Войны за Иисуса: Как церковь решала, во что верить - Филипп Дженкинс

И они избрали себе особого руководителя и вождя, чтобы потрясенный император пошел на уступки: архимандрита Далматия, который много лет не покидал своего монастыря. В городе его окружало множество монахов, распевавших песнопения, чтобы весь город собрался к ним и они бы вместе предстали перед императором, помешав тому осуществить свой замысел. Ибо они заготовили все это заранее, чтобы им ничто не препятствовало, и явились с пением молитв к самому императору[238].

Быть может, другой император, глядя на эту толпу, остался бы тверд в своем решении, но только не Феодосий, которым управляли священники.

Когда Несторий передает разговор императора с Далматием, он явно хочет напомнить читателю о суде над Христом, причем здесь сам Несторий занимает место Иисуса. Тут – более, чем в каком-либо другом месте повествования Нестория, – мы можем с уверенностью сказать, что он сочиняет легенду. Далматий играет роль иудейских священников и настаивает на наказании, после чего добрый Феодосий умывает руки. И как иудеи во время суда над Иисусом восклицают: «Кровь его на нас и на детях наших!» – так и Далматий якобы предлагает взять на себя вечное проклятие за все зло и нечестие, причиненное Несторию. И как только Феодосий получает для себя такое оправдание, он соглашается с Далматием и утверждает приговор[239].

Тем временем толпа ходит по всему городу – такой всплеск народных страстей в других обстоятельствах легко мог бы перерасти в бунт, который угрожал бы самой империи.

Среди них был Далматий, возлежащий на одре, накрытом покрывалом; мулы носили его по всем улицам города, чтобы каждый узнал об их победе: они добились своего вопреки желанию императора. Их окружали толпы народа и монахов, все танцевали, хлопали в ладоши и восклицали хулы против того, кто был несправедливо низложен.

Вероятно – на этот раз мы можем верить повествователю – вместе со всеми здесь ликовали старые враги Нестория, в том числе еретики и раскольники, с которыми он так жестоко обращался, когда был при власти. Влившись в толпу, они хлопали в ладоши и без конца выкрикивали девиз того дня, напоминавший о единстве лиц во Христе: «Бог Слово умер! Бог Слово умер!»[240]

В конце июля собор снова утвердил свои решения против Нестория и на этом завершился. Теперь императору нужно было как-то навести порядок в отношениях между восточными церквами. Сначала он намеревался признать решения обоих соперничавших соборов, то есть, кроме Нестория, низложить также Иоанна, Кирилла и Мемнона. Такая «чистка» наивысших постов должна была казаться очень удобным выходом из сложившихся обстоятельств. Но в итоге император восстановил всех епископов, кроме Нестория. После кратковременного правления другого епископа престол Константинополя достался Проклу, верному стороннику Кирилла и любимцу Пульхерии. После всех этих событий Пульхерия обрела еще больше власти и еще энергичнее делала из Константинополя столицу великой империи, посвященную Theotokos.

Далее нужно было примирить Александрию с Антиохией. После долгих переговоров в 433 году, под сильным давлением императора, Кирилл и Иоанн признали патриархаты друг друга. Они также достигли исторического соглашения в доктринах, приняв Согласительное исповедание, что можно считать просто чудом, поскольку оно отражало общую богословскую почву для двух непримиримых городов. Это соглашение – вероятно, окончательную форму ему придал Феодорит – стало важным шагом к той формулировке, которая должна была одержать победу в Халкидоне: «неслиянное единение двух природ». Об Иисусе Христе там говорилось так:

…Совершенный Бог и совершенный человек с разумной душой и телом, рожденный прежде веков от Отца в отношении божества, но подобным образом в последние дни ради нас и нашего ради спасения рожденный от Марии Девы по человечеству, единосущный Отцу по божеству и в то же время единосущный нам по человечеству. Ибо произошло единение [henosis] двух природ.

Епископ Ива с удовлетворением отмечает, что это исповедание признает две природы: «и храм, и того, кто в нем обитает»[241].

Слова о двух природах были явной уступкой Антиохии, но александрийцы одержали свою победу: антиохийцы отреклись от Нестория и официально признали термин Theotokos:

Сообразно с этой мыслию о неслиянном единении мы исповедуем Святую Деву как Theotokos, потому что божественное Слово воплотилось и вочеловечилось и с самого зачатия соединило с собой воспринятый от Нее храм.

