Почувствуй это снова - Ольга Вечная

Кто–то может подумать, что в соцсети зависаю, но в действительности я лекцию сегодняшнюю в третий раз перечитываю, водя по экрану задубевшими пальцами. Ту, что пропустил, когда бухой дрых у Арсеньевича на диване. Дела–а.

Ночью показалось, что заявиться к Юле по утру — поступок, заслуживающий если не восхищения, то хотя бы безмерного уважения. Тупой придурок. Это все спиртяга главного инженера.

На экране появляется сообщение с тестом:

«Я тебя не вижу».

Пульс слегка ускоряется. Следом волной накатывает смятение. Поднимаю глаза и ищу ее. А найдя — поднимаю вверх руку.

Юля замечает и улыбается тоже смущенно. Бойко идет в мою сторону. Расстояние с каждым ее шагом уменьшается. Я навстречу не выхожу, стою, наблюдаю. Пытаюсь разобраться в том, что чувствую. Много всего, отключить бы по рубильнику.

– Привет, – говорю, галантно открывая дверь. – Падай.

– Привет, – вежливо здоровается Юля. Послушно присаживается, отряхнув перед этим ноги от грязного снега и заслужив тем самым мой одобрительный кивок.

Занимаю водительское кресло и нажимаю на кнопку «Старт». В какой–то момент кажется непривычным вот так общаться вне экстремальной обстановки. Нам не угрожает опасность. Мы здесь... блть, добровольно.

Кажется, что кожу наждачкой потерли, а нервы на лапшу порубили.

Поцелуи и минет. Ее первый(!) минет. И мой в общем–то тоже. Снова с ней. Мы, наверное, случайно какой–то пакт заключили всё перепробовать друг на друге. Чтобы потом уже на чистовую по–нормальному.

Наждачка орудует сильнее. Я чуть приоткрываю рот, чтобы вдохнуть больше воздуха.

Юля снимает шапку и расстегивает верхние пуговицы на пуховике.

– Ты поговорил вчера с Уваровым, да? – спрашивает она. – Он когда подошел ко мне, я перепугалась до смерти! Благо в аудитории была. Но он только извинился. Наврал, что ничего не помнит. Но я сделала вид, что поверила.

– С его родителями. С Павлом вчера съездили. Мне бы, наверное, не поверили. Иногда адово бесит возраст. Я бы купил себе десяток лет, знаешь. Для солидности. – Пытаюсь шутить.

– Паша знает?

– О конфликте — да. Кристина скинула фотки, которые предъявили как доказательства. Мамаша с папашей были под больши–им впечатлением. Оказывается, их славный сыночек под химией умеет травить, гнобить и издеваться. Я попросил извинений и мер, иначе пойдем в полицию. Ты бы пошла писать заявление?

Она мешкает секунду.

– Да. Да, кончено, если так нужно. Жуткая ночь. А с Кристиной вы...

Я молча жду, когда договорит.

– ...общаетесь?

– Уваров и ее тоже достал. Пока ты была наверху, внизу чуть все не передрались. Захар с ксивой вовремя выскочил, пригрозил отца вызвать с подмогой, только после этого угомонились. – Усмехаюсь. – Они–то не в курсе, что он скорее сдохнет, чем бате позвонит. Ты сейчас куда–нибудь торопишься?

– Нет, свободна.

– Мне на работу через пару часов. Предлагаю где–нибудь перекусить и пообщаться.

– Давай! – радостно отвечает она. – Как ты себя чувствуешь?

Заглядывает в лицо обеспокоенно. Ее внутренняя медсестра рвется лечить. Отворачиваюсь. К перманентной боли привыкнуть легче, чем вот к таким обеспокоенным взглядам. Мы не вместе, они — лишние.

– Нормально.

Юля повторяет этот самый вопрос через пятнадцать минут, когда мы, устроившись за дальним столиком небольшого кафе в центре, делаем заказ и остаемся наедине. Освещение приглушенное, окна тонированные. На столе горит свечка, если немного подуть, пламя начинает дико плясать.

Юля смотрит в упор на меня, приходится оставить свечу в покое и тоже посмотреть на нее.

– Болят ссадины? Мне так неловко, что я ударила тебя лбом.

Меня колбасит то ли с перепоя, то ли из–за всего в целом. Нервы шалят, каждой слово воспринимается остро. Мы говорим на нейтральные темы, стараясь не разругаться. Это адски сложно, учитывая, что бэкграунд.

– Могло быть хуже, пойди мы другим путем, – отшучиваюсь. – Вернуть время, я бы снова предпочел твой лоб.

– Ты меня спас, – говорит она. Глаза блестят.

– Пожалуйста. – Дыхание перехватывает.

Пару секунд молчим. Каждый думает что–то свое. И чувствует, разумеется, тоже.

– Что ж. Кажется, мы теперь связаны на всю жизнь, – произношу я спокойно. Мажу глазами по ее носу, задерживаюсь на чуть приоткрытый припухших губах.

Дышу преимущественно ртом, но каким–то чудом улавливаю аромат ее духов, который навевает. Что именно? Да всё. Придвигаюсь ближе, чтобы вдохнуть поглубже.

Беременной Юля не выглядит. Тоесть, ни живота, ни каких–то других признаков, что могли бы оттолкнуть. Ее не тошнит сию секунду. Всё такая же румяная, с еще более ярким блеском в глазах и отличной грудью. Я это все прокручиваю в голове с единственной целью — как–то успокоить себя, что с психикой пока еще лады.

Член стоит колом. Упирается в джинсы, постыдно приятно натягивая ткань. Уже пару раз поправил, надеюсь, незаметно.

Мы были друг у друга первыми во всем, потом она решила поэкспериментировать с другим. После разрыва прошло недостаточно времени. Она по–прежнему для меня — секс. Вся. Смесь похоти и ревности плещется в венах.

Мрачно усмехаюсь. Я до одури хочу беременную девушку. Не в принципе любую, слава богу, а конкретно эту. Бл–я–ть. Нам не нужно было общаться. Вероятно мое тело действует по привычке. Возможно, лет через пятнадцать меня бы отпустило. Но вместо этого я зажал ее в душевой, и она мне отсосала. Потом проглотила. С тех пор я постоянно продумываю, как заставить ее сделать это еще раз.

Всё это время Юля что–то эмоционально тараторит. И когда я прислушиваюсь, зацепляю конец фразы:

– ...Поэтому, пожалуйста, не рассказывай пока никому. Я знаю, что они скажут. И на аборт будут намекать, и каких–то решений ждать уже сейчас. Я хочу покоя. Мне нужно подумать, понимаешь?

Это она про родителей. Слово «аборт» царапает, оно–то меня и выдергивает из моря горячей похоти. Омывает ледяными душем. Становлюсь серьезнее, тема–то сложная. У нас мог бы быть аборт в прошлом. Звучит как точка, да?