Полосатый катафалк (Сборник) - Росс МакДональд

— Она говорила и вела себя так, словно что-то ее подстегивало.

— Сначала подстегивало, теперь уложило.

— Она с вами разговаривала? — спросил Уайти. — Что она сказала?

— Много разного. Но это не к спеху. Лучше забинтуйте мне плечо для начала.

Он ответил, медленно произнося слова:

— Да, верно. Ронни, оставь пока бабу валяться. Мне может понадобиться твоя помощь с мистером Гуннарсоном.

Колени у меня подгибались, и я еле добрел до машины. Они втащили меня внутрь, включили плафон и бережно уложили на мягкие носилки. У меня сразу закружилась голова, в глазах двоилось. Надо мной нагибались не то Уайти с Ронни, не то пара сумасшедших ученых из фильма ужасов, обмениваясь зловещими улыбками.

— Привяжи ему руки, — сказал Уайти.

— Зачем? Я не стану вырываться.

— Лучше не рисковать. Привяжи, Ронни.

Ронни притянул ремнями мои запястья к холодным алюминиевым палкам носилок. Уайти достал треугольную черную маску из резины с тонкой черной трубкой.

— Я обойдусь без анестезии.

— Никак нельзя. Я ненавижу смотреть, как люди страдают. Вы же знаете.

Ронни хихикнул.

— Я-то знаю. Кто-кто, а уж я знаю.

Уайти шикнул на него. Он наложил мягкую маску мне на нос и рот, завел полоску тугой резины под затылок.

— Приятных снов, — сказал он. — Выдохните, а потом вдохните.

Инстинкт самосохранения, не подвластный сознанию, заставил меня задержать дыхание. А в сознании черные кусочки мозаики складывались в картину. Я уже слышал, как хихикает Ронни. В телефонной трубке слышал.

— Выдохните! Потом вдохните!

Лицо Уайти нависало надо мной, изменяясь, точно лица, которые видишь, засыпая после тяжелого дня. Я приподнял голову, сопротивляясь нажиму его правой руки. Конец черной трубки был обмотан вокруг запястья левой. Обеими руками он заставил меня опустить голову.

— Слушай! — сказал Ронни. — Машина поднимается по дороге. — После нескольких напряженных секунд он добавил: — Вроде бы «меркюри спешиал».

— Полицейская?

— По звуку похоже.

— Чего же ты не слушал их волну? Вот теперь и расхлебывай…

— Ты ведь сказал, что я тебе тут нужен.

— Был нужен. Теперь я и один справлюсь.

— А как пациент?

— Через минуту отбудет. Вылезай, объяснишь им: мы вытащили его из огня, но он умер от удушья, бедняжка.

Он с силой надавил на маску. Но я еще не отбыл. Мое любимое развлечение нырять без акваланга.

Ронни наклонился взглянуть на меня. Я согнул правую ногу и пнул его в лицо. Ощущение было такое, будто я наступил на слизняка.

— Убийца! — охнул Уайти.

Я попытался пнуть и его. Но мои взметывающиеся ноги до него не доставали, а он наваливался на меня всей тяжестью. В моем мозгу закружилось черное колесо беспамятства. Я пытался сделать вдох. Но вдыхать было нечего.

Из жужжания черного колеса выделился вой мотора, берущего подъем. Прежде чем эти два звука вновь слились воедино, в нутро машины «Скорой помощи» ворвались лучи фар. Тяжесть исчезла с моего лица. Я смутно различил Уайти, пригнувшегося с черным пистолетом в руке над распростертым телом своего напарника.

Он выстрелил, и эхо внутри машины удесятерило грохот. Но не эхо породило сухой ответный щелчок. Хватаясь за живот, Уайти склонился в поклоне, как актер у рампы.

В машину впрыгнул Пайк Гранада, сорвал с моего лица резиновый кляп, и я не последовал за Бродменом и Секундиной в полный мрак.

26

На фоне черного скалистого пейзажа горилла тащила Салли, что-то страстно бормоча по-испански. Я догнал их и сорвал с гориллы шкуру-костюм, а затем принялся бороться с человеком, чьего имени не мог вспомнить. Я открыл глаза и увидел, что лейтенант Уиллс мрачно хмурится на меня сквозь решетку.

— В тюрьме вам меня не удержать, — кажется, сказал я. — Судья Беннет оградит мои права.

Уиллс злорадно ухмыльнулся.

— Отсюда вас никакой судья не вытащит.

Я приподнялся и сел, бормоча ругательства. Голова у меня сорвалась с плеч и полетела по большой полутемной комнате, прыгая с одной пустой кровати на другую. Больше смахивает на казарму, чем на тюрьму…

— Полегче, полегче! — Уиллс опирался на решетку, придававшую моей кровати сходство с клеткой. Он ухватил меня за здоровое плечо и уложил на простыню без подушки. — Вы в послеоперационной палате. Только что со стола.

