Пьяная Россия. Том первый - Элеонора Кременская

– Надушилась! – скривился мужик лет шестидесяти. – Смердит, как скунс!

– Пять минут с ним и никакая тюрьма не страшна, – послышался голос женщины с улицы, – ведь этакая зануда, быть столь скучным, какое убожество!

Из дверей дома выскочила молодая женщина:

– Мама, мама, купи мне шоколадных конфет!

– Ладно, доченька, – донеслось уже издалека, – куплю!

– Ишь ты, не евши, не пивши, а за конфеты, – мрачно прокомментировал мужик.

– Вы бы, Василь Сергеич перестали злобиться, – остановилась молодуха, – жизнь – не вечна.

Мужик аж поперхнулся, закашлялся. Молодуха поспешно упорхнула в комнаты. Из дома тут же вышел молодой мужчина, крепкий, мускулистый, неторопливо жуя корку черного хлеба, уставился на мужика.

– Чего глядишь? – взъярился мужик. – Разве я не прав? Они по очереди готовят. Моя, к примеру, завтра будет обед варить, а твоя сегодня. И каждый раз все равно спокою нет. А кто их перекрестил, кто заставил поочередно готовить? Я! А ведь ругань, свят-пересвят, каждодневно была.

Молодой дожевал корку:

– Сам ругаешься, а на остальных грешишь!

Мужик спохватился, залебезил:

– Да ладно тебе, Андрюшка! Баб не знаешь? Тьфу, бабы – дуры! Есть у нас тут одна, изба не мыта, сама не причесана, сидит перед телевизором и ревит, как не доеная корова, слезы в три ручья так и текут. Я уж думал, батюшки-святы, что случилось? А она мне про какого-то Альберта рассказывает, который бросил какую-то там Лауру!

– Опять по бабам таскаешься? – гневно прикрикнул Андрюшка.

С улицы послышались голоса двух женщин. Одна другой говорила с эмоциями и придыханием:

– Так и зовет взамуж, а что ему надо? Обстирать да обшить, в доме прибрать и все за бесплатно, за здорово живешь. Сам же будет сидеть на лавке да командовать: «Баба туда, баба сюда!»

А жрать готовить, намаешься! Мужики, что слоны, так и лопают! Зачем мне этакая напасть, мужик на шее? Мне и одной хорошо, кашки себе сварила и сыта, довольна. К чертям собачьим всякое рабство!

Вторая поддакнула.

Мужик досадливо передернул плечами, сплюнул и возмущенно уставился на молодого:

– Что, сын, а? Каково бабы нас воспринимают? Рабовладельцы мы!

– Ты – да! – кивнул молодой. – Я – нет!

– Это почему – я? – усмехнулся мужик.

– Маму эксплуатируешь, ничем ей не помогаешь, обращаешься с ней, как со служанкой, ни во что ее не ставишь! Давно ли ты ее в кино водил или в кафе приглашал? Давно ли цветы покупал?

– Что я, жених какой? – изумился мужик. – Да, я даже полюбовницам ничего не покупаю, разве что бутылку беленькой к столу.

Андрюшка смотрел с презрением:

– И изменяешь ей все время! Зачем?

– Все изменяют, – развел руками мужик.

– И мама тебе?

– Я бы ее тогда убил! – твердо решил мужик.

– Ишь ты, она должна терпеть и ждать, когда ты нагуляешься! – насмешливо хохотнул Андрюшка, махнул рукой и ушел в дом…

– Сам такой будешь, – растерянно проворчал мужик сыну вслед, – погоди только…

Оставшись один, мужик запрокинул голову и поглядел в высокое голубое небо:

– Не видно, – прошептал он, – звезд не видно. И там, поди-ка болеют да умирают, бедные глупые люди.

В калитку вошла жена и остановилась, увидев на лице мужа новое выражение.

Мужик вытер ладонями мокрое от слез лицо:

– Я-то, поди-ка первей тебя буду!

– Где это? – не поняла жена.

– Ты мне березку в изголовье посади, – прошептал плача мужик, – я страсть, как березки, люблю!

– О, Господи! – поняла она и, бросив сумки с продуктами, кинулась к мужу.

Долго они обнимались, стоя молча, у крыльца своего дома, а в доме слышался смех молодых и возня, и игра в догонялки…

Клад

Арсений Точилов, любитель страшных историй и сказаний, однажды, наткнулся на легенду про свой, ярославский край. Легенда, передаваемая, как это водится на Руси, из уст в уста, гласила, что, дескать, жил на ярославщине, в селе Никольском богатый колдун. Почуял он, однажды, свою смерть и запер сокровища, что скопил ворожбой да колдовством, в большом кованом сундуке, а сундук этот закопал на кладбище в пустую могилу. Многие пытались сундук достать, да так и не смогли, сторожили сундук злые черти…

Сеня вдохновился этой легендой и принялся разрабатывать план. Вообще надо сказать, что Арсений, несмотря на свою внушительную фигуру, выглядел необыкновенно юрким и подвижным человеком. Правда, недостатком его внешности были пьяные глаза и постоянные смешки, которые выдавали с головой степень его образованности и воспитания. Ночью он громоподобно храпел, раскинув руки и ноги на промятом старом диване, и поворачиваясь с боку на бок, непременно падал на пол. А упав, просыпался, хрипло ругался, почесывался, сидя на полу и ворочая в изумлении глазами, а после, опять забирался на диван, чтобы на утро не вспомнить о своем падении. Утром долго пил холодную воду из-под крана и глядел в окно. А напившись, наглядевшись, выходил из квартиры, прыгал на перила, скатывался вниз, на два этажа, подкрадывался к одной обшарпанной двери и орал, что есть мочи, прямо в замочную скважину:

– Просыпайся, ведьма старая! Перечница!

