Возвращение - Анатолий Гончар

— Вы знали генерала-батюшку? — Лёнька открыл рот от удивления.

— Знала, ещё как знала! Сама бы его убийцу искать отправилась, только есть у меня сейчас и другая кручинушка. Но не об том речь. Ты мне про убивца, что знаешь, сказывай.

— Да мне, почитай, про него, кроме имени, ничего и неизвестно будет.

— Так порой и имени бывает достаточно, ежели оно настоящее.

— Стилетом его кличут, бабушка. А большего я пока и впрямь не знаю.

— Стилет, говоришь? Странное имечко. Жаль, не имечко это вовсе, а прозвище, самому себе данное. Да добрые люди таким именем и не прозываются. — Яга задумчиво посмотрела в стоящее на столе зеркало, словно силилась увидеть в нём невидимое. — А давай я тебе, милок, погадаю? — предложила она понуро сидевшему Леониду и, взяв в руки деревянную погремушку, украдкой посмотрела на играющего в уголочке мальчика.

По детской погремушке гадание старое, к разгадке сложное, но котов в доме не было, в тину болотную вглядеться негде было, а пряжа путеводная год, уж считай, как кончилась. Гадала Яга долго, почитай, с утра до ночи гадала. А как гадать закончила, ещё полчаса сидела, гадание своё измысливала.

— Странное имя и гадание странное, — наконец очнувшись от оцепенения, Яга поведала о нагаданном. — Стилет — это то, что не совсем то, что ищется, — Тихоновна замолчала и пристально посмотрела на притихшего ординарца.

— А как же это понять, бабушка?

— Так и понимать. Искать будешь, ищи не то, что видится. Странное и непонятное приглядывай, глядишь, и сыщется твой враг истинный. А больше я тебе подсказать не могу, по прозвищу большего не увидится, вот бы имя убивцы того узнать, тогда б и гадание другое бы вышло. Ты у нас ещё ноченьку переночуй, пущай раны твои затянутся. Я тебя мазями жгучими в вечёр натру, пожжёт малость, зато к утру словно новенький станешь.

— Бабуль, — тихонько проговорил Лёнька, вытаскивая из-за пазухи завёрнутый в тряпицу стилет. — Оружие это евоное, таким же и воеводу убили.

— Стало быть, тебя этим ранили?! — скорее утверждая, чем спрашивая, сказала Баба-Яга и, протянув руку, попросила: — Дай — ка я над ним шепну слово тайное, может, оно магии моей малой поддастся и хозяина своего укажет. — С этими словами Тихоновна взяла в руку сверкающий синевой клинок и, поднеся к губам, что-то забормотала. По лезвию пробежала едва заметная искорка и, ткнувшись в рукоять, исчезла. — Ну вот, — отдавая оружие Лёньке, довольно сказала ведунья. — Может, что и получится. А теперь раздевайся, мазями моими рану натри и спать ложись. Утро вечера, оно всегда мудренее будет.

Так он и поступил.

Утром чуть свет Яга поднялась и Лёньке в дорогу припасы готовить начала, Августинка — то спала нынче, вчера за день умаялась, раненого обихаживая. Да собирать многого и не требовалось: съестного малость, сухариков там да ветчинки. Чуть позже и Августина поднялась, по хозяйству хлопотать стала. А самому ратнику отоспаться дали. Только к полдню в путь — дорогу проводили, тропку прямую, тайную показали.

В Трёхмухинске Лёнька долго не задержался. Не мог, по его думам, обретаться такой враг в Трёхмухинске. Городок маленький, все друг другу на виду, знакомые (чужаков здесь не жаловали), а кто б чужой под своего рядиться начал, запросто на чистую воду вывели бы. Тут уж город какой покрупней нужен был. А таких только два было. Первым на пути Лохмоград стоял, туда наш путник и отправился. Уже на самом выезде у ворот северных он внезапно натянул поводья: знак, намалёванный оранжевой краской на дверях покосившейся кузни, показался ему знакомым. "Мастеровой по части кузнецкой Крел Урядный", гласила начертанная под знаком надпись. Леонид присмотрелся, сомнений не было: завитушки на этом цеховом знаке и орнамент, выбитый на эфесе стилета, были чеканены одним мастером. Лёнька спрыгнул с коня, накинул поводья на один из кольев ветхой, стоявшей о бок с кузней коновязи и решительно шагнул под своды чадившего на весь белый свет здания.

— Ты, случаем, друга моего не видел? — едва войдя, спросил он и, осторожно вытянув стилет, показал его обмершему от неожиданности кузнецу. — Ты ковал? — вопрос, заданный в лоб, не давал возможности на обдумывание.

— Я. Моя работа, — тупо ответил кузнец, и тут же, спохватившись, замахал руками. — Так мож и не моя, мало ли ножиков по свету белому бродит, легко и обознаться!

Но Лёньку было уже не провести. Он ринулся вперёд, и хоть кузнец сам был малый не хилый, но злоба и удаль молодецкая позволили парню, схватив кузнеца за грудки, тряхнуть так, что ноги его оторвались от земли и повисли в воздухе.

— Говори, кто клинки забирал? Кто заказывал?

— Не знаю я, — перепугано пробормотал кузнец. — Человек один. Не впервой ему ковал, монетой золотой расплачивался Трёхмухинской, но не наш он, вот ей — богу, не наш.

