Микола Лысенко - Остап Лысенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на исключительно тяжелое финансовое положение, в которое неоднократно попадала школа, он всегда находил возможность освободить от платы за правоучения талантливых учеников из народа, помогал им чем мог. Так было с М. В. Микишей, позднее известным певцом. Выступая в 1902 году со своим хором в Миргороде, Николай Витальевич обратил внимание на самодеятельный хор местной Художественно-промышленной школы имени Гоголя, которым руководил ученик Михайло Микиша.
— Сын бедной вдовы. Еще недавно гусей пас, — отрекомендовали хлопца учителя.
— Вам нужно учиться. Обязательно приезжайте в Киев. Все сделаю, — пообещал Николай Витальевич смущенному от счастья юноше, внимательно прослушав его. Микише не сразу удалось выехать из Миргорода. За участие в революционном движении он был арестован и лишь в 1904 году, отбыв «наказание» и «гласный надзор» полиции, явился к отцу. Как вспоминает М. В. Микиша, Николай Витальевич сам аккомпанировал ему на экзаменах и тревожился за него, как за родного сына.
Микиша не только был освобожден от платы, но и жил некоторое время в нашей семье.
— Нужно помочь хлопцу, — делился со мной отец. — Талантливый, а учиться ему трудно.
Стипендиатами школы были также телеграфист О. Ватуля, сын бедного портного М. Полякин, семинарист из селян К. Стеценко, сын рабочего Б. Романицкий и другие. Все они оправдали надежды отца.
О. Ватуля — народный артист республики, ведущий актер Киевского украинского драматического театра имени И. Франко, М. Полякин стал профессором Московской консерватории, Б. Романицкий — народный артист СССР, художественный руководитель Львовского драматического украинского театра имени М. Заньковецкой.
Талантливые воспитанники учились и в большом фортепьянном классе отца. Среди них — Лев Ревуцкий, ныне народный артист СССР, академик, выдающийся деятель украинской музыкальной культуры, и Анатолий Буцкой, профессор Ленинградской консерватории.
Хорошо помню лекции нашего профессора теории музыки Григория Львовича Любомирского, воспитавшего целую плеяду выдающихся мастеров украинской музыки; я слушал их вместе с Львом Николаевичем Ревуцким. Будущему композитору шел тогда 15-й год. И нужно сказать, что уважаемый наш лауреат и академик тогда частенько-таки ленился, а еще чаще шалил на лекциях. Но профессор, хотя и делал хлопцу замечания, смотрел сквозь пальцы на его шалости, так как и по теории музыки и по сольфеджио Левко Ревуцкий шел первым. Задачи по музыкальному диктанту он решал раньше всех, точно и как-то сразу схватывая диктуемое. У отца и Любомирского учились и Кирилл Григорьевич Стеценко, тогда руководитель семинарского хора, и Виктор Иванович Кривусев, музыковед, и Александр Антонович Кошиц, руководитель студенческого хора. Они были ближайшими помощниками в организации и руководстве школьным хором и, объединившись вокруг отца, стали средоточием композиторской молодежи. Они чрезвычайно содействовали развитию украинской музыкальной культуры, в частности — появлению многочисленных композиторских кадров.
С разных концов Украины потянулась талантливая молодежь к Лысенковой школе.
Ободренный успехами, отец целиком отдался ей даже в ущерб своему творчеству, для которого оставались лишь ночные часы.
Часто возвращался он домой уже в полночь, утомленный, с нездоровыми припухлыми мешочками под глазами, но в приподнятом настроении. И все, что говорилось в те ночные часы, было связано с различными моментами школьной жизни, с планами на будущее. Больше всего радовался он успехам своих любимых учеников — К. Стеценко и Л. Ревуцкого.
— Нет, не перевелись на нашей земле таланты. А сколько не открытых еще рассеяно по всей Украине, сколько их растоптано самодержавным чеботом! Школа наша помогает единицам, а за дверьми остаются сотни, тысячи народных самородков. До каких пор будет это? До каких? — тихо неведомо кого переспрашивает отец. — Как подумаю об этом, сердце болит!
«ДУХ, ЩО ТIЛО РВЕ ДО БОЮ»
«Вечный революционер». — Конституция «по-царски». — Вести из Знаменки. — Стопроцентный подданный. — Смерть Андрея Витальевича. — «Для народа живи и твори»
Что-то нашего Антона давно не видно. Не заходил Калита? — нередко, возвращаясь из школы, спрашивал отец. На наш отрицательный ответ сокрушенно кивал головой:
— Как бы «духи» не взяли!
Как ручейки сливаются в полноводную реку, так отовсюду, из самых глухих сел и местечек Украины стекались к отцу услышанные и записанные его многочисленными корреспондентами народные песни, мелодии.
Среди корреспондентов — и старые университетские друзья, и учителя церковноприходских школ, и селяне (кому с грамотой повезло).
С богатым запасом песен всегда приходил к нам Антон Калита из Борисполя. Был он крестьянин из батраков, поражал своим книголюбием и какой-то, я бы сказал, подчеркнутой интеллигентностью, одухотворенностью лица. Николай Витальевич, помнится, называл его (надо полагать, не только за внешность) «апостолом правды и науки».
Опасения насчет «духов» тоже были весьма обоснованными: из Киева Антон Калита никогда не возвращался с пустыми руками. Добрые люди (студенты, ученики Лысенковой школы) постоянно снабжали его прокламациями, нелегальной литературой.
Осенью 1904 года Калита снова появился в нашем доме. На этот раз не один.
— Земляки-бориспольцы, такие, как я, гречкосеи, — представил гостей Антон. — Порешили мы, Николай Витальевич, землю панскую отобрать, делить на всю громаду. А оно кое-кому и хочется и колется. И тяжко ярмо панское нести и боязно бросать. Вот к вам и пришли за советом.
— Справедливое дело надумали, — отец разволновался, обнял Калиту. — А совет мой какой?.. «Треба миром, громадою обух сталить, та добре вигострить сокиру». Хорошо сказал Тарас. Лучше не посоветуешь.
И после их ухода, возбужденный, сияющий, все повторял:
— Сбываются мечты Тараса. Пробуждается народ. Как не радоваться этому!
Революция… Всюду ощущалось ее горячее дыхание. Горели поместья. Из далекой Маньчжурии ползли солдатские эшелоны с таким зарядом ненависти к прогнившему самодержавию, что для взрыва достаточно было искры.
— Запомни мои слова, Остап. Добром это для Миколки и иже с ним не кончится, — говорил отец, когда в газетах появились первые полные противоречий слухи о «кровавом воскресенье». — С кровавой Ходынки начал, на крови стоит, в крови захлебнется.
Отец не принадлежал ни к одной политической партии, но в его симпатиях к революционерам никогда не сомневались даже жандармы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});