Пьющие ветер - Франк Буис

— Значит, ремня давать.

— А, ясно! — Люк задумался на мгновение, затем добавил: — Я бы тоже хотел полюбить ближнего, а точнее, Линча, если бы мог.

Жюли Бланш работала на каменоломнях секретаршей. Ее родители умерли двумя годами ранее, надышавшись однажды зимней ночью дымом из старой угольной печи. Они заснули в своей кровати и больше не проснулись. За неделю до этого их единственная дочь все еще жила с ними. Обнаружив родителей и увидев их безмятежные лица, она подумала, что они захотели закончить свою жизнь вместе, решив унести с собой свою любовь, чтобы судьба не разлучила их. В тот момент Жюли Бланш поняла, что даже раб может разорвать свои цепи, что всегда есть способ это сделать, что сила хозяев заключается в том, что они заставляют рабов поверить, что им предлагают хорошую жизнь, по крайней мере существование чуть лучшее, чем смерть.

На прикроватной тумбочке родители Жюли Бланш оставили для нее письмо. Она хранила его в шкатулке; она никогда не открывала письмо, не из страха обнаружить там что-то ужасное, а чтобы видеть родителей в снах, чтобы они приходили и говорили с ней. Поэтому, когда она думала о них сейчас, делала это без тяжести на душе и почти без боли.

В подростковом возрасте у Жюли Бланш было много переживаний, из которых она мало что помнила, разве что череду длительных болезней. С тех пор как исчезли ее родители, она ни с кем не общалась. Люди удивлялись, думая сначала, что она дичится окружающих из-за смерти родителей, но потом решили, что Жюли просто надменна. Девушке нравилось держать людей на расстоянии. Она научилась быть одна и любила возвращаться в замкнутое пространство своей квартиры. Познакомившись с внешним миром, она ушла в себя. Когда-нибудь настанет время по-настоящему вернуться в общество.

Она читала книги, которые брала в библиотеке, и однажды увидела там молодого человека, которого только что наняли на работу в каменоломни, на контроль за погрузкой. Парень серьезно относился к своим обязанностям, был застенчивым и закрытым, ни с кем не разговаривал. Наблюдая за ним, она часто задавалась вопросом, какие книги он читает. Он напоминал ей писца Бартлби, который сознательно абстрагировался от настоящего, тогда как мальчики его возраста тратили силы на то, чтобы частично это настоящее сделать своим.

В каменоломнях имя этого парня было вписано в каждый из реестров, которые он ей передавал. Марк Вольни заинтриговал ее, не привлекая ничем, кроме тишины, которая его окружала. Жюли опасалась влечения, боялась загореться, боялась, что потом на нее выльют ушат ледяной воды.

Жюли Бланш однажды уже поймала скользнувший по ней взгляд молодого человека; она не сделала ничего, чтобы поощрить его, но и ничего, чтобы оттолкнуть. Ей очень нравились его глаза, хотя она не могла сказать, какого они цвета. Ей нравилось, как он смотрит на все. Там, где другие увидели бы печаль, она обнаружила мечтательность, замкнутость и что-то дикое; она и сама в какой-то мере была такой.

Марк сталкивался с Жюли Бланш по меньшей мере дважды в день в большом офисе, где сидела администрация: утром, чтобы забрать накладную, и вечером, чтобы положить ее обратно в картотеку. Девушка была старше его на четыре года. Они всегда первыми приходили на работу, просто и на автомате здоровались, а затем отправлялись на свои места.

Марк никогда не обедал с другими сотрудниками администрации в отведенном для них общем зале, как и Жюли Бланш, но, конечно, не по тем же причинам. Она ела сухофрукты и сыр из упаковки прямо на рабочем месте. Что касается Марка, то он заходил за Матье, они вместе трапезничали, чаще всего это были остатки еды с предыдущего дня, сидели на улице в тишине, радуясь спокойствию от присутствия родного человека. После смерти Ренуара и Саллеса атмосфера в каменоломнях изменилась, стала более безмятежной. Ничто о них не напоминало. После еды братья возвращались к своим занятиям, ожидая конца рабочего дня, чтобы вместе отправиться домой.

Иногда Марк видел Жюли Бланш и в третий раз за день, по пути с обеда, когда заставал ее стоящей под навесом на улице; она курила с отрешенным видом, скрестив руки так, чтобы было удобно подносить сигарету ко рту.

В то утро, когда Марк вошел в офис, девушка уже сидела за работой, склонившись над страницей, испещренной цифрами, которые он сам и написал. Ее глаза почти скрывали распущенные волосы. Марк поприветствовал ее, и она ответила, не поднимая взгляда. Он потянулся ей за спину, чтобы взять ведомость. Когда он обернулся, ягодицы Жюли Бланш показались ему крупным сердцем, деликатно положенным на крутящийся табурет. Возможно, эта девушка не так красива, как Мабель, но она не была ему сестрой.

Почему он посмотрел на нее пристальнее, чем обычно?

Почему он обратил внимание на застежку серьги, которая идеально прилегала к мочке ее уха?

Почему он сразу же не вернулся к себе кабинет и не унес с собой папку с делами?

Что витало в воздухе в тот день?

Может быть, он вспомнил слова Мабель: «Ты должен бросить свои книги ради поцелуев какой-нибудь красивой девушки»?

Почувствовав, что за ней наблюдают, Жюли Бланш откинула голову назад, открыв свое красивое лицо, на котором застыло удивление. Она улыбнулась, не смущаясь тем, что он все еще стоит перед ней.

— Чем-нибудь помочь?

— Вам... Вам мои записи понятны? — спросил он, не узнавая звук собственного голоса.

— Да, очень четкие, если бы это было не так, я бы уже сказала.

— Хорошо, тогда хорошо.

Поскольку Марк по-прежнему не двигался, Жюли Бланш положила карандаш на страницу регистрационной книги.

— Что-нибудь еще?

— Нет, извините, я не хотел вас беспокоить.

Девушка взяла карандаш и начала водить кончиком по колонке, как будто снова была одна. Марк прижал папку к груди и направился к приоткрытой двери. Он уже собирался переступить порог.

— Марк Вольни!

Он обернулся, смущенный тем, что девушка впервые так к нему обратилась. Она смотрела на него, и в ее глазах не было ничего надменного. Она выглядела как человек, не знающий, что сказать, но это было лишь определенным лукавством.

— Да?

— Скажите, это вы так пытаетесь дать мне понять, что я вам нравлюсь?

Вопрос застал Марка врасплох. Он что-то забормотал, но слова не складывались, висели во рту, как летучие мыши, дремлющие под крышей. Чтобы мыши,