Казнь СССР – преступление против человечества - Юрий Мухин

Из ушедших из института сокурсников, пожалуй, стоит вспомнить вечного студента. Он подошел к нашей группе 1 сентября, когда мы начинали второй курс, познакомился. Мы все пошли на «кафедру автоматики» – в пивбар, отмечать встречу и начало учебного года. По ходу знакомства выяснилось, что он учился уже чуть ли не 6 лет и чуть ли не во всех вузах города, к нам он попал, по-моему, из Днепропетровского института инженеров транспорта. Учился 2–3 года, а потом переходил в другое учебное заведение. Странный был парень, думаю, что он чем-то промышлял, а учеба в институте для него была чем-то вроде «крыши», и, надо полагать, у него был и какой-то блат, иначе я не представляю, как так можно было «учиться». Попив с нами пива, он пропал и появился в разгар зачетной недели, выпрашивая конспекты и спрашивая, что, где и кому надо сдать. Как ни странно, но он сдал кое-какие зачеты и начал сдавать сессию, но, конечно, не по графику группы, а самостоятельно, являясь к нашим преподавателям, принимавшим экзамены у других групп. Иногда мы с ним сталкивались в коридорах, и тут он рассказал, как сдал сопромат самому Павленко.

Он пришел на кафедру сопромата, когда Павленко принимал экзамен, как потом оказалось, у какой-то группы третьего курса – у тех, у кого его преподавание шло не как у нас – два семестра второго курса, – а начиналось со второго семестра второго курса, а заканчивалось в первом семестре третьего. Зашёл, взял билет, сел, вынул под партой учебник, нашёл по оглавлению темы билета, нашёл нужные страницы, послюнявил их у корешка, чтобы не трещали при отрыве (я о таком способе впервые услышал от него), положил вырванные страницы на парту, переписал и пошёл сдавать. Что-то отрапортовал Павленко, ни на один дополнительный вопрос, естественно, не ответил, но Павленко был в благодушном настроении, открыл его зачётку и вписал в неё «уд.». А потом упрекает:

– Сессия уже заканчивается, а у тебя только первый сданный экзамен.

– Почему первый? У меня еще и философия сдана, – не догадался промолчать вечный студент.

– Какая философия? – удивился Павленко. – А вы на каком курсе?

– На втором.

Павленко начал листать зачетную книжку назад и понял, что он у второкурсника принял экзамен за третий курс. Вот тут, как я уже писал, дед рассвирепел, поднялся и выбросил зачетную книжку в форточку.

После этой сессии мы вечного студента уже не видели; может, его выгнали навсегда, а может, он перевелся в университет, в котором еще, как мне помнится, не учился.

В целом же, когда состав группы к третьему курсу устоялся, она была довольно ровная, были ребята слабее других, но сессии, как мне помнится, мы сдавали в основном в полном составе. И каких-либо хулиганов или спекулянтов у нас тоже не было. А то как-то захожу на нашу кафедру электрометаллургии к Е.И. Кадинову, доценту, своему руководителю по СНО (студенческому научному обществу) и куратору нашей группы, а он расстроен и ругается вот по какому поводу.

– На кафедре распределяли студентов группы МЧ-3 выпускного курса между руководителями проектов, а меня не было, и профессор Чуйко нагло подсунул мне обоих балбесов из этой группы, за которых диплом надо самому писать. Я на следующем заседании кафедры возмутился, и Чуйко вынужден был одного балбеса забрать к себе. И надо же, позавчера его балбес нажрался в общежитии водки и помочился в лестничный пролет и прямо на поднимавшегося с проверкой общежития замдекана. Теперь этого чуйковского балбеса уже отчислили из института, ну почему мой балбес не догадался сделать что-нибудь подобное?!

О материальной стороне учебы

Теперь, думаю, следует рассказать хотя бы вкратце о материальной стороне учебы в институте. Она, если кто-то забыл, была бесплатной. (Большевики строили общество справедливости, и для них была нетерпимой сама мысль, что кто-то не сможет учиться из-за отсутствия денег.) Все учебники брались в институтской библиотеке, реальным личным расходом на обучение была покупка ручек, карандашей, тетрадей, логарифмической линейки и т. п. Этот расход на курс вряд ли превышал 3 рубля.

Спортсменам и еще некоторым категориям студентов выдавались талоны на бесплатное питание, я к этим категориям не относился, посему и не знаю, о каких суммах шла речь. Никогда не был в студенческом профилактории, в котором кормили и лечили бесплатно или почти бесплатно, посему и здесь ничего не могу сказать. Не помню и стоимость проживания в общежитии, но полагаю, что если в заводском общежитии это стоило от 4 до 6 рублей в месяц, то в студенческом проживание должно было стоить еще дешевле.

Стипендия была 35 рублей (половина минимальной зарплаты), кроме этого, по положению она платилась, если на члена семьи приходилось менее 110 рублей в месяц. Но я не помню, чтобы когда-то сдавал справки о доходах моей семьи, поэтому думаю, что это положение существовало только на бумаге, а фактически стипендию платили всем, кто успешно сдавал сессию. Отличники получали стипендию на 20 % больше и вне зависимости от доходов семьи.

