Наталья - Минчин Александр

Она смотрит в мои глаза.

— На меня? — спрашивает он.

— На тебя, — отвечает она.

Я уже уверен, что это Наталья. Все смешивается в голове у меня.

— Вы Наталья?

— Нет, у меня другое имя.

— Показалось…

— Пойдем, проводишь нас до метро, — говорит он.

Я смотрю вопросительно на нее. Она улыбается и кивает.

— А когда я тебя провожу до метро, что тогда? — Я стараюсь не улыбаться.

— Тогда… — он задумывается, и на его мордашке отпечатываются все маленькие мыслички и их переплетение.

— Тогда мы поедем, а ты останешься. Это же только до метро.

— Мне будет грустно расставаться с тобой и оставаться одному.

— Мама, — он берет ее за руку, — мы возьмем его с собой? Папа же не вернется, ты сказала.

Она вздрагивает. Я гляжу в сторону, чтобы она не перехватила моего взгляда, как будто я ничего не слышал.

Потом гляжу на нее, все нормально.

— Я не знаю, есть ли у вас время? — она в раздумье и смотрит на меня.

— Это зависит от того, как вам хочется. Времени у меня всегда много.

— Мне хочется того же, что и Гоше.

Мы улыбаемся чему-то понятному нам двоим, он стоит, и глазенки смотрят на меня.

— Пойдемте, — говорю я.

Он берет за руку меня и подпрыгивает, скача по снегу. Она изредка взглядывает на меня, поворачиваясь, а я иду и смотрю только на него. Вот и красная буква метро. Мы останавливаемся.

— У вас руки замерзли, — говорит она, — хотите чаю?

— Э-э, я не знаю.

— Пойдем, мальчик, — говорит он и, не спрашивая, тянет. У него такая теплая ручонка.

Оказывается, что у нее единый проездной, и я благодарю Бога, так как бросаю последний пятак, который лежал в кармане. Мы сидим в метро молча, только взглядывая друг на друга. «Станция „Проспект Маркса“». Она живет в центре, на улице Горького. Мы поднимаемся вверх до конфетного магазина.

Уже все закрыто, праздник. И улица Горького почти пуста, начали праздновать. Рано. А может, и не рано.

— Сколько времени сейчас?

— Половина седьмого. Вам куда-то надо? Сегодня ведь праздник…

— Нет, у меня провал свободного времени. Да, поздравляю вас с праздником, сегодня же…

Она улыбается.

— Спасибо.

В подъезде сыро, старые московские дома. Мне кажется, что она живет с соседями и сейчас все они вывалят и станут глазеть на меня. Она живет одна, и в квартире стоит темнота, пока она не включает свет. Чувство голода у меня пропало, исчезло совсем.

— Раздевайтесь, — говорит она.

Я скидываю верхнее с себя.

— Мальчик, подержи варежки, пожалуйста.

Он сам раздевается. Такой забавный малыш. Все старается сам.

— Почему ты не спросишь, как его зовут, Гоша? — спрашивает она. — Наверно, это неприлично говорить все время «мальчик» да «мальчик».

— Мальчик, а как тебя зовут? — мы все смеемся.

— Саша, — отвечаю я.

— Очень приятно, — говорит она. Она уже раздета, тонкая вязаная кофта обнимает ее стройное тело. Пожалуй, она красивее Натальи, решаю я.

— Вы мне не сказали, как вас зовут.

— Мама, — отвечает Гоша.

Она впервые звонко смеется. Не сдерживая себя.

— Меня зовут Иванна.

— Какое редкое имя.

— Родители любили имя Иван, но я не родилась мальчиком. Оказалось, что есть женская форма имени.

— Иванна, очень красивое имя.

— Спасибо.

— Нет, я правда.

— Я тоже. — Она улыбнулась. — Заходите. Гоша, покажи куда.

Малыш берет меня за руку и заводит в комнату. Она включает за нами свет. Комната освещается. Очень высокие потолки, просторно. Такие уже не строят. Мебель, расставленная со вкусом, не мешает, мне становится как-то уютно. Я подошел к окну, малыш стал рядом со мной.

— Я только чай поставлю.

Я повернулся:

— Да, да, пожалуйста.

Она ушла, вышла в дверь.

Из окна сверху видна улица Горького, магазин «Театральный», людей нет, редкие такси пролетают, спеша. Таксисты всегда куда-то спешат, носятся, особенно в праздники. Я имею в виду, нормальные таксисты.

