Кровная месть - Фридрих Незнанский

   Никаких пропаж и перемен в доме она не обнаружила, речь, безусловно, шла не о грабеже. Да даже если бы убийца и взял что-нибудь для видимости, никто бы и не подумал об ограблении. Все было предельно ясно.

   Начался тотальный опрос соседей, кто что видел и где. Я вернулся в прокуратуру, а Грязнов остался на оперативной работе в доме. Городской прокурор уже пришел в себя и принялся искать возможность утечки информации где угодно, но только не в родном учреждении. Его следователи уже разрабатывали следственный изолятор в Бутырке. Я все же продолжил свои изыскания в прокуратуре, и Костя Дьяконов по моей просьбе составил список лиц, ознакомленных с фактом проведения допроса Стукалова на данный день и час. Впервые в жизни я должен был допросить прокурора Москвы, бывшего своего шефа. Давно ли я трепетал от одного упоминания этой должности?

   — Саша, — сразу же доверительно сообщил мне прокурор, — ты же понимаешь, Стукалов тут ни при чем. Это не в него стреляли, это в меня стреляли!..

   — Но попали в него, — возразил я. — Скажите, насколько обоснован был этот допрос? Дело ведем мы с Костей, то есть Генеральная прокуратура, зачем вам понадобилось вмешиваться?

   — Ты же знаешь, как всех лихорадит, — отвечал он горячо. — Я попытался со своей стороны выйти на этих «народных судей», чтоб им пусто было.

   — Вы хотели выйти на переговоры с этими террористами? — спросил я удивленно.

   — Да, — сказал он прямо. — Всем ясно, это не простые террористы. Это политическое дело, Саша.

   Я понял, что оперативной ценности его показания не имеют, и потому после нескольких дежурных вопросов допрос прекратил. Вторым в моем списке стоял мой напарник по делу, член моей бригады, следователь по особо важным делам Московской прокуратуры Костя Дьяконов.

   — Я хотел бы знать, насколько серьезны твои подозрения, — сказал он. — Я должен понимать это в том смысле, что ты сбрасываешь меня на полной скорости, да?

   Он тоже был перепуган и толком не мог ответить ни на один вопрос. К этому времени меня уже нашел по телефону генеральный прокурор и потребовал немедленного отчета по проделанной оперативной и следственной работе. Имелось в виду, что его с этим отчетом ждали на самом верху, и потому надо было предоставить полный набор следственных мероприятий. Со своей стороны министр внутренних дел провел содержательную беседу с Шурой Романовой, которая тотчас приехала к нам, чтобы призвать товарищей проявить высокую сознательность.

   — Все, Турецкий,— сказала она мне.— Если твои «стрелки» еще кого-нибудь возьмут на прицел, то мы с тобой, считай, уже выставлены вон без выходного пособия.

   — Готовьтесь, Александра Ивановна, — отвечал я сокрушенно. — Во всяком случае, устроим двойной банкет. Правда, я считал, что мне до пенсии еще лет двадцать — тридцать, но, может, я сбился со счета.

   — Что ты думаешь делать? — спросила она. — Последнее время вы все в этом деле заняты лишь тем, что исследуете следы. А толку с гулькин нос.

— Это преступление нового типа.

   — Да кого это трогает? — сказала Шура. — Мы должны раскрыть убийство и предоставить им виновных, а толковать о составе преступления найдутся охотники и без нас.

Я посмотрел на нее испытующе:

   — А что бы вы сказали, Шура Ивановна, если бы я предположил, что в этом деле напрямую замешаны властные структуры.

Она прищурила глаза.

— Ты кого это имеешь в виду? Говори конкретно. Я вздохнул.

   — Знали бы вы все, как мне все это надоело!.. Готов спорить на бутылку, что все это лишь предвыборная провокация.

Она почесала нос.

— На бутылку, говоришь?

   Нас нашел Грязнов. Кто-то из оперативников дал ему бутылку пива, и он пил из горлышка прямо на глазах у начальницы.

   — Есть кое-что, — сказал он. — Видели его, этого парня. Среднего роста, коренастый, спортивного сложения...

Я невольно хмыкнул, и Шура посмотрела на меня.

— Тебе эта фигура знакома, да?

— Еще бы, — буркнул Грязнов.

   — Только тихо, — сказал я. — До сих пор он работал пистолетом, но почерк есть почерк. Я хочу проверить своих умников, смогут ли они его вычислить.

— Да кто же это? — спросила в нетерпении Шура.

   — Можете доложить начальству, Александра Ивановна,— сказал я.— Личность преступника установлена. Это небезызвестный Бэби.

