DELETED - Катерина Кюне

раковины, не видя, что происходит за спиной, было невыносимо. Так что я наскоро протёрла пол салфеткой и решила, что снова пойду гулять с Павлом. С улицы я позвоню Игорю и попрошусь переночевать у них в свободной комнате. Мне не хотелось звонить из квартиры: вдруг оно слушает и попытается мне помешать? Что, если в следующий раз оно метнёт нож?

Скажу Игорю, что плохо себя чувствую и потому не хочу оставаться ночью одна.

(То есть ты знаешь, что Паратире — это твоя выдумка? Иначе почему о нём никому нельзя рассказать? Ты чувствуешь, что его на самом деле нет, так?

Я ничего не знаю, мне просто страшно, оставь меня в покое. Я очень устала.)

Я натягивала джинсы, когда в дверь позвонили. Почему-то, если в дверь звонят, когда я никого не жду, я первым делом думаю, что за мной есть какая-то вина, и за дверью возмездие.

Хозяин квартиры узнал, что обои в прихожей стараниями Павла были немного подпорчены и пришёл нас выселять.

Что-то не так с моим договором аренды.

Незаметно для себя я залила нижние этажи, и ко мне явились разгневанные соседи или вызванная ими полиция.

Все эти версии шальным вихрем влетели в мой мозг, но я отмела их, одну за другой, как несостоятельные. Скорей всего, кто-то ошибся квартирой, или в подъезд прорвались сектанты. Кто бы это ни был, сейчас они уйдут.

Павел, который по непонятным мне причинам всех людей считал друзьями (враньё, что собаки похожи на своих хозяев), уже принюхивался у двери гостеприимно размахивая хвостом. Тем временем в дверь позвонили второй и третий раз, а на четвёртый кнопку звонка утопили чуть ни на полминуты, и тревожное треньканье долго носилось по квартире в поисках жильцов. Звонок замолчал, за дверью послышалось какое-то шарканье и шуршание. Потом всё стихло. Я обрадовалась, что незванцы наконец ушли. Но, выдержав паузу, звонок снова затренькал, а из-за двери раздался голос:

— Эй, ты чо там затихарилась? Открывай уже! Я с улицы видел свет.

Это был голос Алекса, и, судя по интонациям и слюнявому растягиванию гласных, он был крепко пьян.

«Как он меня нашёл и что, блин, ему нужно?! Знает даже, которые окна мои! Или блефует? Но если б блефовал, разве стал бы так нагло звонить?»

В этот момент я пожалела, что не завела немецкую овчарку: Алекс боялся собак. А Павел вёл себя как последний придурок: сел, гипнотизируя взглядом дверь, и, очевидно, поджидал, когда милый гость наконец войдет.

Открывать, конечно, не нужно — Алекс, а тем более пьяный, опасен. Лучше всего тихо переждать под прикрытием толстой железной двери. Но я понимала, что Алекс не из тех, кто так просто уйдёт. Он обязательно что-нибудь выкинет. Из прошлого, из той холодной серой жизни, которая, казалось, развеялась и потеряла надо мной власть, всплыло тяжёлое, гнетущее чувство, название которого я не знала.

Он не отступится, раз пришёл, он останется сторожить у меня под дверью или возле подъезда, чтобы внезапно наскочить на меня утром, когда я буду вынуждена покинуть своё укрытие.

— Открывай, поговорить надо, слышишь ты? Открывай, открывай, открывай! — он принялся дубасить по двери.

Потом снова повисла пауза. Я вслушивалась в неё почти с мольбой: не дёрнется ли лифт, вызванный на нашем этаже?

— Ты ебёшься там что ли или какого хера не отвечаешь?

…

— Так это даже лучше: я бы и с хахалем твоим поговорил заодно… Рассказал бы ему про тебя кое-что… А то он, может, не в курсе, с каким блядвом связался.

Нет уж, на этот раз я не буду это слушать.

Между комнатой и прихожей не было дверей, и я решила укрыться от голоса в ванной. Осторожно повернула круглую ручку, прикрыла дверь изнутри и медленно отпустила ручку обратно. Села на мягкий красный коврик и сосредоточила взгляд на мозаичной плитке на противоположной стене. «Белая, синяя, голубая, белая, синяя, голубая. Посчитаю, сколько белых. Раз, два, три, четыре…»

— А, ну понятно… Очередной жалкий обсосок…

«…Всё нормально, не слушай, просто считай. Четыре, пять, шесть, семь…»

— Эй, обсосок, ну чо ты молчишь-то? Наложил вонючую кучу говна? Боольшууую такую кучу! — Алекс пьяно заржал.

Восемь, девять… Я зажала уши мизинцами. Если надавливать изо всех сил, слышишь постоянный ровный шум, как в трансформаторной подстанции. Кажется, что это шумит мозг, с которым ты заперся один на один внутри своего тела. Непонятный агрегат, который занимается чем-то тайком от тебя. Если он просто руководит процессами в моём теле, то почему так шумит, словно еле-еле справляется с нагрузкой? Может, он делает что-то ещё?

Возможно, часть его мощности использует кто-то посторонний, как это бывает с заражёнными компьютерами? А может, это просто какой-то встроенный механизм, и часть мозга любого человека работает не на его хозяина. В конце концов, если собрать понемногу нейронов с восьми миллиардов мозгов, то получится неплохая вычислительная мощность, я думаю. Биологический суперкомпьютер для нужд кого-то из холодной Вселенной… Дальше начинался коридор, где из темноты проступали расплывчатые, непонятные, жуткие образы, и я свернула с этого пути.

Я не знаю, чем занимается мой мозг, в настоящий момент или в любой другой. Учёные говорят, что мы — это наш мозг. То есть я — это какая-то загадочная субстанция, которая только чуть-чуть, с одного бока, освещена сознанием. Что делается в тёмной моей части? Может ли и она быть освещена, и если да, то кем тогда я окажусь?

Наконец я устала с усилием зажимать уши, от странного внутреннего шума мне стало тошнотно, и немного закружилась голова. Пришлось опустить руки.

— Что, обосрался твой ёбырь? Блядво поганое. Только подмигнёт какой-нибудь обсосок, она уже бежит, выпучив глаза. Дай мне пососать, ну дай! Не знает, как его ублажить получше.

Я не могла усидеть в своем теле, я металась по этажу, пытаясь заткнуть уши соседям. Сейчас все они поймут, что я не просто неулыбчивая, молчаливая девица из соседней квартиры. Теперь они узнают, кто я на самом деле. Потому что к нормальным людям не приходят и не орут у них под дверями такие мерзости.

Наверное, соседи сейчас звонят и жалуются хозяину квартиры. Он тоже всё узнает и, наверное, выселит меня.

Во мне закипало что-то жгучее, невыносимое, как будто я наглоталась раскалённых углей. Хотелось с головой залезть под одеяло и больше никогда оттуда не вылезать.

Дверь бы рано или поздно открыли и вошли внутрь. Увидели бы бугор на кровати, но