Ананасная вода для прекрасной дамы - Виктор Пелевин

«А как оно связано с истиной?»

«Самым прямым образом, — ответил Олег. — Когда люди видят подобное, они понимают, что жизнь — это вовсе не то, что им говорили раньше…»

Тень немного помолчала.

«То, что ты говоришь, звучит красиво, — сказала она. — Но это говоришь не ты, а тень. Тень, которую ты много лет принимаешь за себя».

«Я? Принимаю тень за себя?»

«Да. Это, если хочешь, чудо и одновременно истина. Вот только к свободе это никакого отношения не имеет».

«Ты можешь говорить понятнее?» — спросил Олег.

«Слова нужны только тени. Я буду говорить с тобой по-другому…»

У него опять зачесалась голова — в том же самом месте. Олег рефлекторно поднял руку — но теперь вместо амфоры с ручкой на стене отчетливо возник вход в пещеру, ярко освещенный пылающим внутри огнем.

«Пещера?» — спросил Олег.

Тень не ответила. Подождав немного, Олег понял, что продолжения не будет.

Во время диалога он ни на секунду не терял контроля над происходящим. Он помнил, что сидит на кровати в пустой приморской хижине и беседует с тенью. При этом он допускал, что весь разговор вполне может быть просто фантазией, чем-то вроде сна наяву, в котором он принимает собственные мысли за реплики тени.

С этой точки зрения вполне можно было сказать, что он принимает самого себя за тень. Но ему было заявлено, что он принимает тень за себя. Это казалось непонятным.

Вечером Олег потратил на интернет больше трехсот рупий, но зато сделал несколько занятных выписок из текстов, обнаруженных в гугле неподалеку от слов «тень» и «пещера».

Главным открытием стал платоновский миф о пещере, о котором он раньше даже не слышал. Его поразил диалог между Сократом и мальчиком Главконом (будущим Главным Конструктором, решил Олег):

«…посмотри-ка: ведь люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них на ногах и шее оковы, так что им не двинуться с места, и видят они только то, что у них перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная, представь, невысокой стеной, вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол…»

Все было верно — и про оковы (лайфспрингисты из короткого кишечника строили на их воображаемом распиле весь бизнес), и про спину, повернутую к свету (последнее время Олег уделял этому не меньше часа в день). Но было непонятно, что за верхняя дорога расположена между огнем и узниками и кто именно по ней ходит.

Делая пропуски, Олег выписал самое главное:

«…за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат… разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?

…

— Странный ты рисуешь образ и странных узников!

— Подобных нам».

Но самое поразительное было в том, что в тексте Платона имелось указание на ту самую технику, которой Олега обучил молодой индус. Мало того, были представлены и другие родственные методы — относящиеся, видимо, к той же древней тайной системе:

«Начинать надо с самого легкого: сперва смотреть на тени, затем — на отражения в воде людей и различных предметов, а уж потом — на самые вещи; при этом то, что на небе, и самое небо легче было бы видеть не днем, а ночью, то есть смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и его свет… И, наконец, думаю я, этот человек был бы в состоянии смотреть уже на самое Солнце, находящееся в его собственной области, и усматривать его свойства, не ограничиваясь наблюдением его обманчивого отражения в воде или в других, ему чуждых средах».

Конечно, только полный гуманитарный философ мог принять это за аллегорию «учения об идеях и их иллюзорных материальных тенях», думал Олег, неудивительно, что мальчики уже много веков как перестали давать этой социальной группе.

Текст Платона, несомненно, был магическим руководством — дорожной картой, от которой сохранился только обрывок. Он был похож на средневековую постройку на античном фундаменте и содержал слишком много разнородных элементов.

Один слой заключал осколок древнего знания. Остальные состояли из разводов литературной штукатурки — стройных периодов и сговорчивых Главлитов, добавленных компиляторами и переписчиками (возможно, думал Олег, греки еще в древности любили поддельную отчетность, чем и объясняется яркий след, оставленный ими в античной истории).

