Тысячелетие России. Тайны Рюрикова Дома - Андрей Подволоцкий

Но вернемся в Сергиеву обитель. Великий князь владимирский и московский Дмитрий Иванович за все время посещения обители оживился лишь раз и лишь раз обратился к Сергию Радонежскому с просьбой. Как пишет «Житие…», «…в то время в обители… были два инока-боярина: Александр Пересвет, бывший боярин Брянский, и Андрей Ослябля, бывший боярин Любецкий. Их мужество, храбрость и искусство воинское были еще у всех в свежей памяти: до принятия монашества оба они славились как доблестные воины, храбрые богатыри и люди очень опытные в военном деле. Вот этих-то иноков-богатырей и просил себе в свои полки Великий Князь…».

Итак, благословение на свои дела и начинания великий князь не счел нужным просить, ибо оно ему, по мнению князя, дадено по факту рождения. А вот забрать двух иноков — тут нужно согнуть свою гордую голову в просительном поклоне, ведь по тогдашним общественным представлениям это уже не княжьи подданные, а «рабы Божьи». Но для князя каждый воин на счету, он рвется в бой — и здесь терпеливый старец опять идет навстречу пожеланиям князя, нарушая все писаные и неписаные правила. В 1073 г. митрополит Киевский и всея Руси Григорий, грек по происхождению, пишет свою знаменитую речь «О стязании с латиной», как программный документ размежевания с Западной церковью. Среди прочих обвинений в нарушении требований Священного Писания и христианских норм митрополит Григорий обвиняет «латинян», что у них священники и даже епископы берут в руки оружие и ходят в крестовые походы, забыв слова Иисуса Христа: «…ибо все, взявшие меч, мечем погибнут» (Мф. 26: 52). Эта речь стала символом «истинного» православия — и вот Сергий Радонежский, вопреки православным канонам, отпускает монахов на войну. И не просто отпускает, но даже приказывает им возложит на себя схимы с изображением Христа[70] — высшая честь для монаха, которой были удостоены даже не все ученики преподобного Сергия. Если князь просит…

Куликовская битва состоялась 8 сентября 1380 г. (ст. стиля). Ее итогом был не только разгром войск Мамая, но и большие потери среди победителей. Так, Лаврентьевская летопись сообщает: «…ту оубьени быша на суиме князь Федоръ Романовичь Белоозерьскыи, сынъ его князь Иванъ, Семенъ Михайлович, Микула Васильевичь, Михаило Иванович, Ондреи Серкизовъ, Тимофей Волуи, Михаило Бреньковъ, Левъ Морозовъ, Семенъ Меликъ, Олександръ, и инии мнози». «Задонщина» в описании потерь еще наглядней: «…Господин князь великий Дмитрий Иванович, нет тут у нас 40 бояринов Больших московских, да 12 князей белозерских, да 20 бояринов коломенских, да 40 бояр серпуховских, да 30 панов литовских, да 40 бояринов переяславских, да 25 бояринов костромских, да 35 бояринов владимирських, да 50 бояринов суздальских, да 70 бояринов рязанских (?!), да 40 бояринов муромских, да 30 бояринов ростовских, да 23 бояринов дмитровских, да 60 бояр можайских, да 60 бояринов звенигородских, да 15 бояринов углецких, а погибло у нас всей дружины 250 тысяч».

По всеобщей оценке как летописцев, так и историков, Куликовская битва была очень кровопролитна («бысть сеча зла, ака же не бывала в Руси»), а потери русского войска были катастрофичны. С.М. Соловьев писал: «…Куликовская победа была из числа тех побед, которые близко граничат с тяжким поражением» — хотя по количеству убитых князей (Новгородская и Лаврентьевская летописи упоминают о гибели лишь двух белоозерских князей — не самых значимых на Руси; более поздние летописи добавляют еще двух тарусских князей и 14 бояр вместе с Пересветом; «Задонщина» же явно преувеличивает потери, особенно итоговые) этого не скажешь. Впрочем, под рукой у Дмитрия Московского было не профессиональное войско, а ополчение, усиленное дружинами отдельных князей; и основные потери (как в количественном выражении, так и по удельному весу), надо думать, были среди простых ратников.

Но не только большие потери простых ратников тяжким грузом упали на сердце великого князя владимирского и московского Дмитрия Донского. Не успели в церквях отпеть убитых на Куликовом поле, как в Москве появился, подобно чертику из табакерки, посол от хана Тохтамыша. За давностью лет трудно сказать, о чем конкретно говорил татарский посол, но попытаться можно. Посол от имени Чингисида, царя Тохтамыша, поздравил русских князей с победой над безродным узурпатором Мамаем и радостно сообщил, что законный порядок, как при предках Тохтамышевых, восстановлен, новый хан Большой Орды сел в Сарайберке и с нетерпением ждет русских князей, по старому монгольскому обычаю, к себе в гости (со многими дарами, разумеется)…

Это был удар похлеще прорыва полка левой руки на Куликовом поле. Получилось, что Дмитрий Иванович со товарищи сам расчистил дорогу для новоявленного царя — заплатив за это кровью своих же воинов.

