Тэянг - Екатерина Соболь

– Проваливайте! – рявкнул Пак, и Ын Джи удивленно скрылся.

Пак проводил его взглядом:

– Чтоб ты знал, я работаю над собой и стараюсь меньше беситься.

– Круто получается, – тихо сказал я и с удивлением понял, что по настоящему Паку скучал больше, чем по его идеальной версии. – Продюсер меня не примет.

– Ой, заткнись. Такие мелочи тебя никогда не останавливали.

Я постоял, глядя на сгоревший лук. Потом стащил фартук и бросил на стойку.

Ын Джи стоял во дворе, разглядывая роскошную тачку Пака.

– Извините, что наорал, – сказал Пак. – Перенервничал.

А я сказал:

– Простите, что уезжаю без предупреждения. Денег не надо.

Ын Джи неожиданно улыбнулся:

– В группу свою вернешься? Да знаю я, что ты какой-то известный. Дочка на днях за мной заезжала, увидела тебя и сказала мне.

– Это ваша дочь запостила его фотку с ящиком томатов? – удивился Пак. – Передайте ей привет! Мы только благодаря этой фотке его и нашли. Она запустила хештег «Ли Хён жив», куча народу сделала репост, а то там уже теория заговора возникла, что «Ай-Интертейн» избавляются от лишних участников.

Я сбегал на кухню за ручкой и салфеткой, спросил у Ын Джи имя дочери и оставил второй в жизни автограф. А потом сел в машину, и мы поехали.

– Мы должны сделать лучшее шоу на свете. Для всех фанатов, – сказал я.

– Ну вот это больше на тебя похоже, – проворчал Пак, разгоняясь так, будто выступает на «Формуле-1». – А теперь послушай-ка выпуск новостей. Они тебе не понравятся.

Глава 16

Нас было четверо

Новости мне и правда не понравились: камбэк «Тэянг» отменили, вместо него на осень все-таки запланировали громкий дебют группы «Айкьют». Действительно, «Тэянг» будто прокляли: сначала год снижения продаж и просмотров, потом история с Кибомом, два месяца бесплодного кастинга, приход и немедленная болезнь нового участника.

– Короче, нас поставили на паузу, – сказал Пак.

Мы неслись по дороге через поля на скорости, которая, скорее всего, запрещена по всей Корее.

– А Бао? Она не может вас отстоять?

Пак скептически глянул на меня, сдвинув на нос очки.

– Ты очень плохо понимаешь, кто такая Бао. Она будет нас отстаивать, только если это поможет утереть нос ее муженьку.

Я вздохнул. Никогда больше не поверю в идеальную жизнь звезд, которую показывают в соцсетях.

Остаток пути мы провели в уютном молчании. За окном проносились бесконечные поля – надо же, как далеко от Сеула меня забросило! Иногда Пак открывал окно, начинал выдувать в него пар из вейпа, и в эти моменты казался мне крутым, как кинозвезда.

– Я не понимаю, с чего ко мне вернулся не только мой голос, но и дар Лиса тоже, – пробормотал я, когда мы въехали в Сеул. – Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Просто ты счастливчик, Ли Син Хён, – наставительно сказал Пак. – Я, кстати, правда верю, что твой отец о тебе услышит. Надеюсь, он стал бомжом, пьет и, возможно, в тюрьме.

– Ты такой злобный, – фыркнул я, хотя сердце у меня пело от радости.

Он был на моей стороне.

Приехали мы, как ни странно, не в учебный центр. Пак бросил машину около роскошной многоэтажки со стеклянными стенами и с суровым видом набрал несколько цифр на домофоне у ворот.

– У двери оставьте! – рявкнул из динамика знакомый голос, далее писк сброшенной связи.

Пак набрал те же цифры снова и угрожающе сказал:

– Линхо, открывай.

– Пошел ты!

– Я не один.

– И кто там у тебя? Стриптизерша? Сейчас только три часа!

Пак закатил глаза:

– Если тебе нужна стриптизерша, тебе придется оторвать свой тощий зад от дивана и пойти посмотреть на нее где-нибудь еще. Пусти, поговорить надо.

Коробочка домофона помолчала, потом калитка звякнула, открываясь. Мы прошли через двор жилого комплекса, где каждую травинку явно постригал садовник, причем каждый день. Поднялись на тридцатый этаж (тридцатый, представляете? Я в жизни так высоко не бывал!).

На этаже была всего одна дверь, к ней вел коридор, увешанный картинами. Я даже потрогал одну: не плакат, реально написана красками. С ума сойти! Пак прошел мимо картин, даже не взглянув, и начал звонить в дверь, ни на секунду не убирая палец с кнопки звонка.

Дверь распахнулась, и одетый в спортивный костюм Линхо выпалил: «Эй! Вы кто вообще? Я друга жду! – Потом он перевел взгляд на меня и удивленно охнул. – Хён?! Заходи. Умоляю, скажи, что к тебе вернулся голос. А это что, твой приятель?»

Стоп. Если Линхо не узнал Пака, получается, что…

– Ты тоже видишь его настоящим? – выдохнул я.

Линхо присмотрелся к Паку:

– Не знаю я твоего дружка, пусть или заходит, или в машине ждет. Сейчас еще Пак придет, если в лифте не застрял.

Пак сложил на груди руки. Очки он так и не снял, но даже так я увидел, как он напрягся: челюсти сжались, ноздри вздрогнули.

– Линхо, это я. Не спрашивай, долгая история.

Линхо ошарашенно уставился на него:

– Ты не Пак.

– Ну, может, еще раз подумаешь?

– Голос вроде похож… По росту – Пак, стрижка как у Пака, но вот лицо у тебя, приятель, прямо скажем, не тот уровень.

Пак снял очки. Линхо моргнул. Потом заморгал чаще.

– Пак?! – хрипло спросил он. – Что за фигня?

Вместо ответа Пак протиснулся в квартиру.

– Он тебя тоже видит?! – выдохнул я, бросаясь вслед за Паком. – Ты нашел Лиса?

– Позже поговорим, – отмахнулся он.

От мыслей о том, что сделал Пак, меня отвлекали интерьеры, через которые мы шли: такие квартиры показывают в журналах про дизайн, но я не думал, что они в самом деле существуют. Везде какие-то инсталляции, странные светильники, в гостиной – гигантская пластиковая статуя Микки-Мауса и диван в виде огромного ананаса.

Линхо упал на диван, утонув в нем, и бросил на ковер джойстик от приставки.

– То, что ты наконец отыскал нашего молчуна, не значит, что продюсер с распростертыми объятиями примет нас обратно. Сам видел, как он психанул, – сказал Линхо, разглядывая Пака.

– «Наконец»? – переспросил я, и Линхо закатил глаза, раскинув руки по спинке своего ананасного дивана.

– Парни, давайте-ка синхронизируемся. Нас всех выпихнули по домам, и я уже третью неделю играю в гонки, Пак искал тебя, проверяя по хештегу с твоим именем, не видел ли тебя кто-нибудь из фанатов. Откуда я это знаю? Он меня просил помочь, как будто считал, что мне есть дело, куда ты провалился. Теперь ты, Хён. Где ты так отвратительно загорел, на море лечился?

– Выращивал томаты, – вздохнул я, решив, что отныне буду