Чингисхан. Книга первая. Повелитель Страха. - Сергей Волков

Конечно же, сын Есугея отправился к своему отцу. Он мертв, и Борте нужно искать другого жениха. Но она и слышать не хочет об этом. Не далее как вчера девушка заявила отцу:

— У меня есть жених. Он приедет за мной.

Вечерами Борте ходит в степь, и стоя на высоком кургане, смотрит на закат. У Дэй-сечена сердце сжимается всякий раз, когда он видит страдания дочери. Но как объяснить ей, что человеку с кангой на шее не выжить одному? Как втолковать, что Темуджин умер и кости его растащили дикие звери?

Дэй-сечен не знал, что сын Есугея оказался не по зубам демону смерти. Три дня блуждал Темуджин, тщетно пытаясь освободиться от своей колодки. На четвертый день, полумертвый от усталости и жажды, он вышел к берегу реки Улдза. Кинувшись в воду, мальчик вдоволь напился, а потом отдался воле течения, ибо не имел сил выбраться на берег.

Река вынесла его к одинокой хижине, в которой жил старик по имени Сорган-Шире. Он помог Темуджину, снял с него колодку и долгих два месяца выхаживал Есугеева сына.

Встав на ноги, тот первым делом отправился в приононскую степь, туда, где его пленили нукеры Таргитай-Кирилтуха. Где-то там, во время бешеной скачки, Темуджин потерял отцовский малгай. Он не мог объяснить, почему, но чувствовал, что обязательно должен найти шапку Есугея-багатура.

Потратив много дней на поиски, во время которых он питался лишь травой да однажды сумел подстрелить тарбагана, Темуджин нашел останки разодранной лисицами и степными грызунами шапки. Нашел он и фигурку, которую зашил под подкладку его отец.

И когда Темуджин сжал в ладони серебристого волка, когда ощутил бодрящий холод, исходящий от фигурки, он понял — отныне вся жизнь его пойдет иначе. Накрепко примотав кожаным ремнем волка к телу напротив сердца, он отправился в верховья Керулена.

Проведя еще месяц в скитаниях, юноша разыскал свою семью, по-прежнему влачащую жалкое существование в урочище Гурельгу. Мать и братья с радостью встретили его. Они считали Темуджина давно погибшим. Прошла зима, а весной возмужавший сын Есугея с братьями Бельгутеем и Хасаром, тоже выросшими в крепких юношей, завладел целым табунком из восьми соловых коней и горбатого саврасого мерина. Борджигины попросту увели их у зазевавшихся пастухов-найманов.

Теперь Темуджин задумался о женитьбе. Мать и братья не перечили ему.

— Борте ждет меня в юрте Дэй-сечена, — сказал Темуджин. — Осенью поеду за невестой.

Но летом случилась беда — шайка разбойников-меркитов угнала восьмерку соловых, лишь горбатый саврасый мерин остался привязанным у юрты Оэлун.

Догнать грабителей и отбить табун вызвался Бельгутей. Хасар сказал, что он сильнее и взялся за повод, собираясь вскочить в седло. Но Темуджин остановил брата.

— Вы оба не сможете. В погоню отправлюсь я.

Проведя два дня в пути, Темуджин утром третьего дня увидел парня, доившего кобылиц на берегу степного озера. Его звали Боорчу, он был сыном Наху-баяна из племени арлаутов.

— Не видел ли ты табунок из восьми соловых коней? Его угнали у нас разбойники, — спросил у Боорчу Темуджин.

— Видел, как не видеть, — весело ответил тот. — Они проскакали мимо меня вчера. Подожди, друг, я отгоню кобыл в наш курень и помогу тебе. Один ты не справишься.

Когда он вернулся, Темуджин поинтересовался:

— Почему ты помогаешь мне?

— Ты — сын Есугея храброго, — сказал Боорчу. — Десять дней назад у нас побывал шаман Мунлик. Он изгонял злых духов из больного тела моей матери. Еще шаман пророчествовал: «Первый нукер Темуджина Борджигина станет великим полководцев и три на десять племен покорятся ему». Я не хочу всю жизнь доить кобылиц. Я буду твоим первым нукером.

Юноши пустились в погоню и вскоре нагнали похитителей. Те остановились на отдых в низине. Лошади Темуджина паслись рядом с повозками, среди других коней.

— Ты оставайся здесь, а я отобью своих скакунов, — сказал Боорчу сын Есугея.

— Ну, уж нет, — рассмеялся в ответ молодой арлаут, — Зачем же я столько времени ехал с тобой? Пойдем вместе.

Незаметно пробравшись в стан разбойников, друзья отвели от него табун и погнали прочь. Грабители спохватились и бросились в погоню. Их было четверо, четверо взрослых мужчин, и они рассчитывали без труда справиться с двумя юношами.

Но Темуджин, натянув поводья, остановил своего коня на холме и достал лук. Прицелившись, он стал спокойно ждать, когда разбойники доскачут до него. Боорчу, увидел это, подъехал к другу, достал свой лук и тоже растянул его, приготовившись стрелять. Грабители остановились. Фигуры всадников с луками внушили им такой страх, что они развернули скакунов и поехали прочь. Это была первая боевая победа Темуджина.

Ничего этого Дэй-сечен не знал, как не знал он и того, что почитаемый им за мертвеца сын Есугея в то самое время, когда унгиратский нойон врачевал свою руку, подъезжал к его куреню, громко распевая песни в предвкушении встречи с невестой.

Когда Темуджин подъехал к куреню Дэй-сечена, поднялся страшный переполох. Старый нойон первым подбежал к спрыгнувшему с коня юноше и неловко обнял его одной рукой.

— Дэй-сечен, я приехал за своей невестой! — кланяясь тестю, сказал Темуджин.

— Пойдем ко мне в юрту, сынок, — улыбаясь, ответил счастливый отец и крикнул столпившимся унгиратам: — Позовите Борте. И готовьте свадебное угощение!

Но девушка, словно почувствовав, сама явилась к жилищу нойона. Когда она и Темуджин увидели друг друга, оба растерялись. Не отрывая глаз, они вошли в юрту и сели рядом. Дэй-сечен налил гостю кумыса, жены выложили на блюда угощения. Однако сын Есугея ничего этого не заметил. Он разглядывал свою невесту, а она смотрела на него.

Темуджин сильно изменился. Дэй-сечен заметил, как он стал походить на отца. Та же стать, те же волосы, властная складки в уголках губ. И глаза. В детстве у Темуджина они были желтые, кошачьи. Теперь в них словно жило Вечное Синее небо, голубое, полуденное, в левом, и бирюзовое, рассветное — в правом. Точно такими же глазами смотрел на мир Есугей-багатур.

Жених и невеста не расставались до самого вечера. Свадьба шла своим чередом, песни сменялись плясками, пенился в чашах кумыс, мясо молодого бычка, заколотого по такому поводу, исходило в котлах ароматным паром. Довольные гости с трудом отваливались на лежанки и весело улыбались жирными губами — праздник удался на славу.

Дэй-сечен пожаловал зятю длиннополую соболью шубу — ханский подарок, который, однако, не вверг нойона в убыток. Прошлой зимой унгиратским охотникам повезло добыть много пушного зверя в отрогах Баргузина. Шкурок в курени хватило бы не на одну сотню шуб.