Семь чудес (ЛП) - Сэйлор Стивен

Посидоний поднял бровь: — Если римский авгур считает, что распознает волю богов, наблюдая, как цыпленок клюет разбросанные зерна, то почему друид не может сделать это, изучая рисунок крови? — По его непроницаемому выражению лица я не мог понять, говорит он серьезно или с сарказмом.

С тех пор, как я покинул Рим и отправился в вояж с Антипатром, путешествуя среди греков в грекоязычной части римской империи, я узнал, что молодые римлянине часто подвергались тонким насмешкам, розыгрышам и даже, при случае, откровенным проявлениям враждебности. Город Родос и одноименный остров пока еще не были частью римской империи, а сохраняли независимость, даже когда соседние острова и большая часть материковой части Азии находились под властью Рима, так что на Родосе я не сталкивался с такими сильными антиримскими настроениями, как в других местах. Тем не менее, я не был уверен в манере тона, с которым Посидоний часто обращался ко мне, отпуская шутки, которые я из-за своей глупости, как он считал, я вряд ли мог понять. Возможно, он просто разговаривал со мной так, как со своими студентами, посещавшими его академию.

Прошло десять дней с тех пор, как мы с Антипатром прибыли на Родос. Корабль, перевозивший нас, вошел в гавань в сумерках и был одним из последних кораблей, сделавших это, потому что приближалась зима, а с ней непредсказуемые штормы и штормы, положившие конец парусному сезону.

Когда мы проплывали мимо длинного мола, выступающего из воды, я с нетерпением вглядывался, чтобы увидеть то, что интересовало каждого новичка на Родосе: останки упавшего бронзового колосса, считавшегося одним из Семи чудес света, несмотря на его разрушенное состояние. В неясном свете я мельком увидел огромные и гротескно разрозненные останки, которые были разбросаны по молу — две ступни, все еще прочно соединенные с высоким пьедесталом, предплечье, наполовину погруженное в плещущиеся волны, и это приводило в замешательство, потому что один огромный глаз, казалось, смотрел прямо на меня, а гигантская голова лежала на боку. Там, где должен был быть второй глаз, в бронзе зияла дыра. Возможно, он был поврежден, когда гигантская статуя рухнула на землю в результате землетрясения 135 лет назад.

К тому времени, когда корабль пришвартовался и портовые чиновники поднялись на борт, чтобы проверить наши проездные документы, было уже слишком поздно, чтобы нормально рассмотреть Колосс поближе. Вместо этого мы с Антипатром направились прямо к дому Посидония, находившемуся в районе городского акрополя, на значительном расстоянии от гавани.

План Антипатра состоял в том, чтобы мы провели зиму на Родосе. Большой, роскошно обставленный дом Посидония, безусловно, казался самым удобным местом для этого. Утомленный путешествием, Антипатр, казалось, довольствовался тем, что каждый день не выходил дальше сада, где он любил сидеть и греться всякий раз, когда сквозь тучи пробивался слабый солнечный свет, или беседовать с нашим хозяином, который присоединялся к нам всякий раз, когда у него наступал перерыв в его графике обучения. Когда Посидоний отсутствовал, Антипатр просматривал большую коллекцию свитков и дорожных реликвий нашего хозяина. По вечерам мы обедали с Посидонием в очаровательной комнате, выходившей в сад, к которой обычно присоединялись один или два его наиболее подающих надежды ученика или какой-нибудь известный в городе человек. Родос был известен не только учеными, но и спортсменами, купцами и художниками.

При обычных обстоятельствах Антипатра, несомненно, попросили бы выступить перед студентами академии, но Посидоний понял, что поэт путешествовал инкогнито. Посидоний рассказал нам, что во время своих путешествий он сам время от времени выдавал себя за другого и безоговорочно принял предупреждения Антипатра о необходимости проявлять осторожность. Антипатра всегда представляли не как знаменитого поэта, а как скромного учителя Зотика из Зевгмы, наставника и попутчика молодого Гордиана Римского.

