник Трина с женщиной, которую я никогда раньше не видела, в узкой юбке до колен и ярко-зеленой шелковой блузке с желтоватым отливом.

– Кара, – представляет нас друг другу Трина, – это Эбби Лоренцо. Она работает в больнице юристом.

Я сразу же впадаю в панику, вспоминая о двоих полицейских и анализе крови, который показал, что в ту ночь я пила. Во рту пересыхает, язык становится толстым, как матрас.

Неужели они выяснили, что произошло?

– Я хотела поговорить о вашем отце, – начинает адвокат.

Я уверена, что превратилась в камень, потому что бежать мне больше некуда.

– Ты выглядишь расстроенной, – хмурится Трина. – Эдвард сказал, что вы поговорили.

– Я не видела его со вчерашнего дня, – отвечаю я.

Мать кладет руку поверх моей и ободряюще сжимает:

– Сын сказал, что они с Карой договорились, и отныне Эдвард будет принимать медицинские решения о лечении отца.

– Что? – Я непонимающе моргаю. – Ты смеешься, что ли?

Адвокат смотрит на Трину:

– Значит, вы не давали согласия на то, чтобы отключить сегодня жизнеобеспечение вашего отца?

Нет времени думать. Я соскальзываю с кровати и здоровым плечом вперед протискиваюсь между двумя женщинами. И бегу, босиком. На лестничную клетку, вниз, в отделение интенсивной терапии, прижимая больную руку к груди и не обращая внимания на боль, пульсирующую при каждом толчке и повороте.

Потому что на этот раз, спасая отца, я все сделаю правильно.

Люк

Тот миг, когда два хищника прицениваются друг к другу, мои друзья-индейцы называют танцем смерти. В дикой природе волк не предается размышлениям. Его мозг не занимается переживаниями наподобие: «На меня надвигается медведь, сейчас я умру». Волк думает конкретно: «Что мне известно о медведе? Что мне известно о моем окружении? Кто из стаи мне нужен, чтобы защитить себя?» И при таком подходе медведь перестает представлять угрозу. Он знает, что ты хищник, и ты знаешь, что он хищник. Вы уважаете друг друга, поворачиваясь очень медленно, не отрывая взгляда. Пространство между вами – это граница между жизнью и смертью. Считает ли он тебя добычей? Или видит перед собой угрозу, которая при его нападении может нанести раны? Если заставить медведя засомневаться, то, скорее всего, он оставит тебя в покое.

Эдвард

Сестра надвигается на меня грозной бурей пяти футов и трех дюймов ростом, с покрасневшим лицом, залитым слезами, и растрепанными волосами.

– Стойте! – кричит Кара. – Он все врет!

Врачи уже ушли, их можно будет вызвать по пейджеру, как только мы получим разрешение адвоката. Коринн уже некоторое время беспокойно расхаживает по палате; существует довольное узкое окно возможностей для донорства органов, и с каждой минутой оно становится у́же. Я ведь лишь выполнял то, о чем просила Кара. Сестра хотела, чтобы все закончилось, но она слишком привязана к отцу, и я это понимаю. Как маленький ребенок, который протягивает руку для прививки и крепко зажмуривается, чтобы не смотреть, пока все не закончится.

Но очевидно, Кара передумала. Она не успевает выцарапать мне глаза, потому что медсестра обхватывает ее за талию. Тут вмешивается Коринн:

– Вы хотите сказать, что не давали согласия на донорство органов?

– Тебе недостаточно просто его убить? – кричит Кара. – Ты хочешь еще и на куски его разрезать?

Наверное, нужно было спросить сестру, хочет ли она присутствовать. Но, судя по ее вчерашнему поведению, я решил, что она не совладает с эмоциями. И ее вспышка сейчас только подтверждает мою правоту.

– Папа не хотел быть донором. Он говорил мне.

К этой минуте до палаты добираются больничный адвокат и Трина с матерью.

– А мне он говорил другое, – парирую я.

– Когда? – фыркает Кара. – Ты не живешь с нами целых шесть лет!

– Ладно, хватит, – вмешивается адвокат. – Сегодня ничего делать не будут, это точно. Я попрошу назначить временного опекуна для рассмотрения дела вашего отца.

Кара заметно расслабляется. Она прижимается спиной к матери и смотрит на меня так, словно впервые увидела.

Свой следующий поступок я могу объяснить только письмом, прожигающим изнутри нагрудный карман.

Или тем, что мне лучше Кары известно, каково это – жить со сделанным выбором.

А может, хоть раз в жизни я хочу побыть сыном, о котором мечтал отец.

Я вздыхаю, упираясь руками в колени, словно от разочарования. И падаю на линолеум. Я отталкиваю медсестру, сидящую рядом с дышащим за отца аппаратом. Она ждет сигнала, которого уже не последует.

– Прости, – вслух говорю я отцу, сестре, себе и выдергиваю вилку из розетки.

Часть вторая

Позовешь одного волка, а придет вся стая.

Болгарская пословица

Кара

При первом сигнале тревоги я даже не понимаю, что произошло.

Затем поднимаю взгляд от плеча матери и вижу стоящего на коленях Эдварда. Он все еще сжимает в руке шнур питания, идущий от аппарата искусственного дыхания. Брат смотрит на вилку, будто не может поверить, что держит ее в руке.

Я кричу, и дальше события несутся как снежный ком.

Медсестра рядом с Эдвардом, пошатываясь, встает на ноги, а вторая медсестра вызывает охрану. Здоровенный санитар врывается в комнату, отталкивает с дороги мать и сбивает Эдварда с ног. Он прижимает руку Эдварда к полу, и тот поневоле выпускает шнур питания. Медсестра, не теряя времени, тут же подключает аппарат и нажимает кнопку перезагрузки.

Все действие занимает от силы двадцать секунд. Это самые долгие двадцать секунд в моей жизни.

Я боюсь дышать, пока грудь отца снова не начинает подниматься и опускаться, и тогда я позволяю себе разрыдаться.

– Эдвард, – выдыхает мать, – что ты делаешь?

Но брат не успевает ответить, потому что появляется больничная охрана. Двое охранников, обтянутых формой, как сосиски, хватают Эдварда под руки и поднимают с пола. В комнату вбегает запыхавшийся доктор Сент-Клэр. Он наклоняется над отцом, пытаясь на ходу оценить ущерб, нанесенный Эдвардом, пока медсестра вводит его в курс дела.

Я чувствую, как за спиной напрягается мать.

– Куда вы его забираете? – требовательно спрашивает она, следуя за охранниками, которые утаскивают Эдварда из палаты.

Эбби Лоренцо, адвокат больницы, выходит вслед за ними.

– Остановитесь! Он сидит здесь круглые сутки, почти без сна, – умоляет мать. – Он не понимает, что делает.

– Не могу поверить, что ты его защищаешь! – восклицаю я.

По бушующей в ее глазах буре я вижу, что мать разрывает надвое. Я делаю шаг назад, увеличивая расстояние между нами. В