— Где Салли? Что с ней случилось?

— Ничего противного законам природы. Вчера ночью у нее родилась девочка. Шесть фунтов десять унций. Обе они здесь, в этой самой больнице, только ниже. На третьем этаже. Обе чувствуют себя хорошо.

— Вчера вечером она поехала сюда?

— Да, сюда. Но меня интересует, куда поехали вы и зачем. Что вы делали в горах?

— Охотился на оленей при луне в запрещенный сезон. Арестуйте меня, господин полицейский!

Уиллс сердито покачал головой.

— Наркоз наркозом, но хватит острить. Это серьезно, Билл. Уж вы-то должны знать, насколько серьезно. Пайк Гранада говорит, что еще пара секунд, и вы бы задохнулись. Если бы он не взял на заметку эту парочку, вы сейчас были бы покойником.

— Поблагодарите Гранаду от меня.

— С удовольствием. Но вам следует самому его поблагодарить, а может, и извиниться перед ним, а? Ведь только что он для ровного счета дал вам пинту собственной крови.

— С какой стати?

— У него кровь вашей группы. В больнице она как раз вся вышла, а вам требовалась незамедлительно. И, пожалуй, не в одном только смысле. Малая толика испанской крови в жилах вам не помешает. Как и полицейской.

— Тыкайте, тыкайте меня носом в грязь.

— И не собираюсь. Но вчера я из-за вас пережил десять паршивых минут, пока не потолковал с Пайком. Вы понимаете, что в вас говорит? Предубеждения. И расовые и сословные.

— Да ничего подобного!

— Предубеждения, — повторил Уиллс. — Возможно, бы не отдаете себе в этом отчета, но вы не любите полицейских и не любите людей испанского происхождения. Если вы хотите с успехом заниматься адвокатурой в этом городе, то должны по-настоящему узнать ла раса, научиться их понимать.

— А что такое «ла раса»?

— Испано-американцы. Так они называют себя. Это гордое слово, а они гордые люди. Не надо их недооценивать, Билл. Да, они малообразованны, и бедны, и преступников среди них хватает. Но они вносят свою лепту в существование нашего города. Возьмите Гранаду. Да, он хулиганил в уличной шайке, кто спорит? Но нельзя судить человека за то, что он вытворял подростком. Судите его по сделанному после.

— Все понял.

— И отлично. Я решил потолковать с вами, пока рана у вас еще не разболелась. Вы были очень настроены против Гранады.

— Я ведь почти не сомневался, что Бродмена убил он.

— Вот именно. А теперь благодаря Гранаде нам известно, кем и как он был убит. Гранада пришел к выводу, что виновники — Уайти Слейтер и его напарник Рональд Спайс. А я вначале не согласился с ним, и Гранада выслеживал их в свое свободное время. Когда доктор Саймон сказал, что миссис Донато умерла так же, как Бродмен, он пиявкой присосался к Спайсу и Слейтеру.

— Почему же он их не арестовал?

— Выжидал, чтобы они вывели его на своего вожака.

— Вы взяли Гейнса?

— Нет еще. — Уиллс плотно сел и заложил ногу за ногу. — Тут я рассчитываю на вашу помощь. И еще кое в чем.

— Не хочу показаться невежливым, — сказал я. — Но здесь у меня жена и дочка, и мне не терпится их увидеть.

— Пока забудьте про них. На третий этаж вам все равно не спуститься. А у меня к вам несколько неотложных вопросов. Например, похищение. Было похищение, или его не было?

— Формально — да. Вчера вечером Гейнс похитил меня в Маунтин-Гроуве. И увез на заброшенную виллу в горах, где меня нашел Гранада. У меня с Гейнсом произошла там стычка, и победа более или менее осталась за ним.

— Он в вас стрелял?

— В меня стреляли, совершенно верно, и некоторое время я был без сознания. Он поджег дом, вероятно, разбив бензиновый фонарь, и оставил меня сгореть заживо.

— А миссис Фергюсон? Он и ее оставил гореть?

— Видимо, да. Я очнулся как раз вовремя, чтобы вытащить ее наружу. Как она?

Уиллс ответил, тщательно взвешивая каждое слово. Мы прощупывали друг друга, и оба это знали.

— Трудно сказать. Муж увез ее домой. Говорит, что боится оставить ее в больнице при таких обстоятельствах. Но у меня впечатление, что об этих обстоятельствах ему известно много больше, чем мне.

— Вы с ним говорили?

— Несколько секунд, когда он забирал жену из неотложной помощи. Он ничего говорить не хотел, а заставить его я не могу. Никаких законов он как будто не нарушал. Его жена — другое дело. Мне непонятно, что она делала в этом горном притоне с разыскиваемым преступником. Она находилась там по доброй воле?