Антипатр благополучно вжился в эту домашнюю рутину, но мне становилось не по себе.  С самого первого дня мне не терпелось вернуться в гавань и поближе рассмотреть останки Колосса, но Антипатр, который бывал на Родосе раньше и уже видел обломки этой статуи, сказал, что спешить некуда, поскольку мы пробудем на острове несколько месяцев. Всякий раз, когда я упоминал о своем интересе к Колоссу Посидонию, тот с пустым выражением лица советовал мне потерпеть. Считал ли он меня просто еще одним пустоголовым римским зевакой, решившим вычеркнуть очередной пункт из списка обязательных к посещению?

На самом деле у Посидония была весьмавеская причина не показывать мне Колосса, но я еще этого не знал.

Как только мы с Антипатром наклонились, чтобы поближе рассмотреть ритуальный клинок друидов, протянутый нашим хозяином, раздался голос, прозвучавший по-гречески с одним из самых странных акцентов, которые я когда-либо слышал:

— Что вы там делаете с моим ножом?

Мы все трое вздрогнули. Нож чуть не выпал из рук Посидония. Он неловко дернулся, чтобы не уронить его, и порезал себе палец. Ранка была легкой, но несколько капель крови упали на брусчатку у его ног.

Вновь прибывший вошел в сад. Его внешность была такой же поразительной, как и его голос. Он был очень высоким и носил длинную, подпоясанную хламиду, покрытую сложной вышивкой; завитушки и другие узоры напомнили мне украшения на ноже. Его сандалии, украшенные серебряными ремешками и кожаными кисточками, расшитыми бисером, не были похожи ни на одну обувь, которую я когда-либо видела раньше, в них его пальцы оставались босыми. Капюшон его мантии был откинут назад, открывая огромную копну искусно уложенных огненно-рыжих волос, тронутых сединой. Его щеки были выбриты, но усы на верхней губе отрасли так, что практически скрыли рот, и свисали заплетенными косичками до самой груди. Это был первый раз, раз в жизни я увидел такие усы, и их нельзя уже было забыть.

— Гатамандикс! Ты заставил нас всех содрогнуться, — сказал Посидоний.

Я с удивлением уставился на незнакомца. По тому, как он был одет, по его дикому акценту, по его утверждению, что нож принадлежит ему, и по необычному имени, которым Посидоний обратился к нему, не было сомнений, что этот человек был друидом. Я видел удивительные вещи во время моих путешествий с Антипатром, но такого я не ожидал: галльский жрец в сотнях миль от Галлии, здесь, на острове Родос.

— Когда ты вернулся из Линдоса? — спросил Посидоний.

— Только что.

— А где остальные люди? Вам повезло?

Возможно, пришедший улыбнулся; из-за его усов, это было трудно сказать. — Да, мы нашли то, что искали.

— Вы привезли его с собой на Родос?  Оно здесь?

На лице Посидония мелькнуло волнение.

 — Мы вернулись назад на лошадях вдоль берега, а груз отправили на корабле.

— Вы что, нашли капитана, который согласился?

— Пришлось некоторое время его уговаривать, так как Клеобул решил, что так будет безопаснее. Нам сказали, что корабль прибудет завтра.

Посидоний поднял бровь: — И сколько это нам стоило?

— Денег которыми ты нас снабдил, еле-еле хватило.

— Великолепно! Ах, да, но позволь мне представить тебе еще двух моих гостей, которые проведут здесь зиму: Гордиана, гражданина Рима, и его наставника Зотика.  Это - Гатамандикс, друид из племени сегурови.  Гатамандикс оказал мне большие услуги, когда я был в Галлии. Когда я возвращался на Родос, он вместе с молодым человеком из его племени решили поехать со мной. Они только что вернулись с поездки вдоль побережья Линдоса.

— Я так понимаю, с поездки по поиску чего-то ценного? — спросил Антипатр.

Друид, казалось, немного хамешкался и посмотрел на Посидония.

Посидоний откашлялся: — Мы поговорим об этом позднее.

Видя, что наш хозяин хочет сменить тему, Антипатр обратил внимание на нож в руке Посидония. — Я так понимаю, что этот великолепный клинок принадлежит тебе, Гатамандикс?

Друид взял нож и сжал рукоять легкой привычной хваткой. — Полагаю, Посидоний рассказал вам, как он был свидетелем варварского, человеческого жертвоприношения, совершенного этим самым ножом? Хотя, я вижу по вашим лицам, что он рассказал. Да, это мой нож. И да, я был тем друидом, который нанес смертельный удар! — Он ткнул ножом в пустоту.