Проклятый трон - Ирина Зволинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С сыновьями Александра было более-менее ясно. Умирая от руки императора, Бонк старший добровольно передал любимому крестнику силу, итого: старший был тьмой одарен, младший проклят. И даже логика в этом имелась, Юрий получил медленно убивающий его дар от отца. Холд обладал невероятной для человека харизмой, легко вел за собой, вполне успешно пользуясь красной силой. Хотя, черт его знает, может он и без силы бы справился?
С внуками было сложнее… назвать Ника здоровым уж точно было нельзя. Лиз… Фостер был уверен, что частые тяжелые простуды сестры тоже были неспроста. И этой его мысли даже нашлось подтверждение – Лиз не болела ничем серьезным после Рождества, чуть позже, чем Рождества, если быть точным. После того памятного вечера в библиотеке. И, черт возьми, Ральф был бы счастлив, укреплять её здоровье по несколько раз на дню. Жаль, но пока никак.
Ладно, тут ещё куда ни шло, а вот сами Бонки…
Очевидно, они все были связаны с лесом, демоном, бездной, или как там еще назвать всю эту силу, Ральфу нравилось «темнота». Это определение больше всего походило на его собственные ощущения. Очевидно, что сила эта передавалась по крови, но самым одаренным оказался старший ребенок. Хотя, есть вероятность, что такая «щедрость» распространялась на девочек.
А вот Арианна, по словам Николаса, силы не имела. Обычный человеческий ребенок, может быть, чуть более развитый. Фостер был счастлив. Счастлив-то, счастлив, да только ценой этой нормальности стал его собственный дар.
И всё бы ничего, Ник только рад был от него избавиться, но… оставалась Боль. Фостер дышать боялся на Ани, связывая приступы с возвращающейся памятью, жил с матерью своей дочери как с сестрой, и … не терял надежды на светлое будущее. И, в принципе, последние месяцы внушали оптимизм, но кто знает, что будет дальше? Что если однажды она забудет не только Ника, но и себя.
А Юрий … Ральф видел его медицинскую карту. Здоров, и не должно быть у него никакой боли. Точно так же, как и у Алианы. Только вот император, будучи здоровым, мучительно умирал, а сестра пряталась от боли в тумане.
И черт возьми, Ральфа всё это не устраивало!
Если Александр оторвал себе кусок силы, а демон, что тоже логично, захотел её вернуть… понятна нормальность маленькой племянницы – она целая.
Осталось понять, как собрать остальных…
Ральф и сам ощущал красный туман чем-то вроде еще одного утраченного органа чувств. Тоска, фантомные боли и всё-такое. Его тянуло к Нику, его тянуло к Лиз, его тянуло к Юрию, и всех их тянуло к нему, а вот Холда-старшего он опасался. Господин Николас был поцелован тьмой, и лишь казался обычным человеком. Далеко не факт, что Ральф смог бы сопротивляться его прямому приказу. Застрелиться, к примеру.
Шаги стали ближе, и Бонк невесело хмыкнул, а вот и господин маршал.
– Представляете, саксонцы предложили нам мир, – услышал он сарказм в голосе Холда.
– Что вы говорите? – Ральф повернул к нему голову. – Опять?
Господин Николас хмыкнул, встал рядом и, сделав глоток вина, посмотрел на собор. В темных глазах его отражался алый закат.
Маршал намеренно не поздоровался, демонстрируя Бонку его истинное место – где-то на дне. Ральф намеренно не поздоровался в ответ, так же явно давая понять, что плевать он хотел на мнение Холда. Ему и на дне неплохо.
– Да. В Валлии изменилась политическая обстановка, и южане сменили курс.
– Изменилась? – деланно удивился Бонк.
Холд кивнул.
– Пару месяцев назад куда-то пропали белые. Парочка хилых демонстраций, «мы против войны», «мы за мир во всем мире» – не в счет. Странно, и очень похоже на выжидание перед решающим рывком. Вам так не кажется?
– Я мало, что в этом понимаю, господин Холд.
– Не страшно. Я вам объясню, – улыбнулся маршал. – Когда усыхает источник, до этого стабильно насыщающий карманы, начинают говорить те, кто до этого молчал. И вот тут-то и выяснилось, что саксонцы имели непосредственное отношение к белым. Я проверил полученные от вас сведения. Деньги, действительно, шли с юга, через господина Дарема-старшего.
– А потом Дарем умер, – кивнул Ральф. – Незадача…
– Еще какая, – подтвердил Холд. – Где ваш друг, господин Бонк? Где сейчас младший Дарем?
– Друг?
– Друг, – подтвердил маршал. – Мне передали, что последний раз его видели несколько дней назад вместе с вами, вот в этом самом соборе. Или вы ходите молиться с врагами?
Ральф дернул уголком рта.
Они с Тедди действительно расстались почти по-дружески. Теодор перевел в банки Саксонии не только свои финансы, но и средства мачехи. С её согласия, разумеется – Ральф с превеликим удовольствием воспользовался темнотой и подписал рукой Кэтрин все бумаги. Ох, каким сладким был ужас в её глазах, когда она поняла, что не управляет своим телом. Как к лицу ей была эта перекошенная улыбка.
У южан женщины даже лица не имели право открывать, что уж о свободах говорить? Прелестная госпожа Дарем теперь в полном распоряжении пасынка. И никто не вступится, никто ничего не скажет. Ральф получил белых и Дарема, и, что самое приятное, ему это ничего не стоило, сплошное удовольствие!
А Тедди теперь имел любимую мачеху. Наверняка, с фантазией и в самых разнообразных позах. Но Бонка это уже не касается. Ах, да. Горничная, давшая то самое интервью об Алиане, уехала с новой госпожой.
Мелочно. И пусть. Зато он, наконец, удовлетворен.
– Тедди перебрался на юг. Насколько мне известно, в Саксонию. А в храм мы ходили … – Ральф сощурился и закончил: – помолиться за его удачу на новом месте.
Маршал глотнул вина и, поджав губы, процедил:
– Какого черта?
Какого черта? Всё просто. Ральфу Дарем нужен живым. Зря Бонк, что ли, в юристы пошел? Зря, что ли, его лично учил Юрий? Не зря. Вот он и нашел маленькую, но очень удобную лазейку в законе о высшей крови.
Солнце вспыхнуло особенно ярко. Уходя за горизонт, оно облизывало купола собора, оставляя черные остовы вместо себя.
«Да-а-а»
Темнота рассмеялась.
Ральф напряженно застыл, он узнал голос сестры. Сердце сжало тоской. Ани…снова ушла? А он-то наивно надеялся, что хоть на севере всё нормально…
«Что есть норма?»
Алиана ответила ему.
Как же Николас? Как же Арианна? Они ведь ждут тебя, вернись к ним, Ани.
Она молчала, и Ральф, вспомнив слова Фостера, что темнота не знает имен, снова спросил:
Как же дитя?
«Дитя… Дитя не может вернуться, мальчик мой…белый
