Джон Леннон. 1980. Последние дни жизни - Кеннет Уомак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В какой-то момент Паркер свозил Джона в один из массажных салонов Кейптауна. К этому моменту подчиняющая себе нужда утолить потребности, диктуемые либидо, стала обременительной. Еще в сентябре Джон посвятил немалую часть своего аудиодневника рассуждениям о природе человеческой сексуальности и о ее неудержимом влиянии на нашу психику. Тема возникла после того, как Джон прочел интервью Трумена Капоте, которое тот дал накануне публикации «Музыки для хамелеонов» (1980). В интервью Капоте ссылался на опыт британского писателя Э. М. Форстера. Форстер дожил до девяноста лет и все надеялся, что сексуальные потребности когда-нибудь перестанут на него влиять, но обнаружил, что они не исчезли, а стали еще большим бременем в его преклонные годы. В аудиодневнике Джон сравнивает переживания Форстера со своими собственными и заключает, что мысль об эротических мотивах, преследующих до старости, навеяла на него «депрессию», и теперь его мучает вопрос, не проникнут ли эти позывы в его жизнь после смерти.
В дневнике Джон говорит: «Я подумал: “Вот дерьмо!”, потому что всегда ждал, что они ослабнут, но теперь полагаю, так будет продолжаться всегда. “Всегда” – это слово немного сильнее, чем нужно, но, скажем, так продолжится до тех пор, пока ты не оставишь это тело, как бы то ни было. Будем надеяться. Игра в том, чтобы подчинить это, как говорится, прежде чем вернешься, чтобы получить еще больше. И кто хочет вернуться, просто чтобы кончить?»
Со своей стороны, Йоко никогда не заблуждалась в вопросах, касающихся супружеской верности. «Однажды он и другой парень вместе поехали на океан, – вспоминала она. – Позже Джон показывал мне фотографии, где они вдвоем, и я говорю: “Минуточку, там же должен был находиться еще кто-то, чтобы вас снимать”. Он засмеялся и сказал: “Я никогда ничего не могу от тебя утаить”» (165).
Паркер, минимум один раз, возил Джона к святым могилам на Сигнал-Хилл, плосковерхой горе, возвышающейся над пригородом Кейптауна Энкор Бэй. Это живописное место было связано с некогда жившими в городе рабами-мусульманами. Их держали на Сигнал-Хилл, а сама гора была чем-то вроде маяка – с ее высоты на корабли посылали сигналы, сообщая морякам о погоде.
Но в основном, кроме выездов с Паркером, Джон был предоставлен самому себе. Горничная из «Маунт Нельсон» вспоминала потом, что он ел простую пищу, занимался йогой на лужайке перед отелем, а если не отдыхал в саду отеля и не медитировал на Столовой горе, часами говорил по телефону с женой, которую надеялся соблазнить визитом в Кейптаун в 1981 году (166).
Двадцать пятого мая – когда в США отмечают День памяти – Джон совершил еще один трансатлантический звонок. На этот раз он звонил Мэй Пэнг в Нью-Йорк. Для Мэй, которая не слышала звонков от Джона с 1978 года, он прозвучал как гром среди ясного неба. Во время разговора, длившегося полтора часа, Джон признался, что мог бы позвонить и раньше, но так успешно спрятал номер телефона Мэй, что никак не мог его найти. Явно находясь в более приподнятом настроении, чем в момент их разрыва, Джон сказал, что Мэй могла бы приехать к нему погостить в Колд-спринг Харбор. Они живо обсуждали современную музыку, особенно Pretenders[83], несмотря на отвращение Джона к этому жанру. «Он сказал, что снова начал писать», – поделилась потом Мэй. По ее словам, Джон даже намекал, что может вернуться в студию не в таком уж отдаленном будущем (167).
Поездка Джона в Кейптаун, совершенная по настоянию астролога, была недолгой. И как обычно, интерес прессы привел к тому, что он поторопился уехать. Тут еще виновата плохая погода, обрушившаяся на город. Оставив водителя в машине, Джон поспешил в магазин одежды, чтобы купить крайне необходимый дождевик. Когда настала пора платить, он протянул свою кредитку American Express продавцу Дэннису Дину. Дин потом рассказывал, как «мужчина в кепке покупал дождевик и при этом жаловался, что ему говорили, будто такая одежда здесь не понадобится». И этот Дин очень быстро сообщил журналистам, что в Кейптауне находится Леннон (168).
Двадцать восьмого мая Джон решил досрочно завершить визит и улетел обратно в Нью-Йорк. Пока он отсутствовал, Тайлер Конис продолжал готовить вояж к Бермудским островам. Он послушно предоставил Йоко список, в котором значились семнадцать потенциальных членов экипажа, указав дни и даже часы их рождения, чтобы кандидатуры изучила команда ясновидящих и нумерологов и отсеяла неподходящих. Однако самым тяжелым для Кониса оказалось не это, а срочный фрахт яхты, поскольку летний сезон уже стартовал.
Конис работал с компанией McMichael Yacht Brokers в Ньюпорте, Род-Айленд, которая занималась подбором яхт и экипажей для фрахта, и в итоге остановился на Megan Jaye, 43-футовом[84] от носа до кормы паруснике марки Hinckley. Владельцем был лор-врач Дик Джонс, а яхту он назвал в честь своей дочери Меган Джей. Капитаном Конис предложил стать Хэнку Халстеду. Тридцатилетний Халстед только что вернулся из десятидневного тура вокруг Карибских островов. Хотя его беспокоила перспектива похода к Бермудам в компании незнакомцев, он согласился исключительно из-за безупречной репутации Кониса среди моряков. Конис и «кэп Хэнк», как звали коренастого бородатого Халстеда другие яхтсмены, провели неделю, переоснащая яхту перед запланированным на вечер 4 июня – это была среда – выходом в плавание.
Накануне Фред привез Джона и кузенов Кониса в Республиканский аэропорт в Фармингдейле, Нью-Йорк, откуда им нужно было перелететь в Ньюпорт. В честь предстоящего путешествия Джон и Конисы надели одинаковые футболки с изображением песочных часов. «Они [футболки] были классными. Там еще можно потянуть за нить в середине футболки, а она крепилась к указателю [на солнечных часах], и тогда можно было определить, где север. Джону это нравилось. Нам всем нравилось», – вспоминал Тайлер (169).
Заплаканный Шон махал рукой на прощанье, и вот нанятая Cessna взлетела, чтобы доставить пассажиров в прибрежную часть Род-Айленда. Джон запланировал воссоединение с сыном примерно через неделю: когда Megan Jaye
