Анатомия одного развода - Эрве Базен

— Не будем чрезмерными оптимистами, — посоветовал Гранса. — Это может плохо обернуться.

— Все равно дело уже сделано, — сказал Луи.

— Надо найти способ выгородить тебя, — добавил старый Давермель.

— Само собой разумеется, — сказал мсье Гордон.

Он вынул из кармана конверт и протянул его Гранса, но тот принял неохотно. У профессионалов любители всегда вызывают раздражение: солдатам не нравятся скауты, корпорациям — благотворительные общества, оправданием которых не может стать даже их успех.

— Моя роль окончена, — сказал мсье Гордон, — если только вы, мэтр, не сочтете необходимым вызвать меня в качестве свидетеля. Но как бы то ни было, я уже заходил в комиссариат полиции моего квартала и оставил у них заявление. Даю вам копию. На мой взгляд, мсье Давермелю нельзя терять ни минуты. Ему также следует немедленно заявить местным полицейским властям, что он поставлен перед свершившимся фактом и хочет, чтобы над детьми был учрежден прокурорский надзор.

— Отлично! — сказал Гранса, наконец сдаваясь, чтобы покрепче все взять в свои руки. — Но было бы еще лучше, если б Роза и Ги могли пойти вместе с отцом и подтвердить его показания.

В глазах мсье Гордона мелькнула хитрая искорка, но он тут же постарался погасить ее и скромно сказал:

— Они ждут вас в караульном зале. До того как прийти сюда, я поручил их одному из полицейских.

— Я иду вместе с вами, — предложил дедушка.

— Нет, — сказал Гранса, — это покажется нарочитым. Но завтра же я отправлю Алине вызов в суд: вся эта возня займет не менее пяти-шести дней, а пока мне хотелось бы, чтобы никто не знал, где дети. Пусть они побудут у кого-то из посторонних. Устройтесь как-нибудь. Я не хочу знать у кого.

— Хорошо! — хором ответили Луи и его отец.

— Отправляйся! — сказала Одиль. — Гостями я займусь сама.

Она устало ссутулилась: одно дело принять на себя тяжелую ношу, другое — вдруг ощутить, с какой силой она давит на твои плечи. В семейной жизни эта разница чувствуется так же, как в тяжелой атлетике.

Комиссариат полиции находится по крайней мере в трехстах метрах от дома, и так как движение по улице одностороннее, то проще пройти пешком. Но Гранса этому воспротивился: Вдруг здесь бродит Алина? Если она опередит тебя и выяснит, где дети, то полицейскому придется передать их ей; для этого ей достаточно предъявить справку о праве опеки. Единственный шанс для тебя — постараться помешать ей что-либо выведать до самого вызова в суд. Нам нужно выиграть время… приятно думать, что оно работает на нас. Но он вовсе не выглядел веселым и был явно обеспокоен; адвокат сел в свой «таунус», по его мнению менее истрепанный, чем «ситроен» Луи Давермеля, и поехал вслед за Гордоном, втянув голову в плечи, искоса поглядывая через стекло на тротуар, словно боясь увидеть там самого старшину адвокатского сословия, мстительно готовящего западню, чтобы ему, Гранса, пришлось потом предстать перед Дисциплинарным советом. Он снова начал брюзжать:

— Все эти «деятели» из Комитета надзора часто бывают неблагоразумны. Хотите помочь нам — браво! Не ведь в суде необходимо соблюдать формальности. Правда, в данном случае нам просто повезло, что они вмешались — это всегда производит впечатление. Показаниями папаши Гордона я, конечно, воспользуюсь!

Папаша Гордон, затормозив перед зданием с флагом, привычно въехал во двор, бесцеремонно поставил свою машину рядом с двумя полицейскими фургонами, дружески кивнул часовому и, спокойно ткнув пальцем в свободное место, зарезервированное для служебных машин, как и то, которое он уже занял, сказал:

— Начальника сегодня нет, ведь день воскресный. — Потом тихо добавил: — Он мне нравится. Хотя бывает чересчур педантичен. А вот постоянный секретарь — тот только и думает, как бы поскорее отбыть повинность и смыться.

Все было предусмотрено, как в хорошем сценарии. Появились Роза и Ги, они пытались улыбаться, но были немного напуганы и ошарашены мельканием форменных мундиров, запахом сукна, кожи и табака — запахом, в котором им пришлось мариноваться, пока они ждали отца, за которого теперь и уцепились, наконец-то почувствовав себя в безопасности

— Представьте себе, — сказала Роза, — до восьми часов мы еще ничего окончательно не могли решить. Все из-за мамы, она заперла телефон висячим замком.

— Ты это нам потом все расскажешь, — сказал Гранса. — Пошли! Я жду вас в машине.

В качестве троюродного брата он мог бы, конечно, пойти с ними вместе, но адвокату не полагается быть ни свидетелем, ни участником, а потому возглавил операцию мсье Гордон: ему совсем не обязательно считаться с судебными правилами.

— Предоставьте все мне, — шепнул он, — сделайте вид, будто вы ошарашены.