И тут же бросался прочь, потому что дверь почти сразу распахивалась, выскакивала взбешенная всклокоченная старуха, вслед озорнику летела табуретка или швабра, кинутая мстительной рукой соседки. Однажды, в порыве мщения, она схватила даже своего кота и швырнула Сеньке вслед.

Кот описав дугу, вцепился ему в спину, и, оставив глубокие царапины, упал на пол, отряхнулся, словно собака, негодующе фыркая, прыснул обратно в квартиру к старухе…

Рядом с пятиэтажкой Сеньки стояла церковь. И он, встречая на улице священников важно шествующих на службу, делался необыкновенно почтителен, смиренно кланялся и просил благословения, складывая подобающим образом ладошки. Но едва священники отворачивались, как Сенька тут же, корчил рожи, демонстрируя спинам церковников длинный желтоватый язык. Он часто крал пряники и яблоки с поминального стола, а украв, шел к себе домой, чрезвычайно довольный. Высшим шиком для него было угостить краденым яблоком того же священника или дьякона и еще получить от него же благодарность. Он тогда ехидно хихикал, пожимал плечами и чуть не в пляс пускался от своей проделки.

Был у Арсения приятель по прозванию Мох. Главным образом, прозванный так не за свою мохнатую внешность, хотя и этого было у него не отнять, а за поговорку, которую каждый день слышали от него приятели. Закуривая папиросу, он в обыкновении ворчал:

– Скоро мох курить начнем да торф, как поморы раньше курили…

Мох ворчал всегда, но был умен и не злобив. Именно ему Арсений поведал о своем плане в отношении клада. Мох, недоверчиво щурясь, выслушал азартные речи Сени и покачал головой, что, мол, придется, этак, все кладбище перерыть, колдун жил давно, по преданию лет сто назад и где уж тут найти? Но подумав немного, согласился посмотреть, что к чему. Вместе они отправились в село Никольское, ранним утром сели на электричку и прикатили спозаранку, когда местный народ еще только раскачивался, зевая и крестясь по своим дворам, между квохтающими курами да мычащими коровами. Быстро осмотрели кладбище с покореженной, полуразвалившейся пустой церковью. Нашли два или три старинных памятника и решили остаться до вечера, тем более, что неподалеку от кладбища росла прекрасная зеленая роща и текла маленькая светлая речушка, в которой плескалась серебристым светом рыба. Сеня тут же снял штаны, завязал брючины узлом и принялся черпать воду, некоторые рыбешки, действительно, не успевали выскользнуть и попадались в штаны, словно в сети. Мох сноровисто развел костерок на берегу речки. И друзья вкусно позавтракали поджаренной рыбкой, а потом расположились в мягкой мураве, наблюдать облака и вести не спешный разговор о том, о сем. Так и пролетело время, солнце почти село. Сеня успевший уже и поесть рыбки, и выкупаться, по нескольку раз, наконец, решил, что пора. Мох, подумав, с ним согласился.

Они вылезли к кладбищу и, пошарив вокруг да около, скоро нашли лопаты, которые предприимчивые селяне, чтобы не таскаться, прятали в высокой траве, возле могил дорогих им усопших.

Копали сразу под тремя старинными памятниками. Сеня, вертелся и крутился, и то тут копнет, то там, таким образом, увеличивая и увеличивая ямы. Мох угрюмо копал одну. На старинном памятнике, величиной с хорошую глыбу нельзя было уже разобрать ни имени, ни даты. А когда Мох увеличил подкоп, памятник едва не свалился ему на голову, окончательно подорванный этим вмешательством. Друзья вместе отвалили несговорчивую мятежную глыбу и тут же обнаружили под нею огромное ржавое кольцо. В свете сумерек быстро опускающихся на землю, кольцо это было очень даже подозрительно и наводило на всякие разные мысли. С натугой, но все же, они смогли, дергая за кольцо, поднять каменную плиту. Под плитой был ход. Вниз вели каменные ступени. Сеня, войдя в азарт, какой испытывают только охотники да воры, когда они идут на дело, одни убивать, другие грабить, клещами вцепился в плечо пораженного увиденным Мха и зашептал ему на ухо, чтобы он молчал, когда они спустятся и не матерился бы ни в коем случае. Бесы не любят мата. Мох кивнул, согласный изъясняться в случае чего только знаками. Молчать они решили так, на всякий случай, а, вдруг, в молчании и есть основная сила против бесовщины и заклятья колдуна?..