Однажды в Челябинске. Книга первая - Петр Анатольевич Елизаров

взглянул мне в глаза, увидев в них боль и вину. — Не мог промолчать в перерыве, сука бессердечная?! — не дав мне опомниться, он внезапно разжал хватку. Я свалился на пол у стены и мигом свернулся в комок, дабы защититься от возможных ударов. — Это все из-за тебя! Все видели, — Митяев махнул в мою сторону и побрел в раздевалку. Кажется, он сжал кулаки до крови.

Я расплакался, сидя на холодном полу. В эту самую минуту, когда я закрыл лицо руками, Вольский, будучи без сознания, ответил на мой вопрос, поставленный еще в раздевалке, тем самым заканчивая свою мысль: «Я рад, что я здесь! Пусть ты считаешь меня идиотом и ни на что не способным хоккеистом, но я ношу эту форму, играю за эту команду, принадлежу ей целиком и полностью. Пусть ты каждый божий день выносишь мне мозг и втаптываешь в грязь мою личность, я все равно останусь верен принципам, которым я посвятил всю свою жизнь, и тем урокам, которые выучил сегодня. И самое главное… Я верю — верю в себя, в тебя, верю во всех…»

В хоккейной школе вновь воцарилась тишина — мысли о Вольском не покидали никого…»

«Черт возьми!» — я вскочил с постели в холодном поту.

Все та же комната. В той же челябинской гостинице.

«Надо же! Не знал, что сны могут возвращать в прошлое, — подумал я, протянув руку к бутылке воды, дабы промочить горло. — Да еще и так реалистично! — страшно не от ощущения реалистичности, а как раз оттого, что это все действительно происходило.

Я пробудился машинально — за несколько минут до будильника. На дворе уже новый день, 16 декабря 2011 года. День первой игры.

История пятая. «Первая игра»

Раскатка близится к завершению. До начала первой игры с челябинским «Мечелом» меньше получаса.

Местный дворец спорта несколько больше магнитогорского. В нем намного холоднее, отчего я невольно обнял себя — со стороны же создается впечатление, что я сложил руки на груди и сосредоточенно наблюдал за хоккеистами, как и Степанчук рядом. А еще здесь светлее — видимо, за счет стен, выкрашенных в желтый с зеленоватым оттенком цвет (против магнитогорского серо-буро-малинового).

Как и на сухой тренировке, так и сейчас на льду хоккеисты выполняли привычный набор упражнений: катались, разминались, гоняли шайбу, прицельно бросали по воротам. Я соскочил с лавки и подошел к бортику — шайба от мощного щелчка вылетела на скамейку:

— Потише, Митяев, потише, — подмигнул Арсению я, выбросив шайбу обратно.

Обычно он улыбчив и приветлив. Однако когда сосредотачивается на игре или разминке, вот тогда его лучше не беспокоить. Я даже и не подозревал, что, оказавшись у бортика, стал отличной мишенью.

С противоположного края площадки в сторону вратаря полетел грузный нападающий — Ваня Пирогов в полуприседе приготовился отразить намечавшийся бросок. Но форвард прицеливался в совершенно другую сторону. И вот, сменив опору с одной ноги на другую, он остановился и мощно замахнулся клюшкой, вложив всю силу в прицельный щелчок.

Я и вскрикнуть не успел. Меня будто копьем прошило. Все тело пронзила острая боль, будто пушечное ядро сняло скальп с правого бока, обнажив ребра. Словно что-то взорвалось внутри и в клочья разворотило меня, откинув на лавку. Неуправляемый каучуковый диск врезался в меня и отскочил в сторону. Стиснув зубы, я схватился за больное место. Источник боли пульсировал. Все нервные окончания будто взбесились, прорезая грудную клетку мощными электрическими разрядами. Дышится с трудом. Вот-вот сердце вылетит из груди.

Разъяренный снайпер, затаивший на меня обиду, торжествовал.

— Глянь, Елизарову в бочину прилетело.

— Хотел хоккей прочувствовать? Получи, — перешептывался кто-то.

— Вы хотя бы в защите, а он нет, — вразумил напарников Чибриков.

Мне солидно прилетело.

— Я в порядке, — заверил я Виталия Николаевича, однако меня контузило так, что я на первых парах и шевельнуться не мог. Думал, что, если оторву руку от больного места, мне станет хуже.

— Не ври. Нечего свои типа стальные яйца демонстрировать, — Степанчук не хотел меня слушать — как и всегда, впрочем. Удивительно, что сжалился и все понял… по моему-то перекошенному лицу и ужасу в глазах. — Быстро в медпункт!

— Да все со мной нормально, — запротестовал я, пытаясь скрыть волнение в голосе. — Кто только эта…

— Марш, я сказал! — скомандовал тренер. — Я разберусь.

Степанчук видел замах виновника. И не он один.

— Зря ты, — проехав мимо Бречкина, произнес Кошкарский.

Леша даже не пытался отнекиваться. Он садистски любовался моими муками, а упреки для него сродни комариному писку. Официально Бречкин, конечно, героем не будет, но он надеялся, что все тайно благодарят его за решительный поступок. Бречкин рассчитывал, что отныне я буду сторониться его, а если и вовсе завяжу с хоккейной школой, то он будет считать себя отомщенным. Многие здравомыслящие сразу сообразили, что Леша даже и не думал о непоправимых последствиях своего поступка, которые закономерно могут последовать.

— Тебя не спросили, — огрызнулся Леша. — Спасибо скажи, балбес!

— Ты специально?! — подлетел к нему Митяев, крепко сжимая клюшку.

— И что будет, если я скажу «да»?! — издевательски поинтересовался Бречкин.

— Ты перешел все границы уже! — все больше бесился Арсений.

— Брось его защищать, сучий потрох! Выглядишь жалко.

— Как ты меня назвал?! — Митяев схватил Бречкина за грудки — оставалось сорвать с него шлем и прописать кулаком прямо по губам.

— Кому же ты продался?! — продолжал провоцировать Леша. Митяев еле сдерживал себя. — Давай, Арсюша! Ну же! Врежь мне! Чего ждешь?! Перечеркни наши с тобой отношения. Давай! Но сначала вспомни, сколько лет мы знакомы и сколько всего я сделал для тебя. Вспомни, как вместе на коньки вставали. Давай же, ну! Предай нашу дружбу ради придурка, которого знаешь без году неделя! Решай скорее! Да скидываем краги!

— Я защищаю человека, Бреча! По-братски! Ведь так правильно.

— Тогда ты еблан!

Многие смотрели на перепалку и не понимали, что нашло на пацанов. Но подсознательно каждый выбрал сторону. Вообще это неслыханно — разукрасить одноклубника на раскатке, еще и на глазах у другой команды.

Арсений отшвырнул Бречкина от себя. Леха рассмеялся и оттолкнулся ото льда, желая обрушить на Митяева град ударов. Но грозный рык тренера со скамейки запасных прервал побоище:

— А ну-ка оба прекратили!!!

— Вы лицемеры все! — кричал Бречкин, обращаясь к команде, катаясь в стороне, будто испуганный пес, который не находил в себе силы подойти ближе, но отчаянно лаял. — Один я правду-матку мечу. Очнитесь! Вы сами хотели так сделать! Каждый, сука, из вас!

— Бречкин! — кричал тренер. — Пулей сюда!

— Митяев — ты сыкло! Как и