Белоснежка и семь самураев - Том Холт

Глава 10.

“Пи.”

Две другие мыши проигнорировали ее. Конечно, было ошибкой вообще брать ее с собой, но теперь уже ничего не поделаешь.

“Пи.”

(Что в общем и целом означало: Вероятно, это кладовка. Сильно пахнет сыром. За мной.)

Самая крупная слепая мышь сморщила нос. “Пи,” — сказала она.

“Пи,” — ответила раздраженно третья мышь, — “Пи.”

(Параллельный перевод: (а) Камембер так не пахнет. Это индустриальный чеддар, который они кладут в сырбургеры. (б) Да замолчи же, наконец. Сыр — всегда сыр. К тому же, чего ты хочешь, чтобы он был надписан брайллем?)

В огромной кровати на другом конце комнаты беспокойно спала Белоснежка, в ее снах почему-то мельтешилась деревянная марионетка с бодрым выражением лица, в альпийской шляпе и с очень длинным носом; марионетка ухмылялась, каждый раз, когда Белоснежка смотрелась в зеркало. Белоснежка кряхтя перевернулась на другой бок; вот опять она, черт возьми, скалится на нее со сверкающей дверной ручки и предлагает дружбу.

“Пи,” — прошептал первый мышонок, и он не преувеличивал. Двое других замерли на месте, пока спящая не перестала вертеться и не начала снова храпеть, издавая звуки, напоминающие о налетевшей на гвоздь электропиле. Опасность того, что их расслышат в таком шуме была невелика.

“Пи?”

“Пи,” — ответил первый мышонок, подкрепляя слова действиями. Двое других немедленно последовали, и с восхитительной осторожностью прокрались по каминной полке, спустились по шнуру штор и спрыгнули на пол.

“Нюх.”

“Пи!”

“Нюх-нюх. Пи.”

Третья мышь была права, хотя ей следовало бы выразить свои опасения менее вульгарно. Они не знали, чего они искали; было бы просто лишь следовать до конца сильному сырному запаху, но стоило принять во внимание и другие переменные. Например, спящий человек и сильный запах чего-то незнакомого мышам, что на самом деле было лаком для доспехов Мистера Хирошиге. Вся эта затея по словам большой мыши была пи с самого начала.

Однако, и мыши должны быть способными на большее — на то им и усы. Первый мышонок глубоко вздохнул, ввел временно-пространственные координаты источника сырного запаха в свой потрясающий природный навигационный компьютер, и побежал по полу…

“Пи!” — выругался он, садясь и потирая нос. Без дальнейшей информации было невозможно сказать, во что именно он влетел на полной скорости; но это было что-то большое и деревянное и стоящее посреди комнаты.

“Тик,” — сказало оно.

Первый мышонок прогнал быстрый анализ. Большое, деревянное и тикающее исключало большую часть известных хищников, что являлось хорошим знаком. С другой стороны, оно вовсе не намекало на присутсвие сыра. Тем не менее оно стояло прямо на пути к источнику сырного запаха. Время принятия решений. Вокруг, через, вверх, или под?”

“Пи?”

“Пи. Пи-пи.”

Усы первого мышонка распушились. Пи, пробормотал он про себя, и это было вполне справедливо; в конце концов, это была вылазка за сыром, а не деревенское вече и идея одного голоса на одну мышь здесь была неуместна так же, как боевое судно посреди гостиной. Но с другой стороны, маршрут вверх был не хуже других, поскольку ни один из них все равно не знал где находится.

Они закарабкались вверх по часам.

Ровно в 1:01 (часы на минуту отставали) целое строение пугающе завибрировало и тишину нарушил ужасный шум. “Пиииииииииии!” — завыла мышь, которую стоило оставить дома; затем она задрала хвост (то что от него осталось с прошлого раза) и помчалась обратно вниз, подгоняемая своими коллегами.

У сожалению эти часы не были прямолинейны. Вместо этого в них имелся изгиб, словно созданный для того, чтобы скатапультировать летящую мышь прямо в воздух под углом в сорок пять градусов. Конечно, было невозможно предсказать, где эта мышь приземлится; многое зависело от скорости мыши, от того попыталась ли она остановиться за секунду до того, как ее лапки оторвались от отполированного орехового дерева, от эффекта сопротивления ветра и силы трения на итоговую скорость отрыва и тому подобного. В одном, впрочем, можно было быть достаточно уверенным: вероятность того, что эта самая мышь приземлится в оказавшееся поблизости ведро с водой была по сути дела пи…

Всплеск.

В быстрой последовательности всплеск, всплеск.

Возможно, так им и надо было; несомненно, так посчитали последующие поколения мышиных воспитателей, отсюда, говорят, и появилось выражение от фермерской жены, и в ведро. Короче, ситуация неприятная. Но лишь тогда, когда ведро рыгнуло, взволновалось и сказало “Запускаю ДОС”, мыши осознали всю глубину своей проблемы. Конечно, мышам неоткуда было знать, что это было наиважнейшее и наизначительнейшее ведро во всем царстве, проданное нынешней владелице предприимчивым лепреконом за сумму денег, превосходящую содержание царской казны в любой конкретный момент.

