Легенда о Травкине - Анатолий Азольский

— И все? — слегка удивился он. — Я-то думал... Ну, так сегодня же Казинец по шпалам пойдет, с сидором на горбу...

Родин молчал, ерзал, руками не размахаешься в сдавленном объеме «Волги». Потом забормотал что-то. Тихо рассмеялся.

— Вадим Алексеевич, а ведь вам повезло, так повезло... Собаке брошена такая кость! Редкостная удача выпала вам! Великолепно! Вы же теперь свой человек у Василия Васильевича, родной человек. Вы всем там теперь милы и дороги! Как же! Как же! На них всегда давило, что вы — признанный специалист оборонного дела и полигонного ремесла. Это их очень стесняло. Рыцарь в белых одеждах. Субъект, вдохновленный высочайшими устремлениями. Сами же они — плюгавые душонки, дьяки в приказной избе. Давно разуверились в идеалах, на страже которых сидят. Канцелярские ничтожества, временем поднятые до высот крупного негодяйства. Истинную цену бумажкам они знают, уж этой-то — наверняка, в невежество главного конструктора они не верят, но как же им приятно сознавать, что рыцарь-то — не без страха и не без упрека... Я вас поздравляю, Вадим Алексеевич, ваша карьера теперь обеспечена, вас теперь высоко вознесут, потому что всегда можно вас схватить за ногу и потянуть вниз: бумага, официальный документ, скрепленный подписью трех светил радиотехники... (Воронцов выгнул руку, доставая из заднего кармана поминальный список свой, переспросил фамилии, удостоверился, что они — там.) Еще раз поздравляю вас! Путь свободен! Сегодня же летим вместе на полигон! Даешь «Долину»!

— Нет, вы ничего не поняли! — начал злиться Травкин. — Ничего! Я — профессионал! И любой намек на обратное — недопустим! Мужик с поротой задницей мог истово кланяться барину, а я — не могу. Не могу! В науку, в искусство, в управление сейчас хлынут толпы деградантов, руководителями станут те, кто умеет только подчиняться. А мне предстоят еще большие дела. Мне, возможно, придется создавать техническую основу противовоздушной обороны страны, и я ее не создам, если буду знать, что власть, которой я честно служу, дорожит фальшивками, марающими меня...

Заговорила рация: «Седьмой! Седьмой!.. Объект у кассы номер шесть!..» Воронцов, не глядя, ткнул пальцем, оборвав доклад.

— Наш разговор — не записывается?..

— Нет, — заверил Воронцов.

Они молчали. Потом вздохнул Родин. Спросил тишайше, одними губами:

— Что предлагаете?..

— Вытащить из сейфа все позорящие «Долину» бумажки! И схемы тоже. Более того. Все инстанции, ведающие нашими душами, должны впредь — отныне и вовеки — знать и помнить: прикосновение к Травкину смертельно опасно!.. Все! Обдумайте и приступайте.

Они долго молчали. Сидели не шелохнувшись. Обдумывали. Потом горько вздохнул Родин. Протянул руку и положил ее, невесомую, на плечо Травкина.

— Вадим Алексеевич, дорогой, опомнитесь... Впервые мы видим вас таким озлобленным, таким свирепым. Ну, понимаем, оскорблены тем, что эта скотина в мыслях допустила, что и вы из того же скотского сословия. Так это ж было и будет! Это — жертвоприношение, только этим и можно ублажить власть. Весь народ признает себя стадом, над которым должен гулять кнут. Ну, что из того, что над нами — подонки? Это даже к лучшему. Они глаз друг с друга не спускают, воли себе не дают, а нам кое-что позволяют. К лучшему, уверяю вас. Вспомните, сколько ума и чистоты было у тех, в семнадцатом году, а что получилось?..

Травкин сбросил его руку с плеча.

— Меня-то вы не ублажите... Нет! Решайтесь! Думайте!

Вновь молчание. Задвигался Воронцов. Выгнул спину, попытался вытянуть ноги.

— Помнится, — сказал он, — там три схемы были, по схеме на блок. Где же третья?

— На третьей кто-то из разработчиков нарисовал правильную логику, с моих слов. И подпись под логикой — моя.

— Ага. Им невыгодно было красть третью схему. Но все-таки три схемы — в описи документов, опись — в портфеле Казинца... Уже что-то есть...

Подключился Родин, начал соображать, расспрашивать Травкина: какие значки стояли в правом верхнем углу схем, какие в левом нижнем? Подхватил идею Воронцов, процитировал статью 76-ю Уголовного кодекса и комментарии к ней, а они указывают, что преступными могут быть признаны не только действия, причинившие реальный вред, но и те, в результате которых тайна вышла из-под контроля лица, которому была доверена, и могла («...м о г л а!..» — явственно выговаривая каждую букву, сказал Воронцов) стать достоянием посторонних лиц. Рузаева, Липскина и Шарапова к ним не отнесешь, но Василия Васильевича и иже с ним...

