Та, что гуляет сама по себе - Ева Софман

— Джеми, я говорил, что лучшее место для пряток — у всех на виду, но играющие в прятки обычно сидят в своём убежище тихо.

— Да, уже молчу, святой отец… Ну то есть ещё не уже, но вот сейчас буду уже.

Первым удостоился визита ювелир. Окинул внимательным взглядом потенциальных покупателей, наткнулся на не менее внимательный взгляд Арона — и отчего-то стал несказанно сговорчивым. За золотой перстень-печатку с крупным алмазом, который Джеми извлёк невесть откуда (перед этим покраснев и попросив всех отвернуться) гном послушно отвалил кругленькую сумму. Кругленькую настолько, что у Таши, наслышанной о скопидомстве подземного народца, глаза немедля расширились блюдцами.

— Что за фокусы? — осведомилась она, когда рассыпавшийся в благодарностях гном с поклонами проводил компанию до дверей.

— Всего-навсего алмаз редкой огранки, золото высшей пробы и филигранная работа, — мирно откликнулся Арон. — Семперы не скупились на украшения. Никакого обмана.

— И ловкость глаз?

— Таша, учитывая, сколько покупателей до нас он обделил хоть и презренным, но, тем не менее, заслуженным металлом — я даже не восстановил справедливость.

"Нет, всё же он ксашевски странный дэй…"

"…и в который раз за последние дни ты так думаешь?"

Взгляд зацепился за шестигранную стеклянную вывеску с выпуклым клеймом — и Таша прянула к окну-витрине, за которым покоились новенькие мыслеграфы и помни-стёкла. Первые являли собой серебристые ящички с ладонь размером, вторые смахивали на зеркала с кнопками на рамках.

И те, и другие широкой публике доступны тоже стали не так давно. Впрочем, и цены до сих пор ой как кусались, и спроса особого пока не было. Если игрушки, способные мгновенно запечатлеть увиденную картинку лучше всякого живописца, могли пригодиться простому люду, то вот игрушки, запоминающие серию картинок движущихся, этот самый люд пугали.

Что мыслеграф, что помни-стёкла были элементарны в использовании. Держа первый в руках, достаточно было сосредоточиться на предстающей твоим глазам картинке, щёлкнуть кнопочку — и вуаля, готово: картина запечатлена на одной из тридцати шести стеклянных пластин, покоящихся внутри ящичка; гибких пластин непрозрачного стекла, которое невозможно разбить. Пластинки, правда, были мелкими, и чтобы увеличить их хотя бы до размера книжной страницы, приходилось нести мыслеграф к магу, но полученный результат превосходил величайший полотна и портреты: что люди, что пейзажи выходили точь-в-точь как живыми.

Помни-стёкла тоже не отличались особой сложностью эксплуатации: достаточно нажать кнопку и держать стекло в руке, и оно запоминает всё, что видишь ты. Когда захочешь освежить память об увиденном, достаточно продиктовать стеклу время и дату — и наслаждаться зрелищем, мелькающим на серебристой поверхности. Правда, время запоминания ограничено, — в одних стёклах двенадцать часов, в других сутки, — но ведь порой так хочется увидеть-пережить-прочувствовать заново хотя бы один момент…

И та, и другая безделушка давно уже были в ходу среди волшебников и чародеев, но сделать волшебство доступным и простому люду было серьёзной проблемой, так как маги вместо кнопок использовали заклятия. Правда, как видно, под пристальным вниманием Его Величества Шейлиреара любые проблемы предпочитали самоликвидироваться.

— Таша…

— Да, иду-иду, — она кротко отвернулась от витрины.

"Когда-нибудь куплю себе мыслеграф и буду графить всё подряд. В мире ведь так много того, что стоит оставить не в одной только памяти…"

Следующей посетили одёжную лавку. Стоило мелодично звякнуть дверному колокольчику, как навстречу вынырнула продавщица — юная, пухленькая, похожая на ванильную зефирину. Зарумянилась, засуетилась и принялась расхваливать как товар, так и покупателей, которым буквально всё "изумительно шло".

Таша, не мудрствуя лукаво, удалилась за примерочную ширму с первым приглянувшимся платьем — жатый светло-бежевый хлопок, немного кружев, вышивка серебряной нитью по неглубокому вырезу и рукавчики буфами. Выяснилось, что платье сидело, как влитое: вздымалось, где положено, красиво облегало бёдра длинной юбкой и спускалось широкими складками до лодыжек.

— А зеркало можно? — искрутив голову под всевозможными углами, наконец спросила Таша.

— Бархатную занавесь видите? — откликнулась продавщица. — За ней зеркало и есть.

Таша видела и уже тянула на себя тяжёлую чёрную ткань.

"А ведь только сейчас вспомнила, что в последние дни лишь раз удосужилась в зеркало взглянуть…"

— Это я с такими волосами почти три дня ходила?!

Из Подгорья выбрались уже ближе к вечеру. Джеми горестно вздыхал по деньгам, выброшенным на такие бесполезные, по его мнению, вещи, как штаны из тонкого сукна, отделанную кружевом рубашку, высокие замшевые сапоги и куртку из лучшей кожи, какая нашлась. На этом процесс отоваривания далеко не завершился. Был присмотрен тёмный плащ с щеголеватой вышивкой. Под плащ подобран пояс, кошель и ножны (замысловатая конструкция из дерева, кожи и золотой инкрустации). И завершающим штрихом — вместо планируемого меча в итоге приобретена сабля: однолезвийная, чуть изогнутая, с защищающей кисть гардой, витиевато переплетённой несколькими дужками.

Собственно, в приобретении "экипировки" Алексас принимал участие побольше Джеми. Взять хотя бы эпизод в одёжной лавке: поминутно отбирая у братца контроль над телом, Алексас отверг девятнадцать рубашек подряд, так как одни "жали в груди", в других "руки были скованы", а третьи попросту "не шли". Таша даже подозревала, что главным аргументом в выборе оружия послужил тот факт, что сабля в руке смотрелась изящнее простого меча с незамысловатой крестовидной рукоятью.

Сама Таша мерила дорогу новыми башмачками, — светлой кожи, остроносыми, стягивающимися ремешком выше щиколотки, — ловила ветерок полами свежеприобретённого плаща из мягкой шерсти кремового цвета и на ходу пыталась расчесать волосы подысканным с час назад частым гребнем.

"Не собираюсь больше терпеть на голове эти колтуны!"

Колтуны, впрочем, сдаваться не собирались и оборону держали стойко.

— Может, остричь? — подсказал Джеми.

— После тебя, — Таша яростно чесанула гребнем особо упрямую прядь. Прикусила губу, моргнула, смахивая с ресниц немедля навернувшиеся слёзы.

"Мда…"

— Джеми, может, всё-таки поможете? — ровно проговорил Арон.

Мальчишка угрюмо шмыгнул носом:

— Ей и так…

— Джеми…

Паренёк страдальчески вздохнул, вскинул руку и щёлкнул пальцами.

Непокорные волосы зашевелились, вздыбились, извильнулись — и покорно легли на плечи: расчёсанные, шелковистые и ещё пушистее, чем прежде.