Бывший ординарец опустил на пол перепуганного до смерти Урядного Крела.

— Значит, не ваш?

— Не наш, — подтвердил кузнец, украдкой отступая под защиту наковальни, стоявшей посредине кузни.

— Раз не ваш, так и спросу с тебя не будет. Скажи мне только, как он выглядел?

— Мужик как мужик, — кузнец виновато развёл руками. — В одёжке нашей Трёхмухинской, но точно не наш. Глаза такие холодные, ледяные вроде, и брови… брови, будто оспинами побитые, да голос хриплый помнится…

— А лицо? Лицо как выглядело?

— Лицо я не видел. Ты уж, господин, не гневайся, лицо у него завсегда сокрыто было.

— А раз сокрыто, что ж ты не догадался, что для злого дела оружие-то твоё предназначено? — на эти слова кузнец лишь горько усмехнулся и смущённо пожал плечами.

— А разве нынче поймёшь, что для доброго, а что для злого дела делается? Когда кривда с правдою под ручку бродят, у всякого только своя выгода имеется. А я что, хуже других?

— Может и не хуже, — сказал Лёнька, поворачиваясь к выходу, — но знать, пожалуй, и не лучше будешь.

Без промедления выехав из города, ординарец попылил в нужном направлении. Дорога у него была неспорая, припасов оставалось ещё много, и лошадку он жалел, сильно не гнал. По пути лишь деревеньки попадались заброшенные да сенокосы застаревшие. Косить — то их некому стало: кто помёр, кто в города подался, кого в армию взяли, а кто и разбойничать начал. Сами изредка встречавшиеся на Лёнькином пути разбойники, лениво лежавшие на придорожных полянках под солнышком, одиноким путником не интересовались, то ли совесть имели, то ли справедливо рассудив, что с человека служивого взять нечего, а получить много можно, напасть не решались. Одним словом, добрался Лёнька до Лохмоградских стен без приключений. Первым делом по кузням бродить отправился (кто знает, может и здесь следы убивца остались), да сколь ни ходил, ничего не выведал. На постоялом дворе остановился и принялся искать, как было сказано Ягой, нечто "неприметное". Дни своим чередом шли, денежки в кошельке таяли, а нужного не находилось, вроде бы можно было в Кривоград отправиться, да всё время что-то удерживало, будто вело куда-то. Но что именно — ответа не было.

— Воевода умер, — Караахмед пристально посмотрел на Изенкранца, тот понимающе ухмыльнулся. — На войне это случается, но росское войско не может оставаться без предводителя, иначе может произойти что-нибудь нам нежелательное.

— У Вас есть какие-то конкретные предложения? — Изенкранц не любил в разговорах с чародеем ходить вокруг да около, а эта манера мага тянуть кота за хвост его всегда раздражала.

— Да, — нисколько не смутившись прозорливости советника, Караахмед позволил себе лёгкую улыбку. — Мы предлагаем на эту должность генерала Горлопанова.

— Кто так решил и почему? — казалось, Изенкранц выглядел не слишком довольным.

— Ты знаешь, но он, — маг сделал ударение на слове Он, — очень настаивал.

— Настаивал, говоришь… Что ж, я устрою такое назначение, но запомни, это не лучшее решение, далеко не лучшее. Вы ещё убедитесь в этом. Ещё убедитесь! — на лице советника играла нехорошая ухмылка. — Они ошиблись, и эта ошибка может нам, точнее вам, слишком дорого стоить.

— О цене не стоит беспокоиться. Владыки способны заплатить любую цену, к тому же они никогда не ошибаются! — произнося последнюю фразу, чародей внезапно подумал, что, может быть, Изенкранц прав? Кто как не сами Великие лорды учили его, что ни в чём, связанном с россами, нельзя быть до конца уверенным. Он вспомнил фразу, обронённую одним из них: " Мы почти ничего не знаем о природе силы, поддерживающей Рутению, и никогда ни в чём не можем быть до конца уверенными, когда идет вопрос об этой проклятой стране или о её жалких жителях".

Лорды.

На этот раз Караахмеда приняли в главном зале роскошного замка, стоявшего на вершине поросшего деревьями холма.

— Назначенный по велению короля (с нашего тайного на то одобрения) воевода, хоть и крут на расправу, хоть и помешан на муштре и учениях, и к тому же совсем не имеет боевого опыта, но, к сожалению, с лихвой компенсирует его своим служебным рвением. — Лицо властителя мира искривила горькая усмешка. — Если так пойдёт и дальше, рано или поздно россы выследят наши приготовления. Изенкранц своих слов не сдержал, не сумел отозвать отряды вольные-особые, что в горах тайно рыскают. Выпустил нити управления из своих рук. Но ведь прав был сукин сын — Горлопанов — то тот с норовом оказался — за букву закона от королевского советника спрятался. И если о тайном месте россам станет известно, ничто не сможет их остановить. Орки разрозненны. И про их повадки слишком много известно отрядам Рутении. Их охраной вдоль болот не выставишь. А охраны должно быть достаточно много, чтобы могли они выдержать удар любого воинства. А много орков потребуют много пищи и много чего прочего. Да и следов будет не скрыть, и тогда рано или поздно наша тайна раскроется.