Может быть, на 35 рублей и возможно было прожить, но вряд ли кто из студентов это пробовал: всем либо помогали родители, либо они подрабатывали, либо то и другое вместе. Загрузка или разгрузка одного вагона с мукой или сахаром стоила 60 рублей, у нас были ребята, которые вдвоем за ночь грузили два вагона. Я пробовал вчетвером – очень тяжелая работа, к концу загрузки вагона уже Толик Борисов, сманивший меня на это, меня подгонял. После нее меня уже не радовали и 15 рублей, заработанные за 2 часа. Конечно, загрузи я 4–5 вагонов, то привык бы, но мне денег вполне хватало и без этой карусели.

Я жил и ел дома у родителей, кроме этого, они покупали мне дорогие вещи – пальто и костюмы, иногда обувь, рубашки, белье. Всю стипендию они оставляли мне на карманные расходы. Строго говоря, уже этого было достаточно, чтобы жить припеваючи. Но я работал на кафедре на полставки лаборантом. Это, правда, было нерегулярно, а только тогда, когда подворачивалась подходящая хоздоговорная работа. О сути работы скажу потом, а пока только о том, что она давала мне около 40 рублей в месяц дополнительно. Кроме этого, каждое лето я где-либо работал или подрабатывал – либо в стройотряде, либо на заводе, на котором проходил практику, либо шабашил на стройках у дачников. Поэтому сам покупал себе всю мелочовку от туфель до рубашек, иногда и кое-что подороже. Недостатка в деньгах у меня не было, может, я и не был особо богатеньким Буратино, но трояк в кармане у меня всегда был, а это давало возможность примкнуть к любой компании в любой момент.

Кроме того, тайно ото всех (а то они не остановятся, пока не пропьют) в пистоне брюк (это маленький кармашек у ремня) я носил 10 рублей на непредвиденные обстоятельства. А это, поверьте, были серьезные деньги: чуть ли не девять бутылок вина, рубашка или летние туфли, проезд в плацкарте до Москвы или 100 км на такси. В 1973 году мы с Женькой Ивановым в Запорожье на практике после курсов английского языка пригласили в ресторан «Интурист» двух индусов, сидели весь вечер, выпили две бутылки водки, заплатили и за индусов, и обошлось нам это вместе с чаевыми по 10 рублей. Помню, стою на крыльце института и о чем-то спорю с Вовкой Хижняком и еще кем-то. Подходят Коля Кретов и Толик Шпанский.

– Митя, дай десятку!

Я, не прекращая спора, вынимаю из пистона червонец и отдаю, Хижняк удивленно спрашивает:

– А чего ты не спросил, зачем Кольке 10 рублей и когда он вернет?

– А зачем? Раз просит, значит, ему надо.

Дело в том, что с Колей Кретовым, Толиком Шпанским и Борисом Бобровым мы к тому времени были очень близкими друзьями, но это был именно тот случай, когда мне следовало бы спросить, зачем Кольке десятка? Он дружил с Ритой Осьмухиной, учившейся на другом факультете, нам, его друзьям, она нравилась, но я, к примеру, и в мыслях не имел, что, будучи студентом, можно жениться. Я говорил друзьям так: «Я сам на содержании у своего отца, что же, я посажу ему на шею еще и свою жену?» Я твердо считал, что для женитьбы надо иметь по крайней мере такой доход, чтобы можно было без проблем содержать жену в период, когда она будет кормить ребенка, а студентом иметь такой доход было проблематично. Видимо, такое же мнение было и у родителей Кретова и Осьмухиной, вот Коля с Ритой и сочетались браком без их согласия. Червонец оказался нужен Коле для оформления каких-то брачных процедур, а Толик поехал свидетелем. Меня они в курс дела не ввели, зная, что я буду отговаривать. К сожалению, брак оказался неудачным, чужие семейные дела – это потемки, но Рита, на мой взгляд, была прекрасной женщиной, посему думаю, что в разводе виноват все же Колька, хоть он мне и был другом.

Но давайте еще немного о шмотках. У меня есть проблема – не по росту длинные руки, в то время я шутил, что такими руками хорошо деньги загребать. Однако покупать костюмы с такими руками было плохо: при росте 176 см мне требовался пиджак роста 186 см, отсюда в костюме и полы пиджака были длиннее, чем надо, и брюки приходилось укорачивать. И вот как-то по инициативе мамы родители купили мне отрез тонкой коричневой шерсти в полосочку золотистой нити и послали шить костюм. Для меня это было внове, но я пошел. Закройщик, уже пожилой мужчина, понравился мне своими идеально сидящими брюками, и я вверил ему себя. Он снял мерку, замерил ткань и сообщил, что она лишняя: мне хватило бы и 2,80 метра, а родители купили мне 3,20. Он предложил доплатить ещё пару рублей, чтобы пошить мне тройку. Я не знал, что это такое, он объяснил, что пошьёт ещё и жилетку, соответственно костюм будет состоять из трёх частей, почему его и называют «тройкой». Жилетка мне казалась лишней, но я вспомнил, что Ленин на всех фотографиях в жилетке, и если Ленин её носил, то и я поношу, а будет народ смеяться, то и снять недолго. Сходил я пару раз на примерку, принёс костюм, надел, а он как влитой. Раньше купишь костюм, так месяц надо разнашивать, чтобы к нему привыкнуть, а тут как будто в нём родился. Прихожу на кафедру, а Кадинов так с интересом посмотрел.