Семеро против Ривза - Ричард Олдингтон

Гиббон упустил из виду сообщить нам, что именно так его изумило. Мистера Ривза изумили многие и разнообразные явления и предметы. Он был изумлен, обнаружив в Венеции немало улиц и площадей, так как всю жизнь находился под впечатлением, что единственным средством коммуникаций в этом городе являются каналы. В то же время, вопреки всякой логике, он испытал наивное изумление, — не без некоторой примеси самодовольства, — когда его доставили с вокзала в отель не на такси, а в гондоле. Правда, это приятное чувство несколько ослабело, лишь только подошло время платить за проезд, ибо мистеру Ривзу не было известно о существовании официального, изготовленного печатным способом тарифа, а если бы даже он о нем и знал, то все равно не смог бы извлечь из него нужную справку, и гондольер, естественно, заломил с этого английского простака непомерную цену. Почти единственным удовольствием, которое мистер Ривз еще получал от жизни в промежутках между принятием пищи, была возможность расплачиваться за различные предметы и услуги, в сущности не доставлявшие ему никакой радости, но все же он сказал миссис Ривз и Марсель, что, кажется, с него содрали многовато. Будем надеяться, что у гондольера хватило хотя бы здравого смысла с толком использовать перепавшую ему добычу.

Мистер Ривз был изумлен царившей в городе тишиной и певучими голосами горожан. Он был изумлен, узнав, что почти все дома на Большом Канале называются дворцами, — по его понятиям, это слово означало нечто среднее между Букингемским дворцом и давно не обитаемым замком «Кристалл». Он был изумлен, найдя у себя в спальне кран с горячей водой. Он был изумлен, заметив, что управляться со спагетти совсем не такая простая задача, и весьма неприятно изумлен качеством вина. Он был изумлен вздыбившимися и покривившимися каменными плитами на площади Святого Марка и поспешил увести оттуда миссис Ривз и Марсель, ибо у него тотчас возникло ошибочное представление, что стоявшие на площади здания могут рухнуть в любую минуту. Он был изумлен, узнав, что такая высокая башня, как Кампанила, была воздвигнута единственно для того, чтобы повесить там колокола, но несколько утешился, когда ему сообщили, что с этого бессмысленного сооружения взорам английских туристов открывается волшебный вид на город. Он был изумлен одеянием карабинеров и чудовищным количеством голубей на площади Святого Марка. Он был изумлен, что в таком большом городе незаметно почти никаких признаков промышленных предприятий. Особенно же сильно был он изумлен, вычитав в своем туристском справочнике, что в старину венецианцы слыли весьма богатыми и предприимчивыми купцами, — слишком уж много денег, по его мнению, было здесь потрачено на пустые украшения. Он был очень изумлен, обнаружив в Венеции несметное количество старинных полотен — больше, как ему казалось, чем во всем мире. Он был изумлен и несколько оскорблен тем, как молодые венецианцы поглядывали на Марсель и даже на миссис Ривз. Он был изумлен и разочарован, не найдя нигде бочоночного пива (за исключением немецкого), а также, само собой разумеется, и никаких площадок для гольфа… И как только люди здесь живут? Он был изумлен, заметив, что большинство венецианцев, с которыми ему приходилось общаться, считают его, по-видимому, за дурака. Он был также слегка изумлен тем, что, как выяснилось, не имел ни малейшего представления ни об истории Венеции, ни об искусстве этого города.

Перечень предметов и обстоятельств, изумивших мистера Ривза, можно было бы продолжить до бесконечности. Он отметил все эти факты, понятно, не сразу и даже не в первые часы своего пребывания в Венеции — они накапливались постепенно. Одновременно, также постепенно, накапливалось и чувство скуки. Помимо принятия пищи, которая, по мнению мистера Ривза, оставляла желать лучшего, Венеция не сулила ему никаких радостей. И вовсе не потому, что он пренебрегал открывшимися перед ним возможностями. Совершенно напротив. Всякое утро, с Бэдекером в руках, мистер Ривз вместе со своими дамами отправлялся осматривать достопримечательности. Перед каждой достопримечательностью, отмеченной в справочнике звездочкой, мистер Ривз останавливался и с похвальным упорством, в духе лучших традиций всех дотошных исследователей, бестолково осматривал, что положено, от начала до конца. Марсель, которая по части искусства знала все, проявляла чрезвычайную придирчивость и раздражала мистера Ривза, с презрением отзываясь о картинах, статуях и зданиях, по заслугам украшенных в справочнике герра Бэдекера звездочкой — а уж кому же, спрашивается, лучше знать, как не герру Бэдекеру. Миссис Ривз неизменно ахала — какая прелесть! — и довольно часто зевала.

