Песня чудовищ - Анастасия Александровна Андрианова

– Домир! Это правда ты?

Грайя возмущённо вздыбила перья на груди.

– Неужели ещё один твой новообретённый лысый друг?

Лита слетела вниз, к Домиру. Царевич выглядел хуже некуда, будто готов был упасть замертво: лицо бледнее белого, зато нос багровый от мороза. На челюсти темнел огромный кровоподтёк, снег в волосах уже даже не таял, каштановые пряди слиплись и висели сосульками. Он улыбнулся, и нижняя губа треснула до крови.

– Я нашёл, – пробормотал он и покачнулся. Лита выставила крыло, чтобы он не упал. Рядом на снег опустилась Грайя, придирчиво разглядывая царевича.

– Ну и доходяга. Деревенские мужики покрепче и краше, кровь с молоком. Летим домой, я потом тебя познакомлю.

– Я перед ним виновата, Граечка. – Лита грустно покачала головой. Домир едва держался на ногах, ресницы, покрытые инеем, опускались всё ниже. – И не брошу его теперь. Он за мной пришёл, видишь? Заколдованный.

Грайя обошла кругом Литу с царевичем. Её чёрные брови поднимались выше и выше.

– Что значит – за тобой, заколдованный? Не хочешь ли ты сказать…

– Я спела ему песню, – призналась Лита и зажмурилась от стыда. – Мне нужен был хоть один друг. Там было так страшно, Граечка! Столько незнакомцев. И они так на меня смотрели…

– Не оправдывайся, – перебила её Грайя. – Ты всё правильно сделала. Просто я не ожидала от тебя, что твоим голоском можно зачаровать человека. Хотя такого-то… можно, как оказалось.

Лита обняла Домира крылом. Он был совсем холодный, но не дрожал. Девоптица понадеялась, что сил съеденного яблока хватит, чтобы поделиться с царевичем теплом.

– Тихо, – шикнула Грайя. – Кто-то ещё идёт.

Глава 12. Вьюжная колдунья

Оказавшись в Аларии, стрейвинский колдун должен крутить головой, как сова, – во все стороны. Нельзя колдовать на глазах у стрельцов и дозорных, да и вообще лучше не показывать свои умения под открытым небом – мало ли кто донесёт. Иных проносит, а иных бросают в остроги – как повезёт. К Азобору лучше не приближаться: там царь, а все аларские цари на дух не переносят колдовство. Если нужны кров и горячая пища, то стоит смотреть в оба: если увидишь на избе или иной постройке яблоко – вырезанное ли на наличнике, нарисованное ли на ставнях, – там либо свои, либо друзья. Там безопасно. Но, говорят, если царь не в духе, то устраивает стрелецкие облавы.

В былые времена колдуны просто рисовали яблоки на дверях своих домов, но аларские цари стали засылать стрельцов в «яблочные» жилища – стрейвинцев-колдунов боялись и ненавидели, то и дело вспыхивали войны между двумя государствами, и чужаки на царских землях однозначно клеймились как враги – и без разницы, хотел колдун навредить или безобидно смешивал зелья в своей избе. С тех пор изображения яблок остались только на постоялых дворах и в харчевнях.

Стрейвин – страна болот, пустырей и хилых перелесков, но хуже всего там вот что: когда колдовать может почти любой, продать колдовство становится очень сложно. Кому нужно то, что есть у каждого? Колдовство в Стрейвине можно было продать лишь за бесценок, но трудиться, не получая оплаты, Михле точно не желала. Как и большинство колдунов.

Оттого почти любой стремился вырваться из Стрейвина – да хоть бы в соседнюю Аларию. Тем более что в сердце Аларского царства лежало священное для всех колдунов место – Серебряный лес, где ветви унизывали те самые яблоки – маленькие, золотисто-алые, похожие на птичьи сердечки. Сильнейшие на свете чароплоды, в которых сок – чистое колдовство.

Михле уже полгода жила в Аларии, перебегала от одной деревни к другой, останавливалась на постоялых дворах и в трактирах с яблоками на дверях, творила нехитрое колдовство: успокаивала скотину, ворожила лёд в погребах – и успела скопить столько серебра, что хватило обменять на пару настоящих золотых монет. Одну монету она держала в левом сапоге, а вторую – за щекой, постоянно посасывая и трогая языком: на месте ли? Иногда просыпалась в ночи, всполошённая, и принималась трогать ногу (на ночь монета из сапога перемещалась в чулок) и щёку. Успокаивалась только тогда, когда сокровище обнаруживалось на месте, целое и сохранное.

Колдун должен взращивать свои умения, используя каждую свободную минуту: так сказал Михле её последний учитель, старый вьюжный, которого унёс прошлой зимой страшный чёрный кашель. Она проснулась до рассвета. Скоро встанут хозяева и истечёт последняя из трёх ночей под этим кровом: Михле приглашали отвести мороз со скотного двора, а оплатили едой и временным прибежищем. Поворочавшись в холодной постели, она оделась, сунула монету в сапог и села на лавке, вытянув перед собой обе руки.

Из её ладоней поднимался ледяной пар, пронизанный крошечными снежными кристаллами. Михле закрыла глаза, задышала глубже, как учил наставник – представляя, что она сама и есть воздух, проходящий по лёгким. Медленно разведя ладони, Михле выдохнула и открыла глаза. Её губы сами собой растянулись в победной улыбке: ледяной пар ожил, заклубился, оскалил множество зубастых пастей. Осталось только найти того, кому её колдовство придётся по вкусу настолько, что он будет готов щедро платить.

Михле свела ладони вместе, и пар вместе с крошечными скалящимися волками исчез. Закинув мешок на плечо, Михле собиралась выйти из избы, не дожидаясь, когда её попросят уйти, но тут ей навстречу вышел довольный хозяин: в стойлах стало так тепло, что он предложил Михле задержаться до обеда. Она согласилась, а едва солнце начало катиться к земле, собрала мешок и зашагала по дороге в сторону очередной деревни, где среди снежных холмов мигали рыжими окнами дворы и терема.

Михле решила, что к весне количество золотых монет обязано удвоиться – не зря её колдовство крепло и росло, становилось всё более послушным, она даже научилась сплетать оба умения в одно, а это удавалось не каждому. Проблема крылась в том, что Михле была вьюжной колдуньей и зверословкой – а в суровые аларские зимы спрос на вьюги и льды вовсе не тот, что летом. Хотя колдовать на морозе не в пример проще, чем пытаться ворожить стужу среди летнего зноя.

Ей нужен был кто-то готовый больше платить за её умения.

Михле повезло: спустя час пути ей встретился купец на санях и согласился подвезти просто так. Про себя она отметила, как хитро он поглядывал на её рыжие локоны, выбивающиеся из-под пухового платка, и как причмокнул, рассматривая её тело, хотя из-за зимней душегреи Михле сама себе напоминала бесформенный каравай. Она уже приготовилась пугать купца снежными волками, но тот, на счастье, больше не оказывал ей знаков внимания.

Впереди виднелись величественные