Шмагия - Генри Олди

Колдун, драть тебя за чуб, что за глупости лезут в твою голову…

Лилльское наследство дает о себе знать?!

Убегая на ледник, Мэлис показала зубки: оказавшись редкой стервой, она сообщила лилипутке о подарке судьбы. Вот, дескать, душенька, если сглаз или порча, так совершенно случайно в моей скромной обители оказался знаменитый колдун из столицы, прославленный… ну да, ну да! — прославленный инкогнито, которого хлебом не корми, дай помочь бедным девушкам, да еще таким хорошеньким! Бескорыстность сего мастера вошла в пословицу, умение дало пищу многим легендам, а чуткость сердца выше любых описаний! Короче, готовьтесь, моя славная, сейчас все беды убегут прочь, оставив вас наедине со счастьем.

Сцепив зубы, малефик слушал всю эту ахинею. Восторженные глазки Зизи жгли его на медленном огне. Очень хотелось вырвать ведьме язычок, но приходилось терпеть. Скоро, скоро лилипутка, вдохновленная обещанием сладкого будущего, уберется восвояси и можно будет спокойно избавиться от трупа.

Судьба Зизи волновала Андреа меньше всего. И отнюдь не по причине черствости души. Одного прикосновения к ауре цирковой звезды Трабунец хватило, чтобы выяснить: никакой порчи над ней не довлеет.

Ни капельки.

— Дорогуша, с чего вы решили, будто вас сглазили? — грубовато, с излишней фамильярностью, обратился малефик к циркачке. Он слегка надеялся, что малышка обидится и уйдет. — Может быть, это просто черная полоса в жизни? Поймите, снимать сглаз или порчу, если таковая есть лишь плод воображения мнительного клиента, — штука малоприятная. И, строго между нами, вредная для структуры ауры. В результате вы до полугода и более станете чрезмерно уязвимы к фатальным случайностям. Не лучше ли банально переждать? Попить отвары «fatum valeas», отдохнуть на побережье…

Зизи доверчиво наклонилась к «прославленному инкогнито»:

— Это не я решила, сударь. Это дядюшка Страйд, наш шпрехшталмейстер, решил. А у дядюшки — интуиция. Он всегда говорит: «За так и чирей не вскочит!» Представляете, он хозяина убедил! — мне денег из цирковой кассы выделили на ведьму. Я ведь, извиняюсь за нескромность, гвоздь программы. Без меня второе отделение валится. А если по гвоздю день за днем молотком стучать — сами понимаете…

«Не поверит. Скажи я ей прямо, в лоб, что весь этот сглаз — ночной бред шпрехштала… Ни за что не поверит. Решит: хочу увильнуть от благотворительности, брезгую ее миниатюрной особой. Скотина Мэлис все-таки… сосватала, дрянь!..»

— Ну хорошо, — подвел итог Мускулюс, дождавшись, когда вредина-ведьма вернется с кувшином ежевелового морса. — Ваш случай не из тяжелых, для снятия кисейной порчи мастерства госпожи Лимисдэйл хватит выше крыши…

Тут он позволил себе легкий укол в адрес хозяйки дома, искоса глянув на Мэлис и приоткрыв на осьмушку «вороний баньши». Пусть не забывает, шутница, с кем дело имеет.

— Думается, я могу посидеть в сторонке, наблюдая за процессом. Если вы, голубушка, не возражаете. В случае осложнений я непременно вмешаюсь. Уж будьте уверены.

Последние слова также относились к Мэлис.

Гони ее быстрее, рыжая, и айда закапывать нашего красавца!