Напрягли память и вспомнили: Казинец дважды отпрашивался на 4-ю, в последний раз — на воскресенье, 18 июля. Там и передал схемы кому-то из этой троицы, установить — проще пареной репы: заглянуть в полетные листы спецрейсов. В среду схемы были уже в НИИ Зыкина, где три кита радиоэлектроники сварганили заключение и вместе со схемами передали его Василию Васильевичу. Надо спешить: Шарапов — тертый калач, в понедельник или вторник схемы заберет, если уже не забрал и не летит с ними на полигон.

— Не летит, — сказал Травкин. — Я узнавал. Он толкнул дверцу, выбрался из «Волги», чтоб не стеснять помощников.

— Не туда смотрите, — дал совет. — Казинец — фигура необходимая, но недостаточная. Думайте. Я погуляю.

Они позвали его через полчаса. Все, кажется, было ими обдумано. Родин заливался довольным хохотком, Воронцов пополнял свой список. Включенная рация оповестила о том, что объект выпил два стакана газировки, причем без сиропа.

— Мы сейчас летим в Алма-Ату, — сказал Воронцов, подводя итоги, — а вам надо сидеть дома, транспорт я организую. — Он свистом подозвал милиционера и залпом выложил Травкину последние производственные новости: монтажка заваливает июльский план и три «Дона» передала 5-му отделу, а сдача «Немана» приостановлена телефонограммой завода-изготовителя.

48

В три утра был он дома и рухнул на кровать — так устал, так измотался за сутки. И по дороге к дому, и во сне, тревожном и ярком, и в монтажке, куда приехал после обеда, он представлял себе, как работают Родин и Воронцов, и все, на полигоне происходившее, телефоном сообщаемое в Москву, совпадало с тем, что виделось во сне и рисовалось воображением.

Еще до полудня по-полигонному Родин и Воронцов оказались на 4-й. Вошли в домик Травкина, отдышались, искупались, полежали на солнышке, и Родин на «газике» поехал на 35-ю, по пути сообщая встречным и попутным об интересных новостях с пляжа. Тем же занялся и Воронцов, обзванивая площадки. Разрабатывая весь этот спектакль, они уводили себя в тень, они топали за кулисами, изображая погоню, и перевирали реплики, сидя в суфлерской будке. Не прошло и часу, как в домик пожаловали особисты: поступил сигнал об утере документа, содержащего военную и государственную тайну, и документ этот — был или есть на «Долине». Отрицавший подобную возможность Воронцов посадил особистов в «Волгу» и привез их на 35-ю. Как раз — обеденный перерыв, все портфели инженеры сдали в спецчасть, там же, на «Долине». Комнату вскрыли, портфели тоже. Отсутствие двух схем в портфеле Казинца обнаружили. «Удовлетворительных объяснений дать не мог...» — так, наверное, отстучали в Москву телетайпом. Но выплыла фамилия: Шарапов, начальник 52-й лаборатории, приказавший Казинцу передать схемы — «для ознакомления разработчика с изменениями, внесенными в них». Передача произошла в воскресенье 18 июля. Случай не редкий, грозящий Казинцу и Шарапову строгим выговором и временным отстранением от полигона.

Но — суббота, со всех площадок истомленные жарой люди устремились к озеру, к пляжу, и отсюда, с пляжа, с неприкрытостью, обнаженностью и срамностью, свойственной местам, где люди — голые, размножились слухи, которым никто никогда не поверил бы, если б не покоилась под ними правда: по подозрению в шпионаже арестован разработчик РЛС «Долина» инженер Казинец. До заката солнца политработники полигона отбивались от вопросов и сами начинали пощипывать ими Москву. Слухи перерабатывались в строчки донесений, и получалось так, будто где-то на самом высшем уровне трудится комиссия под председательством Василия Васильевича Кукина. Будто ею отстранен от «Долины» главный конструктор ее Травкин, разоблаченный то ли как шпион, то ли как отъявленный проходимец. А поскольку дезавуирование имеет обратную силу, — это уже давно стало обычаем, если не традицией, — то аннулированы подписи Травкина под всеми документами прошлых лет. Поговорили о том, что кое-какие станции будут сняты с вооружения. А уж «Долину» сдавать будет некому, там идет чистка, как в 37-м году, хватают самых лучших, инженер Казинец, кстати, по итогам второго квартала признан победителем соцсоревнования и помещен на Доску почета.

Самое страшное Москве сообщили шепотом: есть данные о том, что по канцелярскому кругу какого-то учреждения ходит — бумажкой, которую вот-вот швырнут в корзину, — тайна особой военной и государственной важности, святая святых, рабочая частота РЛС «Долина», та самая частота, которую берегли от станций слежения в сопредельных с полигоном странах, из-за святости которой и разрешали «Долине» работать на излучение только в определенном секторе и только на север. На всеобщее обозрение и рассмотрение выставлена тайна, так и не убереженная.