Интересно, что сейчас делает Наталья? Сидит, наверно, в ресторане со своим мужем и не думает про тебя, ответил я сам себе.

— Саша, тебе нравится вид отсюда?

Откуда он знает такие вещи, подумал я.

— Да, очень. Я люблю, когда пустынно.

Внизу, как тайные светлячки, светили фонари, склоненные на длинных столбах. Похоже, начинался снег. На кухне послышался звук, как будто что-то упало. Через мгновение в дверях появилась она. У нее был не то что виноватый, но какой-то растерянный вид.

— Гоша, я разбила твою чашку…

Он повернулся от окна и спокойно ответил:

— Ничего, мамочка. Сегодня я тебя прощаю, у меня есть вторая.

Она улыбнулась:

— Спасибо. А почему именно сегодня?

— Так, — ответил он загадочно.

— Может, на счастье, — пошутил я. Я вдруг испугался того, что он может сказать. Она провела рукой по волосам и вышла. — Гоша, сколько тебе лет? — не утерпел я.

— Пять, — ответил он.

— А говоришь ты и рассуждаешь, как взрослый мужчина.

— Я должен быть взрослым и должен быть мужчиной, потому что я… один у мамы.

Мне стало грустно. И какой идиот может бросать такую женщину и такого мальчика. Такую мать и такого ребенка. Тот, кому надо бросить, не бросит…

Она внесла на подносе чай, варенье, сахар, что-то печеное. И стала расставлять это на столе. Потом ушла и вернулась, на подносе были тарелки с разными бутербродами, отдельно сыр и отдельно масло.

Все сели к столу, и Гоша стал наполнять сахаром свою вторую, неразбившуюся чашку.

Мне было тепло и хорошо. Почему у них так уютно в квартире? Я не мог понять. Но было настолько уютно, что даже не хотелось двигаться. А надо было вставать — мыть руки.

— Я сейчас, извините.

— Вишневое полотенце чистое, я только что повесила.

— Спасибо, — я внимательно посмотрел на нее.

Горячая вода согрела руки. Я вернулся за стол.

— Какого вам варенья положить?

Оказалось, их было два.

— Чеховского, вишневого. — Чехов тут ни при чем, это мое любимое варенье.

Она ухаживала за мной. Мне абсолютно не хотелось кушать, перехотелось, вернее. Я отпил чаю и взял печенье.

— У-у, как вкусно. Где вы покупали?

— Это я пекла.

Вечно я ляпну что-нибудь не так.

— Тогда еще вкусней. Можно еще?

Она улыбнулась.

— Конечно, сколько угодно.

— Мама, а почему Саша сидит как в гостях?

Ну, ребенок!

— А ты считаешь, что я дома, Гоша?

— По крайней мере не в гостях. У нас гостей уже полгода не было…

— Гоша… за столом нужно есть, а потом будешь разговаривать.

— А как вы его печете? — перевел я разговор.

— В духовке, — у нее в розетке тоже вишневое варенье.

— А, да, естественно, — я засмеялся.

— Только редко это делаю. По-моему, с Гошиного дня рождения в декабре первый раз.

Я взглянул на нее, она ответила открытым взором, чистым, уверенным, ни капли не смущающимся. Встретила меня на улице, а теперь я сижу у нее дома.

В комнате все было какое-то старинное и одухотворенное.

— Эта мебель, видно, давно куплена, — сказал я, надо было что-то сказать.

— Да, это еще от родителей, — ответила она.

— А где они?

Она стала грустной.

— Без вести пропали в полярной экспедиции.

— Простите, я не знал.

— Ничего страшного. Я все равно надеюсь и не верю. Второй год живу и верю.

Я опустил поднятую ложку в розетку.

— Мама, а что такое «без вести»?

— Это когда почтальон не приходит и не приносит письма, значит, без вестей.

— А когда он приходит, то, значит, с вестями?

— Правильно, Гош, ты все понимаешь с полуслова. Я старый по сравнению с тобой, а так быстро не схватываю.

— Какой же ты старый, — он засмеялся. — Мама, Саша разве старый? Он даже моложе пап…

— Гоша, ты сейчас едва не уронил стакан. Пожалуйста, осторожно. — (А у Гоши была чашка…)

— Я хочу чаю еще.

Она встала и ушла.

— Мама сегодня необычная. Не просит спать меня, хотя уже поздно.