Командующее Я - Идрис Шах

Это напоминает ситуацию с человеком, принесшим огонь в общину первобытных людей. Он стал божеством, так как был единственным, кто мог разжигать огонь. Теолог-проповедник делает менее полезное дело: он даже не приносит огня. Обычно он дает людям успокоение вперемежку с угрозами. Он напоминает жреца, который истошно орет: «Взгляните на этот огонь! Вам не понять, что это такое. Он сожжет вас». Далее он продолжает: «Взгляните на этот огонь! Он дает тепло и готовит пищу». Огонь не имеет к нему отношения, просто так случилось, что именно там, где на птичьих правах обитает сей жрец, загорелось месторождение нефти. А если к этому добавить еще и некую быстроту его ума, то вот вы уже слышите крик: «Спешите, спешите, спешите — величайшее пламя на земле!»

Вернемся к вопросам. Люди задают вопросы об огне, основываясь: (1) на своих предположениях о нем и (2) на том, что поведал им клирик. Они чувствуют, что либо то, либо другое должно быть правильной основой для вопроса. Вот какого рода вопросы они задают: «Почему великий бог Пламени гневается на меня?» или «Когда же великое пламя пожрет всю землю?» и даже «Как служить этому пламени, ибо я понимаю, оно — божественно, и знаю, что в подобном служении заключается мое предназначение?»

Действительно ли необходим ваш вопрос? Правилен ли он? Как и почему он был сформулирован? Как долго он будет сохранять значимость для вас? Насреддина спросили: «Какой вопрос самый важный в жизни?» Он ответил: «Как мне заставить моего осла пойти завтра на базар?»

ОТВЕТ

В.: Почему суфии так редко отвечают на письма? В самом деле, я не знаю ни одного случая, когда суфий ответил бы на письмо по существу!

О.: Возможно, вы слышали высказывание Руми: «Отсутствие ответа — само по себе ответ». Со своей стороны, я не знаю случая, когда бы разумное письмо к суфию осталось без ответа. Очень интересно предположение, содержащееся в этом вопросе. Оно заключается в том, что все письма заслуживают ответа. Мой опыт говорит как раз об обратном: большинство писем, получаемых суфиями, не только не заслуживают ответа — на них вообще не следует отвечать, и подобное явленное молчание, при подходящих обстоятельствах, побудит автора пересмотреть написанное и поможет повторить попытку. Фактически, если на письмо приходит ответ, можете быть уверены, что это произведет нежелательный эффект, поскольку необходимость пересмотра автором того, что он написал, выраженная в словах, совсем не так сильна, как молчаливое требование «пересмотрите то, что вы написали». Предположение, будто на любое письмо, адресованное суфию, можно и должно отвечать, показывает, что спрашивающий еще не понимает факта существования разных видов посланий так же, как и разных видов утверждений. Например, и «луна — желтая», и «два плюс два равно четырем» являются утверждениями, но разного типа. Они лишь кажутся однотипными потому, что являются утверждениями. Таким элементарным пониманием ваш корреспондент должен обладать еще до того, как сядет писать письмо. Конечно, учить таким вещам — не является частью работы суфия, хотя он может вас просветить, если у него будет время, но относится это не к обучению, а просто к развитию здравого смысла.

ОТСУТСТВИЕ ОТВЕТА

В.: Месяц назад я написал вам подробное письмо и вложил конверт с маркой для ответа. Но все, что я получил, — это список книг. Каков же ваш ответ на мои вопросы и просьбу встретиться с вами в ближайшее время?

О.: Не было бы никакой пользы, если бы я написал этому человеку личное письмо, что мы и можем увидеть из его собственных слов. Он хочет учиться, но не желает принять наш ответ, в котором ему предлагается всего лишь список книг. По его мнению, это недостаточно интересно, возможно, не содержит ничего ценного. Конечно, не ответив на его вопросы, несмотря на вложенную марку, мы вызвали у него раздражение, огорчили и привели в недоумение. Ну что ж, за марку он получил список книг. Когда же он спросит себя, чья оценка в данном вопросе правильна, его или наша? Что ему нужнее: список книг или письмо, содержащее ответы на его вопросы?

Но как «отсутствие ответа — само по себе ответ», так и ответ, который человек не может понять или использовать, ответом не является. Мы не отвечаем на его вопросы, потому что они показывают нам: сначала ему нужны книги.

Но если он по-прежнему не замечает, что нуждается в книгах, и, сбитый с толку или раздраженный, пишет снова, то зачем вообще посылать ему список книг или отвечать молчанием, какая ему от этого польза?