Обе церкви признали, что их богословы по-разному интерпретируют положения Писания и отцов относительно этих предметов. Они «принимают одни объединяющими как относящимися к одному лицу [prosopon], а другие разделяющими как относящимися к двум природам»[242].

Это было великое достижение – и политическое, и богословское. Кирилл объявил о примирении, используя торжественные слова: «Да радуются небеса и да веселится земля!»

Последствия

Свергнутый с константинопольского престола Несторий удалился в комфортабельную ссылку в монастыре неподалеку от своего старого дома в Антиохии, где ему «оказывали всяческое почтение и подносили в знак уважения дары». Но его врагов беспокоило то, что он находится слишком близко к миру интеллектуальных споров. Они желали, чтобы Нестория сослали куда-нибудь подальше, где бы он лишился возможности распространять свои ереси. В 435 году император пожизненно выслал его в Аравию – это примерно то, что сегодня мы называем Иорданией или восточной Сирией. Затем приговор изменили, и Несторий отправился в Верхний Египет. Это место ссылки должно было особенно оскорбить Нестория, поскольку Египет был родиной самых яростных его врагов. Кроме того, в том же 435 году император запретил несторианам именоваться христианами[243].

Если бы Несторий был типичным злодеем из благочестивой легенды, он должен был бы прожить остаток дней в муках и унижении, после чего его бы ждал страшный конец – скажем, его внутренности выпали бы или бы он умер в окружении ядовитых змей

Если бы Несторий был типичным злодеем из благочестивой легенды, он должен был бы прожить остаток дней в муках и унижении, после чего его бы ждал страшный конец – скажем, его внутренности выпали бы или бы он умер в окружении ядовитых змей. Некоторые повествования действительно склоняются к такой легенде, но реальность была куда сложнее. В частности, об этом рассказывает историк Евагрий, который с возмущением описывает «Нестория, дерзающего бранить Бога, этот второй совет Каиафы, эту мастерскую богохульства»[244]. Дикие кочевники, повествует Евагрий, захватили дом Нестория и невольно навлекли на него великое бедствие – они его освободили и перевезли в другой город. Хотя само по себе это событие не кажется слишком страшным, оно имело ужасающие последствия. Дело заключалось не в лишениях и трудностях пути, но в том, что из-за них Несторий нарушил императорский приказ и покинул место своей ссылки. Оправдываясь, он подробно описывает эту ситуацию:

Варварские воины привели меня из Панополя в Элефантин, селение на краю провинции Фиваиды, куда вышесказанные приволокли меня силой; и затем, совершенно измученный, уже совершив большую часть пути, я получил устное распоряжение вернуться в Панополь. Затем, потрепанный из-за всяких неприятностей путешествия, пораженный болезнями и утомленный моим возрастом, с искалеченной рукой и боком, я прибыл в Панополь в крайнем истощении сил и все еще мучимый невыносимой болью, я, по вашему письменному приказу, получил письменный приказ от вас, из-за которого мне нужно было срочно перебраться на соседнюю территорию. Я полагал, что теперь такого рода распоряжения относительно меня закончились, полагая, что наши славные властители отнесутся ко мне с уважением, но здесь вышел очередной немилосердный приказ о моей четвертой высылке.

В то время Несторию было уже за пятьдесят, то есть по нормам той эпохи он уже достиг глубокой старости. Как злорадно заканчивает свой рассказ Евагрий, «затем черви объели его язык, и он отправился на самый великий и вечный суд, его ожидавший»[245].

Но Евагрий ошибался. Несторий дожил до семидесяти с чем-то лет, вероятно, где-то до 452 года, так что он успел услышать новости о Халкидонском соборе и невзгодах своих бывших врагов. Хотя он и не был оправдан, его длинная жизнь должна была в какой-то мере стать источником его удовлетворения, не говоря уже о том, что он вполне мог постичь преходящий характер человеческих дел. Несторий не просто прожил двадцать лет после своего свержения в 431 году, но успел написать свои откровенные комментарии, которые буквально указывают нам на то, где и кем спрятаны мертвые тела. Его обширные мемуары «Базар Гераклита», в которых он оправдывает себя и обвиняет своих врагов, хотя их редактировали, внося туда изменения, на протяжении веков, ясно отражают его собственную позицию. Сирийский перевод этого труда сохранился в монастыре на территории нынешнего Курдистана, где его обнаружили европейские ученые в конце XIX века. В 1925 году вышел его английский перевод.