Кивнув малефику с неприятной угодливостью, ведьма принялась ворожить. Будь Андреа простаком-клиентом, он, наверное, пришел бы в восторг. Начал бы щупать украдкой кошель: хватит ли деньжат на эдакое чудо? Весь длинный стол оказался сплошь уставлен атрибутами провинциального чародейства. Свечи: восковые, сальные, две дорогущие, из левиафаньего жира, сизые с потеками лазури. Подсвечники: кипарисовый тройник, золоченый шандал, явно краденый, примятый сбоку канделябр для освещения ломберных столиков, аспид из меди, покрыт зеленой патиной, блюдца со штырьками. В печи, налитая в закопченный казан, кипятилась «чистая водица». Запах сильно напоминал памятный чаек Мэлис. Окна задернулись шторками, в горнице воцарился таинственный сумрак. Шурша по углам, ведьма мурлыкала диссонансные заговоры. Словно острием кинжала по стеклу. Далее возникла груда зеркалец — в черепаховой оправке, в роговой, на подставках… Из зеркалец был выстроен сложный коридор о дюжине закавык; Мэлис радостно вскрикнула, после чего начала зажигать и располагать в оном коридоре свечи.

Все это было ужасно красиво.

Все это не имело никакого смысла.

И что самое гнусное: все это было ужасно, невыносимо, убийственно долго.

— Я обожду снаружи, — каждое слово колдун произносил с нажимом, не отрывая «вороньего баньши» от суетящейся ведьмы. — Вижу, дело идет на лад. Надеюсь, скоро наша дорогая Зизи уйдет осчастливленная. Очень скоро. Вы понимаете меня, госпожа Лимисдэйл?

Шуруя в казане черпаком, ведьма кивнула.

На дворе сияло солнце. Княгиня-осень гуляла по округе, щедро одаривая золотом верноподданные деревья. До промозглых, слякотных дней, когда у княгини с возрастом окончательно испортится норов, и она начнет рыдать дождями и швыряться колкими градинами, оставалось недолго. Впрочем, жить надо минутой! — кто знает, какой ухаб подвернется под ноги на следующем шаге? Утешаясь доморощенной философией, Мускулюс злился и нервничал, расхаживая по двору, словно зверь в клетке.

— Эй, сударь хороший! Зачем сердце рвать?! — превратно понял его метания китоврас Гриня, развалясь на охапке соломы. — Хо-хо! Ведьма поможет, она смешная! Смешные всегда помогают!

Провозгласив этот сомнительный для колдуна тезис, китоврас нахмурился и стал тереть затылок.

— Ох, налупил! Ох, и налупил! Это Рустам, он меня воспитывал…

— Я видел, — машинально ответил малефик. — На представлении. Ты пьяный был.

Гриня сделался мрачен, как наказанный по заслугам ребенок.

— Я, когда пьяный, дурной делаюсь. Кураж в башку шибает. Правильно меня Рустам кулаком… Сильнее надо было. Если бы Зизи из-за меня убилась, я бы повесился. — Китоврас подумал, пришиб хвостом вялую муху и разочарованно буркнул: — Нетушки. Такому, как я, вешаться — пеньковый канат лопнет. Лучше с кручи, вниз головой. Надежнее.

Колдуна не оставляла уверенность, что так бы и случилось. Погибни Зизи на манеже, этот двутелый гигант с чистой душой спокойно вышел бы на кручу над Ляпунью, почесал в битом затылке и без колебаний шагнул бы в Приют Отверженных — ад для самоубийц, заповедник владений Нижней Мамы. Приняв смерть, как вину: по-младенчески бестрепетно, по-взрослому сознательно, по-лошадиному покорно.

— Садитесь, сударь. — Гриня пододвинул еще одну охапку соломы. — Знаете, я вам вот чего скажу…

SPATIUM VII

Мемуары китовраса Григория Иннолиура, или детство, отрочество, юность, повесть о несчастной любви, странствиях и скитаниях, а также о знакомстве с лилипуткой Зизи и о том, что из этого вышло (двадцать семь лет коню под хвост)

Всем известно, что рогов у китоврасов не бывает. Даже косноязычные варвары, именующие честных китоврасов «центаврами», знают об этом. А уж сами китоврасы — и подавно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});