Дестини - Боумен Салли

Тогда она встала на отмели и откинула голову, так что длинная намокшая волна светлых волос, потемневших от воды, облепила ей спину. Она посмотрела вниз на свое тело, на длинные узкие бедра – в классе она была на два дюйма выше самой высокой девочки. Кожа – бледная при таком свете, золотистая на солнце. Треугольник волос, прикрывших теперь лобок. Над грудной клеткой выступали мягкие и маленькие груди. От холодной воды соски затвердели и торчали: а их ободки выглядели темными и широкими. Такими они становятся, когда тебя трогают мальчики, говорила Присцилла-Энн. Мальчикам это нравится. Нравится трогать их, а потом целовать, и трогать языком, и сосать. А когда они делают это, говорила Присцилла-Энн, то ощущение просто потрясающее, невероятное, ну просто волшебное… и не хочется, чтобы они перестали.

Элен медленно подняла руки и провела ладонями по всему своему телу. Вверх по изгибу бедер и талии, вверх по ребрам и по груди. Она осторожно обхватила их – теперь это у нее получалось, – а потом еще осторожнее погладила пальцами твердые соски. Внезапно ей стало очень сладко, по телу пробежала дрожь восторга.

Она быстро, виновато опустила руки и посмотрела через плечо. Конечно, там никого не было – и не могло быть. Билли работал в кафе, а больше сюда никто никогда не ходил.

Однако теперь, когда гнев исчез, она внезапно ощутила страх, как в прошлый раз. Словно кто-то за ней подглядывает, словно кто-то видел, что она сейчас сделала. Она всмотрелась в сумрак расширившимися глазами. Солнечные пятна среди теней. Сероватые стволы тополей. Никого.

И все равно ей захотелось поскорее уйти, вернуться на трейлерную стоянку – сию секунду, пока свет не начал меркнуть, а тени сгущаться. Она выскочила из воды и, вся дрожа, начала торопливо надевать одежду на мокрое тело. С бюстгальтером возиться она не стала – столько времени уйдет, чтобы его застегнуть. Только блузку, которая тут же прилипла к влажной коже, бумажные штаны и юбку, из которой она уже выросла. Она, как могла, выжала волосы, но они все равно повисли слипшимися прядями. Потом, раскрасневшаяся, перепуганная, запихала бюстгальтер в карман, сунула босые ноги в туфли и взобралась по откосу как могла быстрее. Нагнув голову, она поднырнула под ветки и выскочила на залитую солнцем прогалину с жесткой травой.

Там стоял мужчина в белом костюме. Он стоял среди травы неподалеку от беседки и смотрел прямо на нее. Ей было показалось, что он знает, что она купалась, но она тут же отмахнулась от этой мысли и застыла на месте как вкопанная.

Он стоял, засунув руки в карманы, а солнце было у него за спиной, и он казался очень высоким, и очень темным, и очень спокойным, и очень элегантным. Совсем таким же, как тогда на веранде своего дома много лет назад. Первым заговорил он.

– Ну-ну, мэм, – сказал он, улыбаясь и растягивая слова. Потом сделал шаг вперед, еще один, и протянул руку. Улыбка стала шире.

– Здороваясь, вы все еще говорите «Как вы поживаете» и пожимаете руку?

Элен закусила губу и неуверенно посмотрела на него.

– Иногда, – сказала она.

Потом взяла протянутую руку, и он торжественно обменялся с ней рукопожатием. Она не спускала с него глаз, почти ожидая, что он поступит, как поступил много лет тому назад, – сожмет посильнее и поцарапает ногтем во влажной впадине ее ладони. Но он этого не сделал, он просто пожал ее руку нормально, вежливо. И выпустил ее. А потом посмотрел ей в лицо.

Он смотрел на нее целую вечность, хотя прошло не больше двух-трех секунд. Он смотрел на ее раскрасневшееся лицо, на ее длинные мокрые волосы. Он смотрел на мокрую блузку, облепившую ее груди. Он смотрел на короткую школьную юбку и на длинные загорелые ноги. Он смотрел на нее совсем так, как Билли Тэннер, – словно не мог поверить своим глазам. И внезапно Элен почувствовала себя легко и свободно.

Все хорошо, подумала она. Все хорошо. Он не рассердился, но даже если бы и рассердился, ей почему-то казалось, что она может заставить его подобреть, стоит ей захотеть.

Он снова улыбнулся – чудесной задушевной улыбкой, открывшей белые безупречные зубы.