«ВЕРХНЯЯ ДОРОГА», — вывел он пальцем на столе. Как и следовало ожидать, на грязной доске не осталось никаких следов.

Выйдя из интернет-кафе, он медленно побрел домой.

Вечер был прекрасен. С берега гулко ухала нетрадиционная музыка. Показала нос сидящая на ступеньках герла в красной майке — у нее был очень приветливый, наверняка как-то связанный с веществами, вид. Затем мимо проплыло культовое укурочное кафе, когда-то деревянное, а теперь выложенное сортирным кафелем, но все еще претендующее на андеграундный статус.

За открытыми столиками сидели обгоревшие туристы из Германии, глядели на тарахтящие в метре от их лиц индийские бензоперделки и пропитывались местным колоритом. Один, свежестриженный под Гитлера, с гирляндой желтых цветов на груди, успел уже, видимо, посетить местную парикмахерскую.

Олег дошел до маленького домика странной витиеватой архитектуры, который, скорей всего, был когда-то португальской часовней — не верилось, что аборигены могли вложить столько труда в совсем крохотное здание. На его стене виднелось несколько граффити, в том числе два русскоязычных: традиционное для этой местности «Зачем?», написанное зеленой аэрозолью, и богохульное «часовня неебаной матери», маленькое и черное.

Олег поморщился и подумал: «Шиваит бы такого не написал. Это, наверно, или саньясин Ошо, или вообще агностик…» Граффити на других языках были нечитаемы.

Олег остановился в луче уличной лампы, поднял вверх согнутые в локтях руки и превратился в свастику с двумя ампутированными конечностями. Но тут же испугался, опустил руки и пошел дальше.

Было непонятно, как та уже почти трехнедельная тень, которую он, словно куст конопли, выращивал в своей кабинке, отнесется к этим кривляниям под фонарем.

Измена?

Ничего, хороший левак только укрепляет семью.

На следующий день Олег попробовал общаться со своим отражением в бассейне соседней гостиницы, но помешали злые и умные индийские дети. В результате он только нанюхался хлорки. Видимо, к этой практике он не был пока готов.

Зато после обеда случилось нечто необычное.

Это произошло, когда он уже около часа сидел в луче фонаря, созерцая черный силуэт на стене. Одновременно он старался контролировать ум, но весь контроль сводился к мысли о таком контроле, всплывавшей в промежутке между другими мыслями, которые возникали непонятно где и как — без всякого спроса. Контролирующая инстанция почему-то никогда не оказывалась наготове при появлении того, за чем ей надо было следить, зато все остальное время, бодрая и звонкая, была на самом виду.

Ему вспомнился анекдот из античной истории: лежащий в своей бочке Диоген и Александр Македонский.

«Чего ты хочешь, киник?»

«Не заслоняй мне солнце».

Ответ, достойный остроумной тени.

Олегу представился Александр в полном боевом облачении, окруженный короной солнечного света. Зрелище было, конечно, жутким. Философские диалоги с властями следовало фильтровать — Диогену повезло, а вот Архимеда прирезали прямо над чертежами. И Сократу тоже пришлось выпить яду, так и не досмотрев, кто там гуляет по Верхней Дороге… Отчего-то от этой мысли стало не по себе.

Олег подумал, что любая попытка успокоить ум, исходящая из самого ума, похожа на желание тени убрать предмет, который заслоняет ей солнце. Потом ему пришло в голову, что пространство мыслей — одномерное, потому что мысли всегда возникают одна после другой, как отрезки прямой, следующие друг за другом. Клин клином вышибают, поэтому, пытаясь контролировать ум, люди молятся или читают мантры…

Вспомнив о мантрах, он машинально принялся начитывать «ом нама шивайя», и через несколько минут заметил, что, как всегда, без особых проблем думает поверх священного бормотания: мантра стала повторяться механически, и ей можно было не уделять внимания, как жужжащему холодильнику или радиомузыке за стеной.