Эрнест Хемингуэй. Обратная сторона праздника. Первая полная биография - Мэри Дирборн

Было и кое-что хорошее. Рассказ «В Мичигане» нашелся в парижской квартире Хемингуэев, а Стеффенс отправил «Моего старика» по почте, так что тот был спасен. У Харриет Монро осталось, по крайней мере, шесть стихотворений, которые Эрнест переслал ей для журнала «Поэзия». Однако страницы военного романа, над которым он работал, были навсегда утрачены. Вполне вероятно, что лучшие его тексты, которые он называл парижскими очерками, ясно отпечатались в его памяти, настолько тщательно он подбирал слова – их можно было восстановить. Кроме того, в поезде на обратном пути в Лозанну после поисков рукописей Эрнест превратил лозаннские заметки в непринужденный и насмешливый поэтический экзерсис «Все они хотели мира – что такое мир?», что едва ли можно назвать действиями отчаявшегося человека.

Хемингуэй сказал, что Гертруда Стайн очень сочувствовала его утрате; без сомнений, так и было, когда он увидел ее в следующем феврале, после ее возвращения в Париж. Линкольн Стеффенс сообщал о результатах поисков в Париже: «Боюсь, материалы утеряны, Хем». Эзра Паунд расставил все точки над «i»: «То было деяние Бога, – сказал он. – Никто, как известно, ничего не потерял, сокрыв свои ранние произведения».

Итак, Эрнест потерял немного – но многое приобрел. В наступающем году Роберт Макалмон, американский писатель, живущий в Париже, издаст в своем «Контакт пресс» «Три рассказа и десять стихотворений» Хемингуэя – в целом, конечно, это была небольшая книга для молодого писателя. Потом, когда его рассказы получат признание и будущее будет казаться прекрасным, это даст Эрнесту пути к отступлению, когда от него ожидали роман: ведь первые прозаические опыты были болезненно утрачены. Потеря рукописей была драматичной, даже романтичной историей, и она гармонично вплелась в сагу о начинающейся карьере Эрнеста и стала легендой о легенде.

Глава 7

Почти все, кого они знали, слышали историю о том, как Хэдли потеряла рукописи Эрнеста. Художник Майк Стратер вспоминал, как в начале 1923 года Эрнест сказал ему: «Вот, Майк, если б у тебя в чемодане лежали рукописи, ты бы не оставил его и не пошел найти почитать что-нибудь». Стратер объяснял, что Эрнест был «очень расстроен, потому что этот случай показывал, как мало она ценила то, что он делал». Но первый биограф Хэдли, основываясь на достоверной информации, пришел к заключению, что она «была неспособна на такое коварство». Несомненно, Хэдли боялась подобных толкований, особенно от мужа. Она горевала из-за потери рукописей до конца своих дней, а Эрнест обвинял ее в этом всю оставшуюся жизнь. Дело не в том, что он не простил. Просто напоминал ей, что он не забывает об этом. Как писал один биограф Хемингуэя: «Что бы ни случалось между ними, он всегда сохранял за собой это преимущество».

Одиннадцатого декабря Эрнест уехал с Хэдли в Шанби кататься на лыжах; к 16-му числу они планировали покинуть Лозанну. Переговоры на конференции были далеки от окончания. Тринадцатого декабря лорд Керзон угрожал уехать из-за непримиримости турков, стало быть, Эрнест прекратил сотрудничество с новостным агентством в весьма решающее время. (Лозаннский мирный договор был подписан только 24 июля 1923 года.) Фрэнк Мейсон легко найдет замену Эрнесту и, без сомнений, за меньшие деньги: на тот момент Эрнест зарабатывал 90 долларов в неделю и выставлял счета за расходы на 35 долларов.

Чинк встретился с Хэдли и Эрнестом в Швейцарии 16 декабря, следом к ним присоединилась семья О’Нила из Сент-Луиса. Дэйв О’Нил, глава семьи, зарабатывал деньги на строевом лесе, но ему очень хотелось писать стихи – это стремление Эрнест довольно злобно высмеял в письмах Эзре Паунду, называя О’Нила «жидокельтом». Дэйв разработал «систему» сочинения стихов, под которой подразумевалось «написать несколько слов о чем-то, чего он не понимает. И чем меньше понимал, тем более «волшебными», лучшими были стихи». Второго января приехала Изабель Симмонс, а вскоре после этого в Париже появились мать и дочь из Сент-Луиса. Женщины стали называть себя «гаремом», а Эрнест был «султаном». Он зазвал всех гостей кататься на санках и лыжах и назначил сыновей-подростков О’Нила, Джорджа и Хортона, своими адъютантами. После полудня они добирались железной дорогой до Ле-Аван и оттуда – до лыжных и санных трасс на Коль-де-Сонлуп. Эрнест любил кататься на лыжах, это была скорость и опасность, и требовалась большая физическая сила. По железной дороге и на трамвае лыжники могли одолеть только часть пути наверх; дальше им приходилось подниматься на лыжах, прикрепляя к ним тюленью кожу для сцепления со снегом.