– Вы очень выросли, – сказал он наконец самым простым голосом. – Вы меня помните? Вы ведь Элен? Элен Крейг? – Он помолчал. – Ну, раз вы на моей земле, Элен Крейг, могу ли я предложить вам выпить что-нибудь?

– Я… благодарю вас. Но… мне надо домой, и…

– Вздор! – Он улыбнулся и, к ее изумлению, взял ее руку, твердо, но бережно, и положил на свой локоть совсем так, как ей показывала мама, – ну, совсем так, словно собирался вести ее к столу на званом обеде. Он пошел, и Элен пошла с ним. – Вот так. Ну, что вам угодно? Мятный шербет? Виски? Кока-колу? Кукурузное виски со льдом?

Элен нервно засмеялась.

– Я не пью. То есть спиртное. Я… ну, мне только двенадцать лет. Мама говорит, что мне еще рано.

– Вы меня поражаете! Двенадцать? А я счел вас взрослой женщиной.

Элен покраснела от удовольствия.

– Я бы выпила лимонаду.

– Ну, в таком случае позвольте предложить вам лимонад.

Они прошествовали. Именно не пошли, подумала Элен, – пошли было слишком обычным словом, – а прошествовали по прогалине, мимо старой беседки и по газонам прямо напротив высоких окон большого дома. А потом мимо высокого белого портика, мимо магнолии, почти достигавшей крыши. Под руку по ступенькам веранды через огромную прихожую по прохладному каменному полу в самую красивую комнату, какую она когда-либо видела. Такую большую, что ей не верилось. Длиной футов в сорок, а может быть, и в пятьдесят. Такой высокий потолок. И четыре больших окна – шторы на них были опущены, перехватывая лучи заходящего солнца.

Он указал ей на кресло, и Элен села. Как мягко, как уютно! Никогда еще она не испытывала такого упоительного ощущения. Шелк приятно холодил голые ноги, а пухлые подушки, конечно же, были набиты нежнейшим гусиным пухом. Она откинулась в некотором ошеломлении, сердце у нее бешено колотилось. Майор Калверт отошел к шкафчику в глубине комнаты – она было подумала, что он позвонит дворецкому, но вместо этого он сам налил бокалы, стоявшие на серебряном подносе. Себе, увидела она, виски со льдом – лед он взял щипцами из серебряного ведерка. А ей лимонад цвета eau-de-nil[45] в высокий бокал из тонкого стекла. Он повернулся, держа в руке бокалы, и посмотрел на нее. Потом, словно что-то вспомнив, подошел к двери и плотно сомкнул тяжелые створки красного дерева. А потом принес ей лимонад и сел в кресло напротив нее.

Элен крепко держала бокал. Возле ее кресла стоял крохотный столик из полированного дерева, а на нем – цветы и серебряный подносик, словно для того, чтобы ставить на него бокалы. Ну а вдруг нет? Она снова обвела взглядом комнату – такую огромную, такую необыкновенную, что невозможно было сразу увидеть подробности. У нее только сложилось смутное впечатление, что все сверкает и блестит – столы, серебряные пепельницы и серебряные рамки фотографий, рояль в дальнем конце, золотые рамы картин на стене. И повсюду цветы – оранжерейные цветы и пальмы. Запах цветов обволакивал ее в прохладном тихом воздухе, и у нее зарябило в глазах. Она снова посмотрела на майора Калверта.

Он сидел непринужденно и спокойно, закинув ногу на ногу. Носок идеально отполированного башмака лениво постукивал по ковру.

Кожа у него была загорелой, волосы и усы такие же темные, как ей запомнилось. Пока она смотрела на него, он опустил руку в карман и вынул золотой портсигар с зажигалкой.

– Вы, полагаю, и не курите? – Уголки его губ вздернулись. – Но мне разрешите?

– О! Ну конечно…

Он закурил сигарету и глубоко затянулся. Он словно бы не испытывал нужды сказать что-нибудь. Но Элен почувствовала, что должна заговорить. Молчание казалось таким ужасным!

– Мне не следовало приходить сюда! – воскликнула она неожиданно для себя. – Я понимаю. То есть купаться в заводи. Я очень сожалею.

– Ну, пожалуйста! – Он вежливо и чуть насмешливо приподнял ладонь. – Такая жара! Если вы ходили к заводи, то, прошу вас, посещайте ее, когда вам будет угодно. – Он помолчал. – Там можно плавать? Вы часто ходите туда?