— Ага, — только и смогла произнести она.

   — Все-таки это не наши клиенты, — сказал Грязнов, качая головой. — Это контрразведчики должны раскручивать, вот что. У них же все интересы политические!

   — Александра Ивановна, подтверди, — сказал я, забирая у Грязнова протокол осмотра места происшествия,— я только что говорил то же самое. Извините, я на минутку.

   Лариса с Сережей конечно же находились рядом, вели опрос лиц, которым было известно про время допроса Стукалова. Я освободил их от этой маеты, обязав в кратчайшие сроки идентифицировать преступника по их компьютерной схеме. Вероятно, в моем предложении был момент вызова, потому что Лариса усмехнулась.

   — Да, — сказал я. — Некоторые обстоятельства дела позволяют пролить свет на эту проблему, но я хотел бы знать ответ вашего телевизора.

   — Сделаем, — сухо ответил Сережа, но Лара не выдержала и сказала:

   — Тут не может быть сомнений, Александр Борисович. Это Бэби.

   — Мы предоставим полный отчет, — перебил ее Сережа, забирая у меня стопку протоколов допроса свидетелей.— Сегодня же к вечеру.

— Действуй, — сказал я уже без энтузиазма.

   Срочное заседание у генерального состоялось уже около четырех часов дня. Я шел на него с легкой душой, потому что героем дня предстояло быть прокурору Москвы, а у меня был козырь: я уже почти знал убийцу. Так оно и случилось, вокруг столичного прокурора собрались темные тучи, а мое сообщение о Бэби прозвучало так, будто он был нами уже пойман. Тем не менее досталось и мне — за пассивное ведение дела и отсутствие четкого плана следственных мероприятий, а также за то, что я проглядел этапирование подследственного на никчемный допрос, закончившийся его смертью. Я поймал на себе внимательный взгляд Меркулова (это был условный знак) и решительно поднялся.

   — Тогда я должен сделать заявление, — сказал я, неожиданно напугав этим генерального прокурора.

   — Что это значит, Турецкий? — спросил он. — Что за заявление. Вы чем-то недовольны, вас не устраивают условия работы? В чем дело? Может, вас перевести на другой участок работы?

   — Мне кажется, — начал я, — что уже ни для кого не секрет, что речь идет о грандиозной политической провокации. Я всегда был далек от политики и потому не смогу определить, какие направления тут борются, но то, что в деле замешаны интересы власти, это бесспорный факт. Для расследования подобных дел мне уже не хватает возможностей федеральной прокуратуры, нужно объединить усилия самых разных служб. В частности, нам необходимо проникновение в секреты служб государственной безопасности. Нас не может устраивать работа с доброхотами, нам нужны официальные формы сотрудничества. Я прошу поставить вопрос об этом перед правительственными кругами. Эпоха Большого Брата, как мне кажется, ушла безвозвратно, и службы безопасности должны отвечать на вопросы прокуратуры с той же обстоятельностью, что и все остальные ведомства и простые граждане.

   Мое пламенное выступление вызвало всеобщее одобрение. Прокурор Москвы, почувствовав в моих словах поддержку, решительно принял мою сторону, тут же пожаловавшись на московское управление службы контрразведки. Никто не пытался защитить контрразведчиков, и это было особенно характерно. В результате генеральный прокурор закруглил совещание и отправился на верхние этажи в приподнятом настроении, имея возможность переложить ответственность на соседнее ведомство.

   Меркулов увел меня в свой кабинет, по дороге интересуясь подробностями совершенного убийства. Я помнил наши пророчества и мог бы восхититься точностью наших прогнозов. Но этого чувства, к сожалению, у меня не возникало.

— Что ты хочешь от ФСК?— спросил он прямо. — Скажем, завтра, когда Президент на них рявкнет, что ты от них потребуешь в первую очередь?

— Убийц капитана Ратникова, — сказал я.

   — А чем это поможет тебе найти убийц Кислевского, Гудимирова, Маркаряна?

   — Ты не понимаешь? — удивился я. — Бэби напрямую связан с тем убийством!

   — Бэби всего лишь исполнитель, — сказал Костя. — Он случайно оказался в системе Суда Народной Совести. А ведь ты сейчас борешься против них, против этих номенклатурных борцов за народное счастье. И когда ты поймаешь Бэби, он никак не поможет тебе приблизиться к ним. Более того, я почему-то уверен, что он станет следующей жертвой.

   Я неспешно переварил это новое начальственное пророчество, поднял удивленный взгляд на Костю и сказал: