Дурная слава - Фридрих Незнанский

— Лев Давидович! К вам пришли, — ласково окликнула старика медсестра.

— Кто это? — Ратнер недоуменно разглядывал вошедших.

— Папа, это мы с Инной, — поспешил ему на помощь Борис.

— Здравствуй. А кто это с тобой?

— Инна.

— Инна? А кто это?

— Моя жена, папочка, твоя невестка.

— Невеста? Чья невеста?

— Я не невеста, я жена вашего сына, Лев Давидыч, вы что, не узнаёте меня?

— А… Ты уборщица, да?

— Какая уборщица?

— Ну… Ты где-то что-то убираешь, я помню…

— Ну… В определенном смысле я, конечно, уборщица, — съязвила Инна, глянув на мужа.

Тот ответил ей полным ненависти взглядом: и здесь не может удержаться, стерва!

— А ты уборщицын муж?

— Я твой сын, папочка.

— Сын… Не помню.

— Ты хорошо выглядишь, молодцом! Мы тебе вкусненького принесли… Инна, достань!

Инна Яковлевна полезла в сумку, начала выставлять на тумбочку пластиковые контейнеры.

— Не надо! — взвизгнул старик. — Убери! Я знаю, ты хочешь меня отравить!

— Папа! Ну что ты такое говоришь? — Борис погладил старика по руке.

— Не трогайте меня! — снова взвизгнул тот и забился в угол кровати.

Борис беспомощно взглянул на медсестру. Та только сочувственно вздохнула:

— Вы не обращайте внимания, это болезнь.

— Как — не обращать… Я не могу не обращать…

— Позовите мне Софу! Где Софа?

— Папочка, мама давно умерла…

— Неправда! Она утром здесь была. А потом пришли эти люди… И она исчезла. А они все хотят меня убить! И вас подослали! Я знаю, ты отравить меня хочешь! И уборщица хочет! Она злая, я помню! Уходите все!!

Он отвернулся к стене, натянул на голову одеяло и замолк.

Потом они прошли в кабинет доктора Никитенко. Елена Вячеславовна сидела возле включенного компьютера, указывая карандашиком на цифры, что высвечивались на мониторе:

— Общие биохимические показатели в норме. Отличный клинический анализ крови и мочи. С учетом возраста, разумеется. Функциональные пробы также вполне… Хорошая кардиограмма, легкие без выраженной патологии. Уролог сообщает о наличии небольшой аденомы простаты, но она не угрожает жизни Льва Давидовича. У многих молодых мужчин дела в этом смысле обстоят куда хуже. В общем, физически Лев Давидович вполне крепкий мужчина… Однако неутешительно заключение психиатра: налицо прогрессирующий инволюционный психоз.

— Что это?

— Попросту старческое слабоумие. Причем мы наблюдаем, к сожалению, достаточно острое течение психического заболевания, которое протекает по типу пресениального параноида. Налицо прогрессирующий бред отравления. Причем активная фаза часто сменяется депрессивным синдромом… Очень тяжелый клинический случай.

Елена Вячеславовна замолчала, задумчиво глядя в компьютер. Молчание затягивалось.

— И что же дальше? — не выдержал Борис Львович.

— К сожалению, порадовать вас нечем. В таких случаях медицина пока бессильна. Инволюционные психозы необратимы. Лев Давидович уже никогда не будет тем человеком, каким вы его знали. Он будет уходить от вас все дальше, скоро совсем перестанет вас узнавать, вы будете представляться ему в лучшем случае незнакомцем, в худшем — коварным отравителем, который хочет его убить. Ваш отец в прошлом мог опасаться за свою, жизнь?

Борис вспомнил десятилетия подпольной деятельности отца на ниве легкой промышленности, деятельности, которая в любой момент могла закончиться в лучшем случае длительным заключением, в худшем — расстрелом, и утвердительно кивнул.

— Вот видите! Все эти страхи, с которыми справляется молодой организм, дают о себе знать в старости. Лев Давидович отказывается принимать пищу. Пока только иногда, но, как я уже сказала^ болезнь прогрессирует. Скоро мы будем вынуждены перевести его на насильственное или парентеральное питание.

— Как это?

— Придется вводить ему пищу через зонд. Сначала это будет помогать. Потом он усилием воли станет извергать ее обратно, так как бред отравления никуда не денется, он будет лишь усиливаться. И мы перейдем на парентеральное питание через капельницы. Придется давать ему сильные седативные средства, чтобы он не выдергивал иглу из вены, так как такие больные в своем параноидальном бреде очень агрессивны и настойчивы. Учитывая хорошую физическую форму Льва Давидовича и прекрасный уход, который обеспечивает наша клиника, такое положение может длиться не один год. Он будет жив, но сознание оставит его, этот процесс мы, к сожалению, остановить не в силах. Он будет жив, но практически мертв. Это будет растение, понимаете?

