Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря да вторую половину сентября, стояла совершенно летняя жара, и Паутов несколько раз принимался пить воду с льдом. Ирочка едва дождалась, когда кончится этот бесконечный обед, и с вызывающим видом заявила:
– Теперь, папа, мы можем ехать…
– Ехать?! – взмолился Паутов. – В такую жару?
– Если ты не хочешь, я поеду одна, папа.
– Одна, в Байдары?
– Нет, пока на Малахов курган…
– Окончательно ничего не понимаю! Если бы ты была офицером или, по меньшей мере, дочерью боевого генерала, то…
– Я патриотка.
Уговоры ни к чему не повели. Ирочка настояла на своем. Паутов страдал одышкой, а тут еще после обеда тащиться по такой жаре. Но настойчивость Ирочки ему даже понравилась.
Когда они вышли из ресторана, к подъезду весело подкатило несколько экипажей с крымскими туристами. По привычке Паутов осмотрел с ног до головы двух красивых молодых дам и как-то вдруг почувствовал себя старым. Да, вот и одышка, и проседь, и вставные зубы, и все прелести начинающегося почтенного возраста. Вдобавок он поймал наблюдавший его насмешливый взгляд Ирочки и, точно оправдываясь, ответил на ее тайную мысль:
– Что же делать, состарился… да!..
Ирочка знала, что отец в свое время пользовался большим успехом у женщин, бросал много на них денег, а сейчас сохранил только дурную привычку говорить о них с покровительствующим цинизмом и оглядывать с ног до головы с какой-то усталой наглостью.
Они взяли коляску и отправились на ту сторону бухты. В воздухе столбом стояла удушливая известковая пыль; от накалившихся каменных стен так и обдавало сухим зноем. Паутов смотрел какими-то безнадежными глазами кругом и обмахивал красное вспотевшее лицо платком.
– Откуда у тебя, Ира, это мучительство? – заговорил он наконец, сдерживая раздражение. – Я по натуре совсем не злой человек, твоя мать – тоже… да. Я знаю, что тебе совсем не нужен Малахов курган, а мучить меня доставляет удовольствие.
– Я хочу сделать из тебя патриота и разбудить в тебе гражданскую скорбь… Вообще необходимо тебе подтянуться. Что касается моей злости, то она понятна сама собой; я уже на роковой границе, за которой начинается стародевчество.
– Сама виновата… Разве было мало у тебя женихов? Нынешним девушкам подавай непременно героя…
– Да, именно… Юридически это называется покушением с негодными средствами, – я говорю о себе, а не о других.
– А ты все-таки не злись. Это некрасиво…
Ирочка вдруг покраснела, точно кто ударил ее по лицу. Отец попал в самое больное место и сделал это сознательно, потому что сам злился. Они молча поднялись в гору, миновали предместье и молча остановились у подножия кургана. Паутову опять стало жаль дочь, которую он напрасно обидел. Бедняжка, она была неизлечимо больна своей некрасивостью, и он еще раз как-то смутно почувствовал себя виноватым перед ней.
Когда они поднимались по крутой тропинке к домику сторожа, Паутов останавливался раз десять, чтобы перевести дух. Ирочка шла впереди легко и грациозно. У ней была стройная и красивая фигура и красивые, немного кошачьи движения. Паутов даже полюбовался издали, тем более, что Ирочка не оборачивалась к нему.
«Бедная девочка… – думал грешный отец. – И хорошая. Право, совсем хорошая… Ах, если бы только не это несчастное лиц…»
Ирочка остановилась у домика сторожа, поговорила со стариком и по его указанию одна прошла к памятнику Корнилова. Она только теперь оглянулась на город, поражавший контрастом световых эффектов: эти чудные бухты цвета эмали старинного фаянса и рядом берега какого-то безнадежного, казенного желтого цвета, усеянного карточными домиками. Стоявшие в бухте броненосцы казались с этой высоты игрушечными. А кругом вся зелень была выжжена, что уж совсем не гармонировало с летним жаром и живой, фосфорической синевой чудного моря. Получалось какое-то выставочное впечатление, когда зритель старается насильно вызвать иллюзию жизни. Ирочке так и казалось, что она смотрит в какой-то гигантский стереоскоп, где на раскраску рисунков не пожалели материала и особенно постарались для моря, которое на горизонте от наляпанной краски превращалось в черное.
– И все-таки хорошо… – проговорила Ирочка, резюмируя общее впечатление, когда подошел отец. – Не правда ли?
– Да, да…
Он обрадовался, что она говорит так спокойно, и принялся торопливо рассказывать разные эпизоды из истории этой «русской Голгофы», на которой они сейчас стояли. Да, война, конечно, колоссальная бессмыслица, но она родит героев. Вот, может быть, этот Малахов курган является в русской истории благодетельным поворотным пунктом, который еще до сих пор не оценен по достоинству. Да, вон там, где развалины древнего Херсонеса, русский народ крестился водой, а здесь, на Малаховом, было крещение огнем.
– Не довольно ли гражданских мотивов, папа? – остановила его Ирочка с улыбкой. – Впрочем, я не мешаю…
Паутов с удивлением посмотрел на дочь, – она говорила совсем другим тоном, топом усмиренного, успокоившегося человека. Спускаясь с кургана, Ирочка заметила:
– А как хорошо, папа…
– Да, да… Природа – это все, – ответил он, понимая охватившее ее настроение. – Природа прежде всего справедлива…
С последним Ирочка не могла согласиться при всем желании, и ее плечи сделали нетерпеливое движение.
II
Из Севастополя они выехали под вечер, когда спал дневной зной. Паутов даже был доволен, что согласился ехать в экипаже, тем более, что такое путешествие, видимо, доставляет удовольствие дочери. Ола несколько раз оглядывалась на Севастополь, на Малахов курган, на новый собор в Херсонесе, точно стараясь припомнить что-то хорошее. Синяя эмаль моря скрылась за выжженными солнцем бурыми холмами, и ей не нравилась эта пылившая лента шоссе, особенно когда попадались встречные экипажи.
Паутов чувствовал потребность вздремнуть и, чтобы не поддаться этой слабости, рассказывал что-то об истории Херсонеса, потом историю наследного штурма Малахова кургана, потом заговорил ни с того ни с сего о геологическом строении Крымского полуострова и кончил общими геологическими картинами в связи с нарастанием органических форм.
– Сначала появились растения и животные низших порядков… да. Растения бесцветковые: водоросли, хвощи, папоротники… Животные беспозвоночные… да. Рыбы появились только в силурийскую эпоху, гады – в триасовую, птицы и млекопитающие – в юрскую и меловую, а человекоподобные формы – в третичную.
– Как это трогательно,