Мистер Ривз в надежде рассеять свои недоумения купил «Камни Венеции» Рескина и нашел, что их не так-то легко переварить.

Они посетили Лидо и обнаружили там отели, пустынный пляж и бесконечные ряды купальных кабинок; посетили Торчелло и обнаружили, что его главная достопримечательность — старинная церковь, упоминавшаяся Рескином; посетили Чиоггью и обнаружили, что это маленькая, грязная копия Венеции с очень большим количеством рыбачьих лодок; посетили фабрику стеклянных изделий и обнаружили, что современным оборудованием там и не пахнет, после чего мистер Ривз погрузился в состояние угрюмой скуки. Он продолжал героически посещать церкви, дворцы и музеи, но с каждым днем все дольше засиживался в одном из кафе на площади Святого Марка, попивая кофе с коньяком, наблюдая за голубями и проклиная эту дьявольскую жару и это солнце — сущее испытание для слабых глаз.

Из окна спальни мистера Ривза открывался вид на часть Большого Канала. Напротив возвышались украшенные резьбой величественные фасады средневековых венецианских дворцов из белого истрийского камня. Тихонько плескалась вода, омывая мраморные ступени и пестро раскрашенные столбы причалов. Гондолы и сандолы то медленно, то стремительно и почти беззвучно скользили мимо — порой долетал Лишь слабый всплеск весла да оклик гондольера: «Sta-li» [38] В определенные часы дня большие баржи, доверху груженные овощами и фруктами, привозили краски и запахи земли в этот город воды и камня. С хриплыми гудками проносились пироскафы — эти плавучие автобусы Венеции, — оставляя позади себя черное перо дыма и высокую волну, которая разбивалась о мраморные лестницы и колыхала стоявшие у причала гондолы. В жарком солнечном мареве с резкими криками сновали туда и сюда ласточки и стрижи. Академия в задумчивом молчании созерцала свои выцветающие шедевры. Великий город, жизнь которого мало-помалу свелась к повседневной суете, застыв в меланхоличном одряхлении, все ж пытался еще поведать людям тайну того, что могут создать энергия, страсть и ум человека…

Мистер Ривз рассеянно глядел в распахнутое окно и зевал.

— Я, пожалуй, прикрою окна, мамочка, — сказал он миссис Ривз. — А то опять налетит полным-полно мошкары.

Миссис Ривз, уже задремавшая было под сеткой от москитов, пробормотала что-то неопределенное насчет духоты. Пропустив эту справедливую жалобу мимо ушей, мистер Ривз твердой рукой затворил окно и спустился вниз в большой пыльный салон с громоздкой старомодной мебелью, грудами прошлогодних английских журналов и двумя книжными шкафами — хранилищами дешевых изданий Таухница. Журналы мистер Ривз уже успел просмотреть, и в номере у него лежали две-три взятые из этих шкафов книги. Он спустился в салон не с целью пополнения своего интеллектуального багажа — он прочел уже всего Эдгара Уоллеса, и — увы! — ему просто не сиделось на месте. Он пришел сюда в надежде найти хоть кого-нибудь, говорящего по-английски, с кем можно было бы перекинуться словечком. До сих пор все его усилия в этом направлении не увенчались успехом. Он обнаружил только пожилых, мало привлекательных дам, весьма чопорных и по уши начиненных «культурой»; снисходительно прощая мистеру Ривзу его невежество, они тотчас принялись бомбардировать его творениями Беллини и Тинторетто. Кроме этих дам, ему встретились еще несколько высокообразованных особ духовного звания с еще более высокообразованными женами, которые учтиво держали мистера Ривза на известном расстоянии. Наконец попадались ему и молоденькие парочки, однако настолько занятые друг другом, что они даже не замечали его присутствия.

Полумрак и прохлада салона, где все окна были закрыты плотными ставнями, принесли мистеру Ривзу облегчение. Сначала ему показалось даже, что салон на этот раз совершенно пуст, но, сделав еще несколько шагов, он увидел какого-то незнакомого молодого человека; присев на ручку кресла, молодой человек вытирал носовым платком лицо. Мистер Ривз, доведенный до отчаяния чувством одиночества, направился к молодому человеку и сказал:

— Добрый вечер! Здорово жарко, а?

— Здесь-то еще ничего, прохладно, — приветливо ответил молодой человек, — но на солнце жара невыносимая.