— Что же делать? — На глаза Бориса Львовича навернулись слезы.

— Есть возможность избавить его от лишних страданий, а вас от душевной боли при виде его страданий, — осторожно промолвила Никитенко.

— Какая? — воскликнул Ратнер.

— На первый взгляд вам она может показаться страшной, но это единственный способ облегчить участь вашего отца. Да и вашу тоже. Я говорю об эвтаназии, — мирно, как о новом лекарстве, произнесла Никитенко. И замерла. От этой минуты зависело очень много. Если Ратнер вскочит, закричит, затопает ногами — дело проигрышное. Надежда была на то, что подготовительные беседы, которые по ее совету вела с мужем Инна Яковлевна, оказали свое воздействие. И, видимо, оказали! Потому что вместо бурной протестной реакции Борис Львович лишь глухо зарыдал.

— Не плачьте, голубчик, — увещевала его Никитенко.

— Это… Это ужасно… Родного отца… Усыпить как собаку… Это же дикость! — сквозь слезы приговаривал он. Но Никитенко ясно услышала фальшь в его голосе. Ему было нужно лишь выстроить систему оправдания решения, на которое он внутренне согласен!

И она повела свою партию, подыгрывая Ратнеру:

— Вы не правы! Это не дикость, это цивилизованный способ избавления от страданий. Если бы ваш отец предвидел свой конец, думаю, он сам попросил бы вас оказать ему подобную услугу. Помните, у Пушкина: «Не дай мне Бог сойти с ума…»? Действительно, это самое страшное несчастье. Человек не владеет собой, он превращается в животное… Недаром среди больных, скажем, шизофренией так много самоубийц. Человек приходит в сознание после обострения болезни, понимает, как он был отвратителен в параноидальном приступе ревности, скажем… Какое страдание причиняет он своим близким…

— У папы нет приступов ревности, — прорыдал Ратнер.

— Я это к примеру, — вздохнула Никитенко. — Вашему папе предстояла мучительная смерть от голода в любой другой клинике. А в нашей — годы растительного существования, которые, учитывая расценки, попросту разорили бы вас. И во имя чего? Конец-то один и тот же. Бессмертия пока никто не придумал, — тихо закончила она.

Инна Яковлевна гладила мужа по рукаву, Ратнер сморкался в клетчатый платок, Никитенко молчала, тайком поглядывая на часы.

— Мы согласны, — произнесла наконец Инна Яковлевна.

— Это осознанное решение?

— Да, — твердо ответила Инна Ратнер.

— Тогда ознакомьтесь, пожалуйста, с прайс-листом.

Она протянула лист бумаги, на котором была обозначена сумма.

У Инны Яковлевны глаза слегка вылезли из орбит.

— Вам кажется, это дорого? Но, милые мои, подсчитайте, какую сумму вы израсходуете на попечение отца за годы, что он будет здесь находиться! Ведь вы не сможете перевести его в дом для престарелых, где старики гниют заживо и умирают от побоев персонала, правда?

— Конечно, мы не будем экономить на последних минутах жизни отца, — прорыдал Ратнер.

Инна Яковлевна закусила губу, молча кивнула.

— Но… Как это будет? Отец не будет страдать?

— Ну что вы! Мы солидное учреждение, у нас есть опыт оказания подобных услуг. Ваш отец заснет мирным сном. Просто заснет и не проснется. Если хотите, вы можете присутствовать…

— Нет, нет!! — вскричал Борис Львович. — Нет, увольте!

— Хорошо, хорошо, это лишь предложение, не более того! Осталось обговорить день…

— Я и этого не хочу знать!

— Но это для вашего удобства, чтобы вы заранее могли подготовиться к похоронам…

— Я ничего не хочу знать! Избавьте меня от деталей, это невыносимо!

— Думаю, удобно будет во вторник, — взглянув в календарик, деловито проговорила Инна Яковлевна.

— У меня во вторник важное совещание… Ах, боже, что я говорю… Делайте как хотите, и прекратим этот невыносимый разговор…

— Собственно, мы почти закончили. Осталось подписать договор. Ознакомьтесь с текстом и распишитесь.

Инна Яковлевна углубилась в бумаги.

— Договор подразумевает полную предоплату, гак я понимаю?

— Совершенно верно, — мило улыбнулась Никитенко.

— Но… Могут быть сбои, непредвиденные обстоятельства…

— В случае сбоя процедура будет проведена повторно, хотя у нас сбоев не бывает, — успокоила ее Елена Вячеславовна.