Двадцать две ступеньки. На площадке три двери. Та, которая им нужна, находится в центре, но обращаться, оказывается, надо не к тому, что сидит за первым столом, а к тому, что за вторым, к толстому великану, который сразу протянул Гордону пухлую лапу и воскликнул:

— Уже три месяца, как вы к нам не заходили!

— Я бы предпочел вас вообще не беспокоить, — ответил мсье Гордон.

И он начал излагать дело: разъяснил ситуацию, представил отца, детей, отметил добрую волю этих граждан, которые уважают решения суда и впредь полагаются на его справедливость, сказал, что он, Гордон, может удалиться, дабы предоставить возможность высказаться тем, кто делает заявление, но думает, как и старший полицейский, что нужды в этом нет и что надо скорее помочь этим людям потерявшим от волнения дар речи. Затем он дал толстяку прочесть свое заявление, и тот, все еще с пером в руке вопросил:

— А как же мы это сформулируем?

— Как обычно, — ответил мсье Гордон.

«Как обычно» — это, пожалуй, удачное выражение. Мсье Гордон не хочет казаться бесцеремонным и что-либо диктовать, он только напоминает, что аналогичное дело тут уже было, и у него в записной книжке оно отмечено под номером 107 от 4 января. Он даже цитирует формулировки, они, по его мнению, образец краткости и точности Припоминает одну-две фразы, легко применимые и в данном случае. Еще несколько фраз, слегка видоизмененные, тоже могут быть здесь использованы. Но в данном случае, возможно, следует кое-что добавить. Подойдите-ка, дети, не бойтесь. Ну вот хотя бы что-то от них самих. К примеру: И Роза Давермель, шестнадцати лет, и ее брат Ги, двенадцати лет, с которыми мы беседовали, подтверждают, что они без ведома отца, по собственному желанию покинули дом матери-опекунши…

— И решительно отказываются туда вернуться, — воскликнула Роза, услышав свое имя.

— Да, ни за что не пойдем! — как эхо откликнулся Ги.

— Во избежание серьезного несчастья! — добавил Луи.

Добавили то, другое, и получился недурной финал. И отказываются туда вернуться во избежание серьезного несчастья, — шептал писец, покачивая головой. — Они полностью доверяют суду, призванному решить их участь…

Прочли еще раз. Запятая здесь, точка там. Как надо писать «Давермель» — с двумя «л»? У вас есть с собой удостоверение личности? Наконец все проверено и бумаги предложено подписать. Мсье Гордон заботливо отмечает у себя номер документа, чтобы сообщить его адвокату: регистр от 16 июня 1968 года, номер 287. Ну, груз как-будто свалился с плеч. Спускаются по лестнице уже более легким шагом. Но успокоение длится недолго. Мне так грустно, как подумаю о маме, — шепчет Роза. — Но если бы она захотела… Отец понял мысль дочери и добавил: Да, бедняжка! Могла бы этого избежать. Он глубоко вздохнул, и это досказало остальное: ненависть заразительна, и каждый, кто не защищается от нее, усугубляет недуг, который, как ему кажется, он подхватил от другого. Во дворе мсье Гордон наклонился к двери автомобиля, в котором ожидал мэтр Гранса, почти сразу же выпрямился, не дослушав слов благодарности, и начал прощаться.

— Очень редко бывает, — сказал он, — что нам сообщают, чем кончилось дело. Но если б вы позвонили и сказали мне, я был бы рад.

«Таунус» мэтра Гранса двинулся за «рено» в маргаритках, потом затормозил перед виллой «Вдвоем», чтобы пересадить Розу и Ги в дедушкин «пежо» Луи вошел в сад и смешался с многочисленными гостями, которые были заняты только собой и ничего не заметили. Отличное алиби. Но разве он нуждается в алиби? После всех перенесенных испытаний этот небольшой прием казался ему просто смешным; а вот День отцов для него сегодня был особенно знаменательным.

Ни сна, ни покоя, аппетит пропал, силы на исходе. Все эти таблетки, высыпанные на ночной столик из маленьких алюминиевых тюбиков, из которых три уже совсем пустые, на мигрень нисколько не повлияли. Тщетно Алина обрушивалась на старший детей, на своих сестер, на адвоката, на полицейских, привратниц, соседей, на последних, немногих уже друзей, на мать, на членов клуба «Агарь», на преподавателей лицея; напрасно она терзала их в любое время и по каждому поводу бесконечными звонками, письмами, бурными сценами — невообразимое произошло: однажды в воскресенье утром двое детей ушли от нее и исчезли из виду, испарились, а соответствующие учреждения, власти, люди, обязанные заставить уважать закон, справедливость, любовь к родителям, и не думают особенно возмущаться. Трудно поверить? Увы, это именно так. Полицейский комиссар, его заместитель, или как его там, — словом, какой-то служащий полиции, что сидит за деревянным барьером, сколько его ни тормошили, ни умоляли, ни призывали действовать во имя закона, решения суда, выписку из которого ему показали, — да ведь это там написано: Оказывать поддержку, если требуется, — так вот этот полицейский осмелился заявить: