Лирика - Владимир Высоцкий

1973

«Когда я отпою и отыграю…»

Когда я отпою и отыграю,Где кончу я, на чем – не угадать?Но лишь одно наверное я знаю:Мне будет не хотеться умирать!

Посажен на литую цепь почета,И звенья славы мне не по зубам…Эй, кто стучит в дубовые воротаКостяшками по кованым скобам!..

Ответа нет, – но там стоят, я знаю,Кому не так страшны цепные псы.Но вот над изгородью замечаюЗнакомый серп отточенной косы…

Я перетру серебряный ошейникИ золотую цепь перегрызу.Перемахну забор, ворвусь в репейник,Порву бока – и выбегу в грозу!

1973

Нить Ариадны

Миф этот в детстве каждый прочел,черт побери! —Парень один к счастью прошелсквозь лабиринт.Кто-то хотел парня убить, —видно, со зла, —Но царская дочь путеводную нитьпарню дала…

С древним сюжетомЗнаком не один ты.В городе этом —Сплошь лабиринты:Трудно дышать,Не отыскатьвоздух и свет…И у меня дело неладно:Я потерял нить Ариадны!Словно в час пик,Всюду тупик —выхода нет!

Древний герой ниточку тукрепко держал:И слепоту, и немоту —все испытал;И духоту, и чернотужадно глотал.И долго руками одну пустотупарень хватал.

Сколько их бьется,Людей одиноких,В душных колодцахУлиц глубоких!Я тороплюсь,В горло вцеплюсь —вырву ответ!Слышится смех: зря вы спешите,Поздно! У всех порваны нити!Хаос, возня…И у меня —выхода нет!

Злобный король в этой странеповелевал,Бык Минотавр ждал в тишине —и убивал.Лишь одному это дано —смерть миновать:Только одно, только одно —нить не порвать!

Кончилось лето,Зима на подходе,Люди одетыНе по погоде, —Видно, подолгуИщут без толкуслабый просвет.Холодно – пусть! Всё заберите…Я задохнусь здесь, в лабиринте:Наверняка:Из тупикавыхода нет!

Древним затея их удалась —ну и дела!Нитка любви не порвалась,не подвела.Свет впереди! Именно тамхрупкий ледок:Легок герой, – а Минотавр —с голода сдох!

Здесь, в лабиринте,Мечутся люди:Рядом – смотрите! —Жертвы и судьи, —Здесь в темноте,Этиитечествуют ночь.Крики и вопли – всё без вниманья!..Я не желаю в эту компанью!Кто меня ждет,Знаю – придет,выведет прочь.

Только пришла бы,Только нашла бы —И поняла бы:Нитка ослабла…Да, так и есть:Ты уже здесь —будет и свет!Руки сцепились до миллиметра,Всё – мы уходим к свету и ветру, —Прямо сквозь тьму,Где – одномувыхода нет!..

1973

«Не однажды встречал на пути подлецов…»

Не однажды встречал на пути подлецов,Но один мне особо запал —Он коварно швырнул горсть махорки в лицо,Нож в живот – и пропал.

Я здоровый, я выжил, не верил хирург,Ну а я веру в нем возродил,Не отыщешь таких и в Америке рук —Я его не забыл.

Я поставил мечту свою на тормоза,Встречи ждал и до мести дожил.Не швырнул ему, правда, махорку в глаза,Но потом закурил.

Никогда с удовольствием я не встречалОткровенных таких подлецов.Но теперь я доволен: ах, как он лежал,Не дыша, среди дров!

<1975>

396

«Вы были у Беллы?..»

Вы были у Беллы?Мы были у Беллы —Убили у БеллыДень белый, день целый:

И пели мы Белле,Молчали мы Белле,Уйти не хотели,Как утром с постели.

И если вы слишком душой огрубели —Идите смягчиться не к водке, а к Белле.И если вам что-то под горло подкатит —У Беллы и боли, и нежности хватит.

<1975>

«Препинаний и букв чародей…»

Препинаний и букв чародей,Лиходей непечатного словаТрал украл для волшебного ловаРифм и наоборотных идей.

Мы, неуклюжие, мы, горемычные,Идем и падаем по всей России…Придут другие, еще лиричнее,Но это будут – не мы, другие.

Автогонщик, бурлак и ковбой,Презирающий гладь плоскогорий,В мир реальнейших фантасмагорийПервым в связке ведешь за собой!

Стонешь ты эти горькие личные,В мире лучшие строки! Какие? —Придут другие, еще лиричнее,Но это будут – не мы – другие.

Пришли дотошные «немыдругие»,Они – хорошие, стихи – плохие.

<1975>

«Что брюхо-то поджалось-то…»

Что брюхо-то поджалось-то —Нутро почти видно́?Ты нарисуй, пожалуйста,Что прочим не дано.

Пусть вертит нам судья волаЛогично, делово:Де, пьянь – она от Дьявола,А трезвь – от Самого.

Начнет похмельный тиф трясти —Претерпим муки те!Равны же в АнтихристеМы, братья во Христе…

<1975?>

«Растревожили в логове старое зло…»

Растревожили в логове старое зло,Близоруко взглянуло оно на восток.Вот поднялся шатун и пошел тяжело —Как положено зверю – свиреп и жесток.

Так подняли вас в новый крестовый поход,И крестов намалевано вдоволь.Что вам надо в стране, где никто вас не ждет,Что ответите будущим вдовам?

Так послушай, солдат! Не ходи убивать —Будешь кровью богат, будешь локти кусать!За развалины школ, за сиротский приютВам осиновый кол меж лопаток вобьют.

Будет в школах пять лет недобор, старина, —Ты отсутствовал долго, прибавил смертей,А твоя, в те года молодая, женаНе рожала детей.

Неизвестно, получишь ли рыцарский крест,Но другой – на могилу над Волгой – готов.Бог не выдаст? Свинья же, быть может, и съест, —Раз крестовый поход – значит, много крестов.

Только ваши – подобье раздвоенных жал,Все вранье – вы пришли без эмоций!Гроб Господень не здесь – он лежит, где лежал,И креста на вас нет, крестоносцы.

Но, хотя миновало немало веков,Видно, не убывало у вас дураков!Вас прогонят, пленят, ну а если убьют —Неуютным, солдат, будет вечный приют.

<Будет в школах пять лет недобор, старина, —Ты отсутствовал долго, прибавил смертей,А твоя, в те года молодая, женаНе рожала детей.>

Зря колосья и травы вы топчете тут,Скоро кто-то из вас станет чахлым кустом,Ваши сбитые наспех кресты прорастутИ настанет покой, только слишком потом.

Вы ушли от друзей, от семей, от невест —Не за пищей птенцам желторотым.И не нужен железный оплавленный крестБудет будущим вашим сиротам.

Возвращайся назад, чей-то сын и отец!Убиенный солдат – это только мертвец.Если выживешь – тысячам свежих могилКак потом объяснишь, для чего приходил?

<Будет в школах пять лет недобор, старина, —Ты отсутствовал долго, прибавил смертей,А твоя, в те года молодая, женаНе рожала детей.>

<1976>

«…Когда я о́б стену разбил лицо и члены…»

…Когда я о́б стену разбил лицо и членыИ все, что только было можно, произнес,Вдруг – сзади тихое шептанье раздалось:«Я умоляю вас, пока не трожьте вены.

При ваших нервах и при вашей худобеНе лучше ль – чаю? Или – огненный напиток…Чем учинять членовредительство себе —Оставьте что-нибудь нетронутым для пыток».

Он сказал мне: «Приляг,Успокойся, не плачь!»Он сказал: «Я не врач —Я твой верный палач.Уж не за полночь – за три, —Давай отдохнем:Нам ведь все-таки завтраРаботать вдвоем…»

Чем черт не шутит – может, правда выпить чаю,Раз дело приняло подобный оборот?«Но только, знаете, весь ваш палачий родЯ, как вы можете представить, презираю!»

Он попросил: «Не трожьте грязное белье,Я сам к палачеству пристрастья не питаю.Но вы войдите в положение мое:Я здесь на службе состою, я здесь пытаю.

