Золотой шар - Михаил Белозеров

Незнакомец повернулся. Наконец-то Костя его разглядел: был он в армейской форме цвета хаки. На правом плече у него красовался нашивка с полосатым американским флагом. Подстрижен он был под «пустынного краба».

Эх, жаль автомат оставил в телеге, подумал Костя, и они, не сговариваясь, стали отползать.

— Вот сукин сын! — выругался Бараско, когда они подбежали к лифту. — Подставить нас решил! Продал америкосам! Ну ладно. У меня план есть!

— Какой? — спросил Костя.

— Потом узнаешь.

Все подводы уже были загружены. Давыдов, как заправский счетовод, пересчитывал контейнеры.

— У вас «дровосек»? — спросил он, делая пометку в журнале.

— Еще пара «вихрей», — ответил Бараско, зевая и переворачиваясь в шуршащем сене на другой бок.

— Теперь уже недолго, — сказал Давыдов. — К вечеру следующего дня приедем к Краю мира.

И действительно, весь день они тряслись в телегах. Костя уже и бежал рядом, и выспался до состояния вечного бодрствования. А Бараско, знай себе, дрых да дрых в сене между контейнерами. Где же его план? — недоумевал Костя. Мы почти доехали. У капитана спросить, что ли? Но Березин был сосредоточен и неприступен, как гора Джомолунгма. Он сидел, свесив ноги, и что-то писал в блокноте, порой бессмысленным взглядом озирая пейзажи.

Вначале ехали горами, которые постепенно сменились ковыльной степью. Становилось жарковато. Костя снял маскхалат и ехал в одной тельняшке. Бесчисленное количество раз преодолевали броды. Костя даже успевал искупаться. Давыдов приходил и смотрел на них. Но Бараско еще раньше приказал, во-первых, спрятать оружие так, чтобы оно не мозолило глаза, во-вторых, капитану ничего не говорить, а в третьих, вести себя так, словно ничего не случилось.

Возница вначале держал ушки на макушке, прислушивался к их разговорам, а потом, убедившись, что они говорят исключительно о женщинах, хабаре и еде, стал задремывать и просыпался лишь, когда надо было взмахнуть кнутом.

Степи перешли в болота. Незаметно похолодало, и Костя оделся. Началось криволесье. Куда ни глянь, везде торчали маленькие чахлые сосенки. Под ногами стелился мох. Болота белели пушицей. Все чаще колеса телеги с треском наезжали на валуны. Костя с тревогой поглядывал на контейнер с «дровосеком» — как бы не растрясся?

На берегу реки сделали привал. Давыдов пригласил их к своему костру. Наловили рыбы: хариусов и линьков, нажарили грибов. Выпили самогонки, обильно поели и легли спать. Утром — снова в путь. Костя, который имитировал сон, уснул в самом деле и проснулся, только когда его заели комары. Вечерело. Телеги двигались сквозь тайгу. Колея была старинная, выбитая колесами в скалах. Проехали пару брошенных хуторов, от которых остались одни стены, поросшие березами. В глубоких колодцах стояла кристально свежая вода. Маленькие аккуратные баньки готовы были принять желающих попариться. Смородина и малина гнулись от зрелой ягоды. Но людей не было.

Возница не знал, кто здесь жил, и на все вопросы пожимал плечами:

— А кто его знает?.. Бесы, наверное? И эти, как их, духи!

Черт его знает! Тупой он, что ли? — удивлялся Костя. Не знает родных мест. Вот тогда-то Бараско и проснулся. Спрыгнул с телеги. Размялся и принялся что-то втолковывать капитану, приговаривая:

— Пусть меня Зона сожрет, если вру!

Вначале капитан молча хмурился. Потом сказал: «Нет! Я свое отвоевал. Вот если бы бабы… по этой части я спец…» Потом тоже спрыгнул с телеги и пошел рядом с Бараско, порой восклицая: «Ах, вот в чем дело! Ебическая сила!» Бараско отвечал с достоинством: «Пусть меня Зона сожрет, если вру!» Возница, полагая, что они все еще беседую о женщинах, не обращал на них внимания.

— Значит, америкосы и сюда залезли?

— Ну да, — подтвердил Бараско. — Мы видели собственными глазами. Они нашли плохого парня и платят ему. А он пляшет под их дудку.

— Надо бы нашим сообщить, — сказал Березин.

— Как?

— Я вот тоже думаю, как?

— Где же наши вояки стоят?

— Думаю, стоят даже здесь. Не могли наши все уйти. Должны остаться дежурные.

— Вот их и надо отыскать! — сказал Бараско.

— Где Край мира? — спросил Костя, чтобы отвлечь возницу.

— Как где? — удивился возница. — Так вот он и есть, — и ткнул кнутом неопределенно куда-то вперед.

