Возвращение блудного Конструктора - Василий Головачев

– Возможно. Тебе сообщат. Занимайся своим делом, опер, не отвлекайся по мелочам. Кстати, кроме Лабовица, тебе никто больше не предлагал бросить дело?

– Нет, – сказал Ратибор твердо.

– Бывай. – Железовский кивнул, втянул голову в плечи и зашагал в зал.

Безопасник проводил его взглядом и не сразу ответил Умнику, бубнившему в ухе: «Информация оперу-прима – на омеге Гиппарха пропал без вести спейсер «Афанеор»…

Подробности о событиях на бывшей звезде стали известны Ратибору спустя два часа после первого сообщения. Железовский послал к Гиппарху дежурный спейсер «Юрта ворона», и командир десанта Пол Макграт сумел за короткое время выяснить основные моменты происшествия.

«Афанеор», спейсер погранслужбы первого класса, доставил к омеге Гиппарха три научные экспедиции – триста с лишним человек, сбросил десантные станции, отправил людей (с первым десантом ходил еще Ратибор) и остался на орбите в качестве базового «гиппо» – реперной базы исследователей, поддерживая канал связи с Землей. На его борту постоянно дежурила одна из смен пограничников, а также отдыхали свободные от вахт операторы безопасности – всего двадцать три человека вместе с экипажем. «Вечером» по собственному времени спейсера четырнадцатого августа инк корабля поймал слабый сигнал SOS из глубин «губчатого» слоя остывшей звезды, а командир спейсера Антон Иванов – второй сигнал SOS из другого района звезды. Вниз ушла команда безопасников, на борту остался экипаж спейсера – три человека. А когда десантный когг пограничников вернулся обратно, наткнувшись в недрах верхнего слоя звезды на чужанского «летающего динозавра», в точке ожидания на орбите он обнаружил два «ореха» – стандартные спасательные модули с мирно спящими спейсменами: командиром «Афанеора» (драйвер-прима) Антоном Ивановым-вторым и бортинженером Джордано Цаккони. Спейсер исчез вместе с третьим членом экипажа Эрнестом Гиро (драйвер-секунда).

Не нашли пропавший спейсер даже поисковики «Юрты ворона»: пространство вокруг омеги Гиппарха в пределах радарной видимости было пусто. Конечно, спейсер мог затеряться и на самой звезде, в ее пористом приповерхностном слое толщиной в несколько тысяч километров, но никакая из возможных причин внезапной посадки на звезду не могла помешать инку корабля оставить бакен на орбите или аварийный буй, либо в крайнем случае послать короткое сообщение.

– Корабль исчез, – сказал Ратибор, стоя за креслом главного диспетчера в оперативном зале управления; зал был достаточно велик, работали в нем около двух сотен человек – каждый со своим монитором связи и пси-вириалом контроля и управления, но тишина в нем стояла идеальная.

– Корабль увели, – громыхнул подземным гулом голос Железовского. Не поворачивая головы, он стоял рядом.

– Гиро?

Комиссар промолчал, считая вопрос излишним. Эрнест Гиро шел первым в списке экзосенсов, оставленных Конструктором в Системе, и факт угона им спейсера погранслужбы, способного противостоять почти всем мыслимым космическим катаклизмам, наводил на невеселые размышления. До пуска тахис-конуса, который, по расчетам, мог «задавить» канал Большого Выстрела в «струну» и вывести его за пределы Галактики, оставалось уже меньше трех недель, и противники решения Совета безопасности, ратующие за «свободу Конструктора», перешли от слов к делу. Зачем им понадобился спейсер, можно было только догадываться.

– Какова там у них формулировка девиза? – Железовский имел в виду «Общество по спасению Конструктора»; старался говорить он как можно тише, но у него это получалось плохо.

– «Да здравствует свобода негуманов от решений гуманоидов!» – процитировал Ратибор. – Иногда с добавкой «тупых».

Комиссар хмыкнул:

– Оригинально. Мы с тобой, значит, попадаем в разряд тупых. Я вижу, ты не возражаешь.

Ратибор помолчал, потом с неохотой проговорил:

– А какой смысл возражать? Апологеты «Общества» во многом правы, даже, пожалуй, правы в главном: запуская Т-конус, мы выходим за рамки закона о пределе допустимой обороны.

– Ну уж простите, – оглянулся вдруг диспетчер, снимая с головы трилистник эмкана. – Что ж мы, по-вашему, должны сидеть сложа руки и ждать, пока БВ шарахнет по Системе? Что останется тогда от вашего «Общества»? От всех нас? Они что, совсем кретины, если не понимают такой очевидной вещи? – Диспетчер был молод и горяч и формулировок не выбирал.

– Устами младенца… – пророкотал Железовский, не меняя позы. – Успокойся, Саша, ты прав. – Вздохнул. – Но и они правы тоже. Кто из нас способен найти или хотя бы увидеть ту грань, где мы должны остановиться, не переступая «роковой черты»? Увы, человек несовершенен… пока… и потому продолжает учиться на своих собственных ошибках. А что касается предела допустимой обороны… – Аристарх повернулся к Ратибору, глаза его блеснули острым холодом, – то я почему-то уверен, что мы его не превысим. Хотя и построим Т-конус.

– Почему? – спросил диспетчер, поглядывая на свой светосектор с десятком мигающих огней.

– Потому что не дадут.

– Кто? Они? «Общество»? – продолжал недоумевать диспетчер и тут же забыл свой вопрос, надевая эмкан: он был на работе и не имел права отвлекаться. Но Ратибор понял комиссара.

– Сам Конструктор, – сказал он, выдерживая взгляд Железовского.

– Ты прав, опер. Но так считают немногие, поэтому рисковать мы не имеем права, рисковать можно собой, но не всем человечеством, масштаб несравним. Поэтому главное для нас с тобой – не позволить вмешаться в действия команде экзосенсов.

– Я это понял, – кивнул Ратибор. – Самое плохое, что мы не можем обещать им «не трогать Конструктора», не будучи уверенными в обратном. Мне трудно судить, на какие действия запрограммировал пресапиенс своих «десантников», так долго ждавших своего часа, но справиться с ними будет трудно.

– Ты снова прав, мастер, и я рад, что наши точки зрения совпадают… хотя на Совете преобладает другая точка зрения. Поэтому сегодня мне придется воспользоваться правом вето. Забава потребовала развернуть «экстремум», так что будь готов.

Ратибор недоверчиво посмотрел на каменный профиль комиссара-два. Под «экстремумом» – экстрамобилизацией – подразумевалась особая форма тревоги – военная, которая предусматривала приведение всех сил погранслужбы и безопасности в полную боевую готовность. Разрабатывалась эта форма тревоги еще во времена существования государств с разным политическим и социальным строем и означала подготовку к военным действиям глобального масштаба. С тех пор – почти триста лет! – разработки этой тревоги хранились в памяти компьютеров, ни разу не извлекаясь на свет для практической реализации. Неужели пришло время их развернуть?