Молчаливо, прости,Счет веду головам.Ваш удел – не ахти,Но завидую вам.Право, я не шучу —Я смотрю делово:Говори – что хочу,Обзывай хоть кого…»

Он был обсыпан белой перхотью, как содой,Он говорил, сморкаясь в старое пальто:«Приговоренный обладает как никтоСвободой слова – то есть подлинной свободой».

И я избавился от острой неприязниИ посочувствовал дурной его судьбе.Спросил он: «Как ведете вы себя на казни?»И я ответил: «Вероятно, так себе…

Ах, прощенья прошу, —Важно знать палачу,Что когда я вишу —Я ногами сучу.Кстати, надо б сперва,Чтоб у плахи мели, —Чтоб, упавши, главаНе валялась в пыли».

Чай закипел, положен сахар по две ложки.«Спасибо…» – «Что вы! Не извольте возражатьВам скрутят ноги, чтоб сученья избежать.А грязи нет – у нас ковровые дорожки».

«Ах, да неужто ли подобное возможно!»От умиленья я всплакнул и лег ничком, —Потрогав шею мне легко и осторожно,Он одобрительно поцокал языком.

Он шепнул: «Ни гугу!Здесь кругом – стукачи.Чем смогу – помогу,Только ты не молчи.Стану ноги пилить —Можешь ересь болтать, —Чтобы казнь отдалить,Буду дальше пытать».

Не ночь пред казнью – а души отдохновенье, —А я уже дождаться утра не могу.Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу,Я крикну весело: «Остановись, мгновенье!»

И можно музыку заказывать при этом —Чтоб стоны с воплями остались на губах, —Я, признаю́сь, питаю слабость к менуэтам.Но есть в коллекции у них и Оффенбах.

«Будет больно – поплачь,Если невмоготу», —Намекнул мне палач.«Хорошо, я учту».Подбодрил меня он,Правда, сам загрустил:«Помнят тех, кто казнен,А не тех, кто казнил».

Развлек меня про гильотину анекдотом,Назвав ее карикатурой на топор.«Как много миру дал голов французский двор!» —И посочувствовал убитым гугенотам.

Жалел о том, что кол в России упразднен,Был оживлен и сыпал датами привычно.Он знал доподлинно – кто, где и как казнен,И горевал о тех, над кем работал лично.

«Раньше, – он говорил, —Я дровишки рубил, —Я и стриг, я и брил,И с ружьишком ходил,Тратил пыл в пустотуИ губил свой талант, —А на этом посту —Повернулось на лад».

Некстати вспомнил дату смерти Пугачева,Рубил – должно быть, для наглядности – рукой;А в то же время знать не знал, кто он такой,Невелико образованье палачово.

Парок над чаем тонкой змейкой извивался.Он дул на воду, грея руки о стекло, —Об инквизиции с почтеньем отозвалсяИ об опричниках – особенно тепло.

Мы гоняли чаи, —Вдруг палач зарыдал:Дескать, жертвы мои —Все идут на скандал.«Ах вы тяжкие дни,Палачова стерня!Ну за что же ониНенавидят меня!»

Он мне поведал назначенье инструментов, —Всё так нестрашно, и палач – как добрый врач.«Но на работе до поры все это прячь,Чтоб понапрасну не нервировать клиентов.

Бывает, только его в чувство приведешь,Водой окатишь и поставишь Оффенбаха —А он примерится, когда ты подойдешь,Возьмет и плюнет, – и испорчена рубаха!»

Накричали речейМы за клан палачей,Мы за всех палачейПили чай – чай ничей.Я совсем обалдел,Чуть не лопнул крича —Я орал: «Кто посмелОбижать палача!..»

…Смежила веки мне предсмертная усталость,Уже светало – наше время истекло.Но мне хотя бы перед смертью повезло:Такую ночь провел – не каждому досталось!

Он пожелал мне доброй ночи на прощанье,Согнал назойливую муху мне с плеча…Как жаль – недолго мне хранить воспоминаньеИ образ доброго, чудного палача!

1977