Служу Советскому Союзу - Василий Высоцкий

Пришлось смилостивиться и отправить его следом за остальными друзьями. После этого я сразу же пошел обратно.

— Чего это вы там удумали? Эй, куда пошел? — донеслось мне вслед.

Возможно, сидящие поодаль бабушки и запомнили меня, но… Если бы я не поступил так, то день присяги был бы испорчен напрочь. Да и Мишке с Ириной было бы неприятно, а Мишке ещё и больно.

Так что никаких угрызений совести по поводу того, что на асфальте остались лежать трое крепких парней, я не испытывал. Они тоже бы не испытывали, если бы на их месте был бы я.

Я забежал за сигаретами. По пути взял три бутылки из темно-коричневого стекла, с наклеек которых весело скалился Буратино.

Когда вернулся, то отец Семена спросил:

— Ты что там, в очереди стоял? В Москве тоже очереди?

— Да так, — протянул я лимонад. — Много любителей шипучки появилось. Вот и пришлось задержаться. Ну что, берем Мишку, его подругу и на Красную площадь?

— Да, конечно, — улыбнулась мать Семена и взяла из моих рук чуть запотевшую бутылку.

Глава 33

Я думаю, что роль хорошего сына удалась мне в полной мере. Вроде был предупредительным, обходительным, веселым и задорным. Таким, чтобы меня запомнили, как взрослого и неунывающего мужчину.

Мишка с Ириной вроде как и были с нами, но держались чуть поодаль. Ирина смущенно опускала глаза, когда родители Семена по тому или иному вопросу обращались к Мишке. Забавно было видеть подобное смущение. Особенно забавно было мне, жителю двадцать первого века с его свободными нравами и сексуальной раскрепощенностью.

Вот скажи этим людям, что через пятьдесят лет на голубом экране начнут скакать голозадые девицы и голозадые мужики, а по вечерам начнут вытаскивать грязное семейное бельё и размахивать им по федеральным каналам — в крайнем случае покрутят пальцем у виска. Не поверят мне, что скандалы, пошлость и фиглярство займут место вечерних концертов, многосерийных фильмов, образовательных программ.

Нет, концерты будут, но…

Признаться честно, может и поворчу по-стариковски, но те песни, что сейчас звучат по радиоприемнику в казарме и те, что играли в машине из магнитолы — две большие разницы. Редкие экземпляры эстрады ещё пытались что-то преподнести, но хорошие песни обычно не доходили до эфиров радио — хорошие песни были непопулярны. Такие песни вызывали эмоции, а не просто ставились для того, чтобы зажечь в танце «джига-дрыга». Потому и приходилось самородкам выкладывать своё творчество в интернет. А уже оттуда по крупицам их выковыривали. Как мелкие бриллиантики из огромной кучи дерьма. Выковыривали и делились между такими же единомышленниками.

Таким бриллиантом в своё время стал для меня Николай Носков. А ведь он где-то в эти года служил, правда под Мурманском на Северном флоте. Но его песни постоянно звучали в моем сборнике. А уж без песни «Павшим друзьям» редко обходились какие-то посиделки с сослуживцами… Когда от музыки и голоса мурашки ползли по коже, а пальцы зло сжимали рюмку с пьянящим ядом…

Но это всё будет в будущем, а пока…

А пока что Москве исполнялось восемьсот двадцать пять лет. В отличие от тех празднеств, которые я помнил — сейчас не было никакого ажиотажа по поводу празднования. Вроде как будет и будет день города завтра, но… будет и будет. Подумаешь. Не такое уж это большое событие для обычного трудового народа. И не надо было осваивать деньги на празднование, из которых немалая часть оседала в карманах устроителей.

Сейчас же улицы были полны школьниками и школьницами. Школьная форма попадалась повсюду, куда только кинешь взгляд.

Первое сентября… Через восемь лет, и я вот также пойду в первый класс. И мои глаза будут вот также гореть предвкушением вхождения в новую стадию жизни. В ту самую, в которую уже входили старшие ребята с нашего двора. Эх, помню, как я им тогда завидовал — ведь им не нужно было есть манную кашу с комочками, а после обеда ложиться спать. Они могли сделать что-то, что называлось «домашкой», а потом до вечера гулять. До тех пор, пока с балкона не донесется крик:

— Сережка-а-а! Домо-о-ой!

Но это будет не сейчас. Да и будет ли вообще?

Будет. Я смотрел на Мишку и Ирину. Смотрел и понимал, что будет. И я приложу к этому все усилия.

После прогулок по Москве и посещения Красной площади (в мавзолей мы так и не попали), мы приехали на место учебы. Были сказаны нравоучительные слова, потом объятия, пожелания и влажные поцелуи в щеку. После всего этого мы с Мишкой простились с родителями Семёна.

Ирина уехала чуть раньше, сказала, что родители будут волноваться, если не вернется вовремя. Я видел, как она пожала руку Мишке. Если бы не было родителей Семёна, то может быть даже подставила бы щёку. Но…

Отец Семёна показал мне глазами, мол, бери пример с друга. Я в ответ кивнул и чуть поджал губы, вроде как буду стараться. Родители Семёна смотрели, как их сын входит в ворота казармы. Я ещё отдал честь на прощание. Знал бы, что они видят своего сына в последний раз, то обнял бы ещё пару раз, чтобы глубже запечатлеть образ геройского парня в сознании…

На вечерней поверке капитан Драчук дождался пересчета, доклада заместителя командира взвода и выступил вперед:

— Курсанты, сегодня вы приняли присягу и вступили в новую фазу жизни. Отныне вы военнослужащие Вооруженных Сил Советского Союза. На вас возлагается обязанность охранять и защищать мирную жизнь простых людей… Кхм… В общем, отбросим эту обязательную мишуру. Сегодня днём случилось из ряда вон выходящее событие!

После этих слов капитан обвел мрачным взглядом стоящих курсантов. Постарался заглянуть в каждые глаза, как будто искал хоть что-то, что может выдать виновника происшествия. В ответ он встретил только непонимающие и заинтересованные взгляды. Я уже понял, к чему завелся этот разговор, но постарался сделать вид, что тоже ни хрена не понимаю и только хлопал ресницами.

— Никто ничего не хочет сказать? — спросил капитан.

Многие начали поглядывать на стоящих рядом. Ожидали, что кто-то признается в том, что… А в чем?

— Виноват, товарищ капитан! — после пятисекундного молчания вытянулся Лёха. — Съел сегодня три порции мороженого. Одно точно было лишнее. Но не смог удержаться — такое вкусное было… Готов понести заслуженное наказание.

В рядах курсантов послышались смешки. Под грозным взглядом нахмуренных глаз капитана смешки пропали так же быстро, как и появились.