Костя недоуменно посмотрел вокруг. Лес, он и есть лес. Вечный, непролазный, дремучий, как сибирская тайга. Хорошо, хоть дорога накатана веками. А потом поднял глаза и обомлел. Стена! Гигантская! Неприступная! Ее утесы, поросшие горным стлаником, терялись в вечерних облаках. Нет, Костя не слышал о таких местах. Караван стал втягиваться в узкую долину. Дорога стала узкой-узкой. Корни вековых сосен и дубов перегораживали колею. Все чаще стали останавливаться, чтобы расчистить дорогу. Сосны сменились березами, дубы исчезли. Началась тундра. Правая сторона долины помельчала и превратилась в обрыв. Далеко внизу шумела река. Вначале Костя еще различал белые перекаты, но затем и они пропали в тумане. Острые голые пики поднимались из бездны.

Возница и капитан вели лошадей под уздцы. Бараско и Костя подпирали телегу плечами и подкладывали под колеса камни. Впереди и сзади слышалось:

— Налегай!

Начался дождь — мелкий, нудный. Дорога вмиг стала скользкой и опасной. Телега едва двигалась. Вдруг раздалось:

— Ослабони!

За мгновение до этого «анцитаур» в кармане так нагрелся, что Костя вынужден был бросить телегу. И она подалась вниз. Это их и спасло.

Что-то тенью промелькнуло из-за поворота, черкануло перед лошадиными мордами, высекая искры, и пропало за краем обрыва. Раздался слабый крик и предсмертное ржание. Потом внизу среди острых вершин стали лопаться контейнеры. Даже с высоты было видно, как по скалам расползаются «ведьмины студни», отливая голубоватым светом, и еще какие-то твари. Были они розового цвета и походили на медуз. «Капканы» рассыпались, как горох. Хороши, хоть это не «рок судьбы», тихо радовался Бараско, иначе побило бы всех молниями.

Костя так вымотался, что ему было все равно, сорвется он в пропасть или нет. Ему уже казалось, что он всю жизнь карабкается по этому бесконечному обрыву. Ноги дрожали, а руки казались деревянными. Голод сменился беспрестанно сосущей тупой болью. И когда ему уже казалось, что силы окончательно оставили его и он вот-вот упадет, капитан сказал:

— Прибыли… Тпру-ру-уу…

Костя упал прямо под колеса неподвижной телеги и притворился мертвым. Пусть тащат таким, подумал он, больше ни шага не сделаю.

Подошел Давыдов:

— Сейчас передохнете, и еще километра три до тех окраин.

Он не признал в вознице капитана Березина, который его изображал, нарядившись в его же одежды. Сам возница давно перекочевал на острые скалы во время суматохи.

— Хорошо, — ответил Бараско, хотя его левая рука застыла на цевье автомата, лежащего в телеге.

Ему не терпелось разрядить его в вождя-предателя. Как он ловко спелся с америкосами, думал Бараско.

Давыдов, сияя, как медный тазик, ушел, сказав напоследок:

— Я буду сам руководить разгрузкой.

— Что ты делаешь? Что ты делаешь? — зашипел Бараско.

— Лошадей жалко, — ответил капитан Березин, разрезая подбрюшники и снимая хомуты.

— Брось!.. Брось!..

Березин уперся, и они стали пререкаться. Мимо проезжали телеги. Туземцы в них были измучены и ни на что не обращали внимания. В довершении ко всему синхронно запели «кудзу»: здесь, там и в отдалении, ни разу не сбившись в какую-то механистичной и синхронной мелодии. Все остальные звуки пропали, смолкли перед величием чарующей музыки хорала улиток.

Костя пополз в сторону. Ему страшно хотелось спать и одновременно он был возбужден от мысли, что участвует в жуткой затее. Это же глупо, думал он, взять и просто так разбросать ловушки. Я не хочу, чтобы кому-то оторвало ногу или кто-то заживо сварился в «аттракте». Но ведь именно это я и делаю вместе с Бараско и капитаном. Я хочу домой, хочу, как все нормальные люди, ходить к девяти на работу, просиживать штаны в теплом, сухом помещении, где тебя никто не преследует, где безопасно, уютно. А еще наше метро! Как приятно трястись в нем. Я раньше не обращал внимания. Всю жизнь буду ездить в метро! А еще мне не нравится, когда в меня стреляют, а когда меня хотят съесть мерзкие непонятные сущности, пришельцы с других планет, меня охватывает ужас. Когда же все это кончится?!

Костя сел и огляделся. Впереди, как ртуть, петлями мерцала река Припять, а за ней на фоне закатного небо возвышались гигантские трубы ЧАЭС и Саркофаг. Все мертвое, бессловесное и главное — бессмысленное. Ведь сколько бы мы здесь ни толклись, ни производили разные свои действия, все равно ничего не изменится, все равно мы ничего не поймем, словно нас втянули в бесконечный хоровод событий, из которого выйти невозможно. Это выше нашего сознания. Нет цели — конечной и понятной, словно она вне понимания человечества. Это человечество пытается создать ситуацию и приспособить ее под себя, а цели нет. На самом деле, все крутится и без нас, словно ничто не имеет смысла! Как я устал!