Недавние куликовские триумфаторы «посла… чествовавшее добре». И, не откладывая, отправили к новому хану своих «киличеев» (послов) с дарами. 29 октября 1380 г. (т. е. через 51 день после Куликовской битвы) отправил своих «киличеев» и князь Дмитрий Иванович, но в Сарай не поехал, как и другие князья.

А уже 1 ноября начался созванный им княжеский съезд. Необходимо было выработать общую линию поведения по отношению к Тохтамышу, добиться «единачества» перед лицом новой опасности. Об итогах этого «снема» летописи, увы, умалчивают, но нетрудно догадаться, чем он закончился. Столкнувшись с новой, еще большей опасностью, князья спасовали. Полтора века их предки и они сами жили под татарской пятой, и день свободы 8 сентября не смог разом перевесить «темное время».

Летом 1381 г. московские послы вернулись от Тохтамыша «с пожалованием и со многою честью». К тому времени было известно, что Мамай разбит на реке Калке, схвачен и казнен, а Ак-Орда и Кок-Орда впервые с 1342 г. обрели единого правителя. Но русские князья, а паче всех Дмитрий Иванович Московский, все еще уповали на чудо, изворачивались — лишь бы не вернуться к тем постыдным временам клянчания ярлыков и ханских милостей. В том же году посол Тохтамыша, некий Ахкозя, с 700 татарами доехал до Нижнего Новгорода, но не посмел поехать дальше. История не вполне ясная — то ли сам посол струхнул, то ли Дмитрий Константинович Нижегородский постарался как можно живописней описать гнев народный против татар на Руси, не гарантируя высокоуважаемому послу (в летописи Ахкозя назван «царевичем», т. е. отпрыском Чингисхана) при этом безопасности. В результате послу пришлось повернуть коня назад не солоно хлебавши.

Но «отваживание» посла ничего не дало — даже наоборот. Гордые сыновья степей очень чутко относились к дипломатическим церемониям, и конфуз потомка Чингисхана Ахкозя не мог быть расценен ханом Тохтамышем иначе, как оскорбление. Тохтамыш начал собирать войска, чтобы проучить зазнавшегося московского князя.

В 1382 г. хан Тохтамыш пошел большим походом на Московскую Русь. Стараясь обеспечить внезапность нападения, Тохтамыш приказал задержать (и убить, по некоторым источникам) русских купцов, которые находились в Орде, чтобы те не подали весть Дмитрию Ивановичу. Правда, внезапность эта была условная — ведь после «отваживания» татарского посла Дмитрий Московский должен был ежедневно ожидать мести хана. Услышав о приближении татар, Дмитрий Константинович Нижегородский не стал ломать комедию, а послал своих сыновей Василия (Кирдяпу) и Семена на поклон к хану. Трудно винить нижегородского князя — после Мамаева нашествия 1377—1378 гг. Нижний Новгород вряд ли мог оказать какое-либо сопротивление. Не менее услужливо поступил и Олег Рязанский, показав татарам броды через Оку, но особого выбора у него и не было.

Тохтамыш взял Серпухов и вышел к Москве. Мужество оставило князя Дмитрия Ивановича, и он бежал в Кострому — как обычно принято было объяснять, чтобы собирать войска. Но Новгородская летопись младшего извода по поводу отъезда великого князя разражается сентенцией: «…И кто нас, братие, о сем не устрашится, видя таковое смущение Рускои земли, якоже господь глагола пророком: аще хощете послушаете, благая земьная снесте, и положю страх вашь на вразех ваших; аще ли не послушаете мене, то побегнете, никим же гоними; пошлю на вы страх и ужасъ, побегнеть вас от 5 —100, а отъ 100—10 000».

Великий князь бросил Москву — как бросают тяжелую сумку, убегая от злой собаки, — авось злая псина выместит свою злобу на бездушном предмете, пока хозяин дает стрекача.

Оставшись без предводителя (вспомним, что дважды Дмитрий Донской в каменном Кремле отбивался от Ольгерда Гедиминовича), москвичи попытались обороняться, но духу у них стало лишь на три дня. На четвертый день хан Тохтамыш пошел на хитрость, пообещав москвичам прощение и удовлетворение малыми дарами, если те покоряться. Слова Тохтамыша были для москвичей тем убедительней, что их огласили шурья Дмитрия Московского — Василий Кирдяпа и брат его Семен. Да, обмануть людей не сложно… Москвичи открыли ворота — защитники были перебиты, а Кремль разграблен. Случилось это 26 августа 1382 года.