“Пи?” — отплевываясь сказала большая мышь, отчаянно молотя по воде.

Первый мышонок ответил, что понятие не имел, что такое ДОС и узнавать не собирался. Отчаянный толчок задними лапами, и он уже карабкался по крутой стенке ведра, не находя никаких выступов. Несложно догадаться, что он сказал.

“Неправильная команда или имя…”

“Пи!”

“Вызываю Помощь,” — спокойно сказало ведро, — “пожалуйста, подождите.”

Оно в жизни бы не додумалось ни до чего более раздражающего. “Пи!” — с восхитительной сдержанностью сказала большая мышь. — “Пи пи буль…”

“Запускаю ПИ. Пожалуйста, подождите.”

Мышь, которой следовало оставаться дома попыталась сказать “?”, но поскольку голова ее была на два сантиметра под водой, получилось лишь несколько пузырей. К счастью, Пузыри 3.1.1 для Зеркал входили в набор дополнительных программ. “БульБульБуль” — произнесло ведро; затем в боку его открылась дырочка и вода хлынула на пол.

Когда ведро абсолютно опустело, три слепых мыши сбились в кучку на дне и попытались справиться с последствиями шока и паникой. Они дрожали, а зубы их стучали. Уже это посчиталось бы достаточной командой, но с пустым мокрым диском, ведро было совершенно бесполезно. Недвижимо. Просто березовая лоханка с парой железных колец.

“Пи?”

“И не говори,” — пробормотала мышь, которой следовало оставаться дома, выплевывая нечаянно проглоченную воду. — “В этот раз я действительно подумала, что нам конец; то есть, жизнь промелькнула у меня перед ушами, я почувствовала небесный запах Лимбургского сыра, и …”

Она прервалась, прислушиваясь к эху своих слов. Последовал момент полной тишины.

“Пи?”

“Очевидно,” — ответила она с нотками истерики в голосе. — “По крайней мере, мне так кажется. Но я не могу прислушиваться к собственной речи, и во всяком случае я все еще думаю на новописке, хотя и говорю на Большом. Думаете, это как-то связано с водой в этом ненормальном ведре? Просто, понимаете, я наглоталась…”

“Пи?”

“Почему вы спрашиваете меня? То что я внезапно в состоянии говорить на этом ужасном зубодробительном языке не значит, что я могу … Уууу.”

“Пи?”

“Нет, просто мне подумалось… Вообще-то,” — добавила, ужаснувшись, мышь, — “мне только что подумалась масса вещей. Масса!” — Ее передернуло. — “Например,” — сказала она, — “знали ли вы, что все это царство управляется чрезвычайно хитроумной операционной системой, которая, оказывается, хранилась в этом ведре, которое также являлось единственной копией?”

“Пи!”

“Я не знаю, откуда мне это известно,” — провыла мышь. — “Просто знаю. Нет, подожди-ка, доходит. Я знаю, потому что я наглоталась воды, что означает, что я какая-то заархивированная база данных, что бы это не значило… Черт.”

“П…”

“Я — это она,” — прохныкала мышь. — “Операционная система, то есть. Она внутри меня. Хотя, минутку,” — добавила она, наморщив нос и затрепетав усами. — “Минуточку, попробуем-ка. Ладно,” — она прокашлялась. — “Да будет сыр.”

Раздался глухой стук.

“Пи!”

“Потому что я не указала сорта,” — сердито объяснила мышь. — “Очевидно, Гуда — основной сыр. В следующий раз укажу чеддар. Довольны?”

“Пи.”

“Вот и мне так кажется,” — отозвалась мышь с набитым ртом. — “А этот основной вовсе не плох. Попробуйте.”

Двое других не стали дожидаться повторного приглашения. Однако, пока они набивались сыром, мышь, которой следовало бы остаться дома, сидела тихо и неподвижно. Затем она открыла глаза.

“Смотрите,” — сказала она, — “Я вижу.”

“Пи.”

“Пи пи.”

Она повела гладкими шерстяными плечами. “Согласна,” — ответила она, — “Зрение совсем не то, что я думала. Но уверена, может пригодиться. Теперь заткнитесь на минутку, пока я проверю установки.”

Снова тишина. Если разговоры с самим собой — это признак сумасшедствия, то прислушиваться к себе — в десять раз хуже; скорее всего, первый признак расцветающего желания податься в политику. “Ого,” — пробормотала она через некоторое время. — “Вы просто не поверите, что я смогу сделать, если захочу. Например, если мне надоест быть мышью и я захочу превратиться, хотя бы, в прекрасную принцессу, стоит лишь…”