По утрам Эрнест писал. Почти каждое слово, написанное им в то время, было верным, и репутация его будет строиться на том, как он связывает слова вместе. С кажущейся легкостью он набрасывал короткие стихотворения в прозе под общим названием «Париж 1922», опираясь на те фрагменты потерянных рукописей, что помнил; шесть стихотворений появятся в февральском выпуске «Литтл ревью», в специальном номере «Изгнанники». К этому периоду относятся и два рассказа (не виньетки), «Кошка под дождем» и «Кросс по снегу». Оба рассказа пронизаны сожалением; «Кросс по снегу» говорит об утратах, связанных с браком и семьей.

В «Кошке под дождем» муж по имени Джордж и его безымянная жена-американка живут в итальянском отеле. Жена видит снаружи кошку, которая ищет укрытие во время дождя. Она идет искать кошку, не находит и грустит. По неизвестной причине она сожалеет о том, чего у нее нет: ей бы хотелось сидеть за столом со свечами и собственным серебром, в новом платье, и чтобы у нее были длинные волосы, которые можно собрать на затылке. И кошка: «Если уж нет длинных волос и нельзя повеселиться, я хочу кошку». В конце концов кошка находится, однако рассказ переполняет ощущение тоски и утраты.

Интересная особенность «Кошки под дождем» отражает любопытный эпизод брака Хэдли и Эрнеста. Жена хочет отрастить волосы; Джорджу нравится короткая стрижка, «ее затылок, с коротко подстриженными, как у мальчика, волосами», он говорит, что ему нравится так, как сейчас. Но ей надоели короткие волосы: «Так надоело быть похожей на мальчика». Это случайное упоминание о длине волос показывает (и одновременно маскирует) глубокую заинтересованность Эрнеста всем, что связано со стрижками и цветом волос, его навязчивый интерес. Мысль о том, что женщины и мужчины могут пробовать различные сексуальные роли, ужасно его волновала, как и идея того, какое место могли бы занять волосы в такой драме. В двух самых известных романах Хемингуэя, «Прощай, оружие!» и «По ком звонит колокол», герой и героиня разговаривают о том, чтобы отрастить и/или постричь волосы до одинаковой длины. Вне контекста эти разговоры ничем не примечательны – просто немного неожиданны. Однако навязчивый интерес Хемингуэя к волосам очевиден любому, кто читал его позднюю прозу, особенно «Райский сад», где, по сюжету, муж и жена начинают пробовать разные гендерные роли в постели и в то же самое время постепенно остригают волосы, окрашивают их хной или осветляют, чтобы походить друг на друга. Кажется, Хемингуэя в особенности возбуждал женский затылок с мальчишеской стрижкой, хотя мы не должны воспринимать это как намек на какое-то гомосексуальное влечение Эрнеста. Все было намного сложнее.

В последнее время этот вопрос подробно изучался исследователями жизни и творчества Хемингуэя. Критики, в том числе Дебра Модделмог, Марк Спилка, Карл Эби и Роуз Мари Беруэлл, указывали на то, что Хемингуэй едва ли был традиционен по своей сексуальности. Это открывает тот аспект его жизни, который непосредственно затрагивает работу многих современных ученых, в особенности занимающихся исследованиями феминизма и нетрадиционной сексуальной ориентации.

В спорном новом издании парижских мемуаров Хемингуэя, книге «Праздник, который всегда с тобой», в изобилии приводятся ранние доказательства его фетиша. Это наводит на мысль о том, что Эрнест в Париже вел себя с первой женой как с партнером, согласным участвовать в его экспериментах. В эту версию включены новые главы, которых не было в издании 1964 года, составленном и отредактированном после смерти писателя его четвертой женой, Мэри Хемингуэй. В 2009 году Шон Хемингуэй, внук Эрнеста, переработал текст издания 1964 года, добавил десять новых «зарисовок» и другие фрагменты рукописей; новые материалы были найдены среди бумаг Эрнеста в «Коллекции Хемингуэя», хранящейся в библиотеке Джона Ф. Кеннеди, включая увлекательный очерк под названием «Тайные удовольствия» о роли волос как фетиша Эрнеста в его первом браке.

Очерк рассказывает о желании Эрнеста носить длинные волосы. Эрнест был под необычайным впечатлением от длинных волос японских художников, которых он встречал в студии Эзры Паунда. В очерке воссоздан разговор на эту тему, состоявшийся между ним и Хэдли. Муж и жена договариваются, что Эрнест отрастит более длинные волосы, тогда как Хэдли, у которой тогда волосы были коротко острижены, говорит, что периодически будет подрезать их, чтобы их волосы стали одинаковой длины. Идея в целом возбуждает Эрнеста, и когда на следующий день она возвращается от парикмахера, он очень взволнован: «Я обнял ее и почувствовал, как бьются наши сердца, через свитеры. Я поднял правую руку и ощутил, как ее гладкая шея и густые волосы дрожат под моими пальцами». Он ощупывает грубовато остриженные волосы на ее шее и говорит «что-то секретное». Хэдли отвечает: «Потом».