А польза в том, что всегда есть шанс, что он еще раз взглянет на свое письмо и наш список книг и осознает собственную реальную ситуацию, а также поймет, что именно мы пытаемся донести до него посредством молчания и списка книг. Если он это сделает, то выполнит свое первое правильное упражнение по самонаблюдению и будет в состоянии двигаться дальше.

ПИСЬМА И ОТВЕТЫ

В.: Я вижу у вас гору писем, которые и распечатаны-то не будут. Разве вы не отвечаете на письма?

О.: Конечно, отвечаю. Но эти письма от людей, которые пишут мне ежедневно, а иногда и по несколько раз в день. Время от времени, как и многие другие, я получаю от одного и того же человека серию писем, и некоторые из них занимают целую тетрадь. И вот вы можете себе представить, что произошло бы, если бы я стал автоматически, подобно машине, отвечать на этот поток посланий? У меня бы больше ни на что не осталось времени. Если бы я откликался на побуждение некоторых людей писать письма (а часто факт ответа ухудшает их болезненное состояние, что выражается в возрастании количества писем), то, скорее всего, другие корреспонденты остались бы без ответа.

В.: Но разве письма, написанные под влиянием «побуждения», не содержат ничего ценного?

О.: Все письма содержат нечто ценное. Вопрос состоит в следующем: будет ли справедливым уделить некоторым людям больше предназначенной им доли времени и помощи?

В.: Каким же тогда критерием вы пользуетесь, имея дело с этим явлением?

О.: Таким, какой применил бы любой другой человек в сходной ситуации. Во-первых, если люди задают вопросы, на которые уже был дан ответ в опубликованных материалах, то эти люди не заслуживают ответа. Во-вторых, если они не использовали возможностей обычного школьного обучения и чтения в публичной библиотеке, чтобы научиться оформлять свои мысли, то по логике вещей им прежде всего необходимо научиться внятному, последовательному мышлению, а помощь в этом в нашу задачу не входит. В-третьих, если они недостаточно разумны, чтобы понять, что в мире есть и другие люди, которые пишут и не менее их нуждаются в ответе, то предпочтение должно быть отдано тем, кто это понимает и действует соответственно: думает перед тем, как писать, и пишет короткие письма. Вот те критерии, которые я использую.

В.: Если люди не получают от вас ответа, как они могут получить пользу от своих писем?

О.: По этому поводу могу лишь процитировать Руми: «Отсутствие ответа — само по себе ответ».

В.: Значит ли это, что те, кто не получил ответа, отвергнуты?

О.: Значит, но только для параноиков и невротиков. Если люди не пытаются оценивать свои недостатки обычными методами, — у нас нет полномочий устраивать для них психотерапевтическую клинику. Необходимо отметить, что очень большое число людей внимательно читают полученные ответы, многие тщательно составляют свои письма; очень многие пересматривают свой подход и так далее. Именно таким людям мы должны уделить внимание в первую очередь. Это вопрос приоритетов. Мы прежде всего занимаемся теми людьми, с которыми можно работать. Жертвы социальных процессов и тому подобное — первоочередные клиенты для психотерапевтических учреждений.

В.: Не могли бы вы выразить это запоминающимся афоризмом?

О.: Я сказал бы: «Не обращайтесь к нам за психотерапией — клиники не конкурируют с нами в проницательности, а мы не отбиваем у них клиентов».

РИТОРИКА

В.: Если на Востоке так много мудрости, то почему же там такой беспорядок?

Если знание, имеющееся на Востоке, так важно, то почему так трудно ему учиться?

Почему это знание не существует в ЗАПАДНОЙ форме?

О.: Во-первых, следует спросить себя, не являются ли некоторые из этих вопросов (или даже все) риторическими. Я склонен думать, что именно так и есть. Кроме того, минутное размышление любому позволит дать ответы на некоторые или на все представленные вопросы.

Я прошу об этом потому, что мы не отвечаем за терапевтическую работу с риториками. Наоборот, в интересах присутствующих настоящих учеников у нас есть нечто вроде обязанности: выявить и исключить риториков, чтобы последние как можно скорее получили свою терапию там, где это возможно.

Поэтому, прежде чем отвечать на вопросы, нам надо изучить учеников. Они, возможно, нуждаются в корректирующей подготовке или в исключении. Например, часто оказывается, что их риторика коренится в неэффективном способе мышления. Может быть, все, что им нужно, — направить разумную часть их ума на наш предмет, хотя такое переучивание занимает некоторое время.