Серебряный пояс - Владимир Топилин

Канули в прошлое слезы о неизбежной бедности. Растворились матовой дымкой ежедневные трудности противостояния с холодом, голодом, борьбой со снегом, водой. Неизвестно, как сократилось бесконечное расстояние между миром цивилизации и дикой, глухой тайгой. Оттаяло сердце, согрелась душа, просветлел разум: вот оно, счастье земное! Нет, не забыты люди Богом! Помнит Святой Дух о детях своих! Значит, ради этого стоило терпеть, страдать и надеяться! Все было не зря! Во благо этого стоило жить!

Долго длилась служба. По-осеннему холодное солнце осветило гору напротив. Взбудораженные от незнакомого голоса дьякона Петра приисковые собаки осипли от хриплого лая. Престарелые люди устали от частых, низких поклонов. Крепкие на руку бородатые старатели все реже прилагали пальцы ко лбу. Испуганные непривычным торжеством дети разбежались по закоулкам на игрища. А дьякону Петру все нипочем! За одной молитвой следует другая, вспоминая и прославляя Святых Духов. Может, прочитал бы на память дьякон Петр весь Молитвослов от начала до конца, да Мишка Стелькин устал стоять рядом, ткнул дьякона в бок кулаком, зашептал на ухо:

— Будя! Разошелся… В церкви столько не ноют!

Петр оборвал песнопение на полуслове, перекрестил троекратно все стороны света, благословил собравшихся, призвал братьев и сестер к Единой Вере во Христа. На том и закончилась первоначальная часть церемонии.

Переставляя плохо слушающиеся ноги, в сопровождении Мишки сошел дьякон по крутой лестнице в дом, а потом на крыльцо. Народ ринулся целовать руку избраннику Господнему и отдать последние сбережения во благо процветания церкви:

— Не побрезгуй, батюшка! Прими от раба Божьего на освящение храма Господнего!

Дьякон Петр не брезговал. Подавая правую руку для поцелуя и благословения, левой собирал в суму золотой песочек, желтые самородки, серебряные кольца, сережки, царские червонцы. Было непонятно, откуда у прихожан подобные сбережения. Однако раздумывать было некогда, да и незачем. Если человек дает от сердца, значит все во благо!

Мишка Стелькин рядом стоит, хитрым взглядом все подмечает. Вон, бабка Прозариха самородок на полпальца дала. Прищурил Мишка глаза в гневе: откуда? Значит, у нее в запасниках еще золото на черный день имеется: «Хитра, старая карга! Все плачет, что есть да обуть нечего… А какой куш отвалила во искупление грехов! Лучше бы в лавку принесла. Нет, в следующий раз не дам в долг крупы и материи. Пусть хоть с голоду помирает!». И так с каждым, кто, не таясь, подает последние сбережения дьякону.

По окончании службы наступила вторая, не менее ответственная часть собрания. Столпились бородатые старатели у крыльца казенного дома. Ждут, когда начнут фамилии выкрикивать.

Вот двери широко распахнулись. В проходе появилась взъерошенная голова вестового:

— Панов Григорий, заходи!

В толпе старателей пронесся волнующий душу шепот: началось! Уважительно расступившись, мужики пропустили старшего прииска вперед:

— Давай, Григорий Феоктистович! В добрый час!

— Мешок прихватил? А у него карманы большие… — послышались вслед обязательные шутки, после чего многие полезли в карманы за трубочками.

Оправив пышную бороду, обив сапоги от снега, Григорий снял с головы картуз, распахнул дверь, вошел в дом, первым делом перекрестился на образа в углу. Перед ним в большом зале — длинный стол. За столом Мишка Стелькин. Справа от него писарь, слева расторопные вестовые.

По бокам, у стен избы, внимательно наблюдая за процессом, на лавках сидят служивые люди — казаки. Финансовый процесс — дело государственной важности! Верные присяге, Царю и Отечеству казаки имеют строгое предписание губернатора: «В случае непредвиденных обстоятельств в защиту финансовых интересов стрелять без предупреждения!». Доверенная отряду огромная сумма денег — не мешок с овсом. Каждый из них до росписи головой несет ответственность за золото и старательский расчет.

— Проходи, Григорий Феоктистович! — вставая из-за стола, с тонкой улыбкой на губах протянул руку Мишка Стелькин. — Присаживайся! — указал на стул перед столом и заискивающее: — С удачным промыслом вас, уважаемый Григорий Феоктистович!

