Интересная жизнь… Интересные времена… Общественно-биографические, почти художественные, в меру правдивые записки - Владимир Михайлович Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Восстала во мне вся моя филологическая сущность, за день прочитал эту повесть и за ночь написал даже не рецензию, а литературный фельетон «Искупление греха». Первый и последний фельетон в моей жизни. Отнес в «Комсомольскую правду». Там напечатали, и теперь уже «слава» досталось мне. До сих пор помню, как вошел я в вагон метро и вижу: чуть ли не все пассажиры читают газеты (такое время было!), а главное – многие «Комсомольскую правду» с моим фельетоном. А я рядом стою, про себя ликую: «Вот я, здесь! Это я написал!» Но не зря я взял «славу» в кавычки. Пригласили меня в редакцию газеты, показали два огромных бумажных мешка писем. «Это все отклики на твой фельетон. Давно такого не было. Но процентов семьдесят-восемьдесят писем – ругательные. Не знаешь ты семейной жизни, зря повесть критикуешь. Вот некоторые предлагают приехать к ним на работу вместе с автором и подискутировать». Знал я семейную жизнь, но знал также и то, что делает любой сюжет литературным произведением, а не пересказом кухонных разговоров. Интересно, что встретились мы в это время с Юлием Гусманом.
– Ты читал фельетон в «Комсомольской правде»? Здорово там приложили эту пошлятину.
– Так это я его написал.
– Ты?!
– Ну там же подписано: «Владимир Соколов».
– Я не обратил внимания.
Потом появились созданные мною «Клуб московской молодежи», «Интернациональный студенческий клуб», дискуссионная передача «Современность и я» и др. Конечно, здесь сказался мой запас комсомольской энергии и желание повернуть молодежную редакцию к актуальным проблемам жизни молодых людей. «Э… – скажет современный зритель, – да нас сегодня от засилий этих разговоров тошнит! Только о проблемах и бубнят!» Сегодня это действительно так, и трудно представить себе, что в середине 60-х годов на телевидении, и особенно в программах, рассчитанных на молодежь, практически вообще не было никаких дискуссионных передач, тем более на внутренние темы. На все социальные проблемы было наложено очень строгое табу. Так что этими передачами я могу гордиться.
Я понимал, что нашему молодежному циклу «В эфире молодость» следовало бы быть более многогранным, больше говорить о самых разнообразных сторонах жизни, о работе, об увлечениях, о литературе, культуре. Это совпадало и с моим «филологическим нутром» – любовью к слову. Вот и задумал я создать передачу, в которой были бы представлены совершенно новые, только что опубликованные стихи, новые, только что написанные песни…
Пришел я с этим к легендарному директору Центрального дома литераторов Борису Михайловичу Филиппову. Он действительно был одной из легенд Москвы. И потому, что от него зависела возможность проникнуть в святая святых – элитный (своим местом, своей историей, своей кухней, а главное – своей публикой) ресторан ЦДЛ и встретиться там с вкушающими различные блюда знаменитыми писателями; и потому, что сам он дружил со многими из них; и потому, что был весьма смелым, решительным человеком, обладал жестким характером, которого побаивались даже сильные мира сего. Вошел, трепеща, изложил концепцию передачи. Ему это очень даже понравилось, и он не только предложил снимать все это в отдельном уютном зале Дома литераторов, но и свое содействие в приглашении гостей. Так родился цикл «Дебют». Популярный у зрителей и очень значимый и трогательный для меня лично.
С кем только я там не познакомился, какие неожиданные «кульбиты» там происходили! На беседу за чашкой чая с молодыми поэтами, авторами первой книги своих стихов приглашались такие мэтры, как Юлия Друнина, Роберт Рождественский, Белла Ахмадулина и многие другие. Дома у меня есть особо ценная полка, на которой хранятся их книги, подаренные мне с теплыми автографами.
В одной из первых же передач Ю. Друнина обратилась ко мне: «Володя, не надо называть поэтов по имени и отчеству, надо только по имени. И давайте печенье есть, чай пить, а то что они как декорация стоят, и вообще больше радоваться жизни, людям, новым стихам, музыке». Такая атмосфера раскованных посиделок и была на «Дебюте». Прийти на передачу все соглашались легко и с радостью: телевидение было самой большой и лучшей площадкой для получения почти мгновенной всесоюзной известности. Да, пожалуй, и единственной – интернета же тогда не было.
Пригласил я на «Дебют» и ныне всемирно известного скрипача, а в то время малоизвестного молодого лауреата музыкального конкурса Гидона Кремера. Пришел он с первой своей граммофонной пластинкой, только что выпущенной фирмой «Мелодия». Вот с этой-то пластинкой и произошел казус. Идет передача, естественно, как и все в это время на телевидении, живьем, интересный разговор, вопросы – ответы, и должна пойти в эфир запись одного из исполняемых Кремером произведений. Запись с пластинки. И здесь звукорежиссер с ужасом сообщает мне шепотом (конечно, вне камер), что звук с пластинки не идет. Что-то заело. А Кремер уже скрипку достал, приготовился изображать прямое исполнение. Жуткая пауза, повторяю, в прямом эфире. Я собрался с духом: «Гидон, милый, играй вживую!» И он заиграл. В отдельном маленьком зале ресторана ЦДЛ. Перед пятью-шестью слушателями. В таких условиях, наверное, в первый и последней раз в жизни. Играл великолепно. С этими пластинками еще один казус приключился.
Позвонил я хорошему своему знакомому по комсомолу Николаю Сличенко: «Коля, у вас в театре “Ромэн” ваш артист впервые пластинку своих цыганских песен выпустил. Стоит она эфира?» Сличенко одобрил, но ничего не сказал об особенностях цыганского исполнения. Особенность же заключалась в том, что цыгане совсем не могут петь под «фанеру». Не могут потому, что они все время импровизируют. И пришлось бедному нашему звукорежиссеру опять из неприспособленного для вокала помещения что-то со звуком приличное делать. Но главные сложности с «Дебютом» мы испытали не из-за пластинок, а из-за цензуры. Вот на ней-то и хотелось остановиться поподробнее.
Я точно не знаю, как организационно обстояло в то время дело с цензурой при издании газет, журналов, книг, но на телевидении ее не было. «Как так! – воскликнут многие. – Всех и все душащая цензура, сломавшая столько творческих судеб, о которой столько написано, которой столько проклятий послано, – и не было! Да врете вы!» Нет, не вру. Все дело в том, что считать цензурой. Если считать, что цензор – это некий государственный