Мужчина поправил полы полушубка, сел на указанное место, привычно закинул ногу на ногу. Знает уважаемый старатель себе цену! Сейчас он — не меньше, как министр золотопромышленности Сибири. Не будь его и сотен таких же старателей, людей тайги, быть Мишке где-нибудь конюхом в обозе. Понимает Григорий, что завтра Мишка будет разговаривать с ним по-другому, свысока, по-хозяйски. А сегодня — его день! Во все времена миром правят только деньги. У кого они есть, имеет влияние. Так хоть один раз в году стоит почувствовать себя человеком!

Стараясь задобрить бергало разговором, Мишка льстиво расспрашивает его о делах, будущих планах, просит совета. Хочет коварная росомаха выведать у старателя о настоящем положении дел насисимских приисках. Золото, что привезла старательская артель из тайги, имеет завидную стоимость и высокую пробу. Поэтому хочет прибрать хитрец золотые жилы к своим рукам.

Однако Григорий не дегтем мазан. Он в ответе за мужиков и их семьи. Не даст коварной росомахе положительный ответ. Он хорошо помнит прошлую подлость Мишки, как тот подмял под себя недалекие чибижекские прииски, а обманутых бергало разогнал по далеким, диким уголкам тайги.

Чувствует мужик: не получается разговора с Григорием. Глаза горят злостью: «Эх, напоить бы тебя, тварь, развязать язык, как это бывает!». Да только не пьет Григорий вино на людях, умеет хранить тайну в бороде. Слишком дорого, ценой человеческих жизней, лишения, голода, холода досталась большая тайна старательской артели. Значит, и знать ее проходимцам да хапугам не следует.

Еще какое-то время пообщавшись с Григорием, «хозяин» сдался, но затаил зло: «Может, удастся кого-нибудь другого напоить… Эх, стойкий ты кремень, Григорий Феоктистович. Однако запомню я этот день!».

— Что же, знать, сейчас будем расчет вести, — продолжая играть словами, наконец-то сдался Мишка и обратился к писарю: — Сколько там за сезон намыто?

Писарь негромко назвал положенную работнику сумму, дрожащими руками протянул бумагу и перо для подписи. Старатель, не раздумывая, поставил в указанном месте букву П и крестик. Так было всегда, много лет, с тех пор, как малым юнцом он впервые расписался за добытое золото. Неграмотный Григорий. Не довелось ему изучить алфавит много лет назад. Теперь, вероятно, уже и не придется.

Принял писарь бумагу назад, качнул головой: все в порядке! Мишка достал из-за стола плотный мешок, считая, стал выкладывать перед Григорием пачки денег. У писаря при виде горки желанных бумажек волосы от жадности зашевелились, а у Мишки ладони потом покрылись.

Давит делопроизводителей жаба: «Эх, прибрать бы прииск к своим рукам! Тогда можно свое небольшое дело в уездном городе открыть». Но как?! Чтобы заработать такие суммы, надо в земле ковыряться, трудом горбатиться. А сейчас как-то обмануть нельзя. Вон они, независимые лица, рядом сидят. Стоит кому-то из старателей возмутиться какому-то подвоху, Мишка Стелькин покроется потом от страха.

Казаки внимательно смотрят за расчетом. Золотоскупка — дело государственной важности, долга, чести, достоинства. Для этого мероприятия отобраны бойцы с чистой совестью. Подкупить кого-то из них невозможно. Десятник Карабаев в ответе за каждого из своих подчиненных, лично набирал в отряд достойных, сильных, отважных молодцов. Отличные стрелки, лихие наездники прошли долгую школу охранного дела. Любой из них ночью из карабина гасит пламя свечи на расстоянии пятидесяти шагов. На скаку разрубает шашкой помидор размером с кулак. И никогда не возьмет из перевозимой казны грамм золота или завалявшийся рубль.

Карабаевцы. Так зовут отряд казаков из десяти человек. В этом слове дань уважения, степень восхищения и неподдельный страх. Все, что связано с карабаевцами, опутано паутиной таинственности. Никто не знает, как и когда они передвигаются по таежным тропам. Но всегда знают, что порученное дело будет исполнено точно и в срок.

Пять дней назад казаки приняли от Мишки Стелькина старательское золото. А сегодня рано утром, как ни в чем не бывало, доставили из уездного города деньги. Так было на протяжении последних десяти лет. За все это время на карабаевцев не было нападения. А со стороны старателей ни одного упрека. В народе о карабаевцах ходят удивительные слухи и байки. Несколько лет назад на Амыльских приисках казаки едва не забили до смерти нагайками управляющего за то, что последний подсунул старателю при расчете фальшивую десятку. В другой раз в тайге казаки услышали крик женщины, которую пытались насиловать захожие бродяги. Говорят, тела несчастных висельников потом долго раскачивались на кедрах у тропы.