Чужестранец - Алексей Семенов

— Дом наш — вот он, — прервал его созерцание Ахти и указал рукой вниз на высокую, с сенями и горницей, избу. На крыше красовался хитро вырезанный конек. — Мои уж пришли, — пояснил Ахти, — значит, Хилка сейчас при деле, мужчин кормит. Ну, сразу-то расспрашивать нас не станут, до вечера время еще будет. Пошли.

И они стали спускаться. Навстречу поднимались шедшие с поля люди, здоровались чинно с Ахти и с любопытством глядели на чужака и его замечательных коней в богатой упряжи. Мирко не забывал поклониться каждому и поприветствовать, на что слышал в ответ пожелания доброго здоровья и ровного пути.

Антеро говорил верно — жили в Сааримяки и хиитола, и полешуки, а больше потомки тех и других. Издавна перенимали народы друг у друга разные знания и обычаи, и вот однажды поселились вместе, найдя в дремучих четских лесах дивное это место — каменный холм. Жили здесь и до них: когда первые, полусказочные уже основатели Сааримяки — полешук Зван и хиитола Тапио — вышли от Хойры-реки к каменному холму, было здесь селение вольков, одно из последних, оставшихся после ухода этого народа за Камень. Мастера-вольки обучили их тонкой работе с железом, медью, оловом, бронзой и серебром, показали, как делать крепкие повозки, тесать камень… Ведь раньше полешуки и хиитола промышляли больше охотой, бортничеством да пасли коров. С тех давних пор прошло уж немало лет, и если сохранилась еще в ком волькская кровь, то вряд ли он сам об этом догадывался.

Однако, как бы ни уверял Антеро, что у него в родне хиитола и полешуки перемешались, все же и он, и Ахти были чистые хиитола. Единственно, чем походили они на полешуков, это тем, что отказались от столбовых жилищ прадедов и признали срубные избы, да еще подняли их над землей, поставив на прочную каменную кладку. Главная деревенская улица так и спускалась к озеру, где были налажены мостки, а Мирко с Ахти свернули налево и вышли наконец к изгороди с распахнутыми воротцами. Тут же из-за дома вылетели две лайки и звонко, заливисто, оправдывая свое название, залаяли, — то ли от радости, что воротился любимый хозяин, то ли на чужака и его больших незнакомых коней.

— Анти, Юсси, ко мне! — уверенно приказал Ахти, и собаки, усердно вертя хвостами, уселись перед парнем, преданно глядя на него. К лошадям они приближаться не торопились, видно, знали, каков бывает удар подкованного копыта. По двору разгуливали пестрые куры, а важный, осанистый петух, взобравшись на низкую поленницу, по-хозяйски наблюдал за ними.

Дверь клети распахнулась, и оттуда вышла среднего роста светловолосая девушка лет двадцати. Поверх рубахи, спереди и сзади, у нее были надеты два сшитых полотнища, а на плече висел на цепочке маленький серебряный топорик-оберег. Она очень походила на Ахти — курносая, веснушчатая, круглолицая. Длинные светлые волосы были схвачены скромным оловянным венчиком, зато узор, шедший по нему, был сделан очень умелым мастером. Такие узоры не встречались ни у полешуков, ни у хиитола: видно он вышел из старых времен, доставшись в наследство от вольков. В руках девушка несла крынку со сметаной.

— Ахти вернулся! — радостно вскрикнула она, увидев вошедших на двор. — А кто это с тобой? — продолжила она звонко и осеклась.

— Здравствуй, добрая хозяйка, — поклонился и ей Мирко.

— Здравствуй и ты, гость дорогой, — вежливо ответила девушка, подойдя. — Как тебя звать-величать прикажешь? — церемонно добавила она.

— Мирко Вилкович меня нарекли, а попросту Мирко зови, — столь же вежливо отвечал мякша. — А тебя как звать?

— Это сестра моя, Тиина, — вступил наконец в разговор Ахти, до сего момента потешавшийся над тем, как обстоятельно беседовал мякша с его бойкой сестренкой. — Поди, Тиина, скажи отцу, матери, что вернулся я, да не один, а с гостем из самых Мякищей.

— Ага, — кивнула брату голубоглазая Тиина и поспешила в дом. На пороге она обернулась, с любопытством взглянула на Ахти, прыснула со смеху и скрылась за дубовой дверью.

— Это младшая? — спросил Мирко, впервые за день улыбаясь.

— Младшая, — кивнул Ахти, — двумя годами младше.

— Схожи вы с ней. А родителей твоих как звать?

— Отца Юкка, а мать Кретой… Анти, Юсси, место! — указал он собакам, так и сидевшим у его ног, подметая пыль хвостами. Те поднялись и поплелись нехотя туда, откуда и выскочили, — за дом. Там была тень, где псы спасались от полуденной жары.

В сенях что-то звякнуло, и навстречу парням появился широкоплечий кряжистый мужик с черными прямыми волосами и широкой густой бородой. Руки его были крепкие, сильные, что клещи, привычные к тяжелой работе, но вот пальцы оказались на диво красивые, длинные и даже тонкие. «Гусляр! — догадался Мирко. — Вот это да, а так ведь и не подумаешь!»

— Ну, здравствуй, сын. — Он подошел к Ахти, и они обнялись. — Скоро же ты вернулся. Впрочем, и хорошо: работа не стоит, а тебя не хватает.

— Будь здрав, Мирко Вилкович, — обратился он к мякше. — Тиина мне уж сказала, как гостя звать.

— И тебе поздорову, Юкка Виипунен, — поклонился хозяину Мирко. — Пусть сохранит Укко твой хлеб и не оскудеют угодья Тапио.

— Спасибо, добрый гость, — уважительно молвил в ответ хозяин.

Мирко знал, каким словом должно приветствовать сельчан-хиитола, и искренне сказанные добрые слова помогали без отказа.

— Коней-то поставьте в конюшню. Ахти, проводи гостя! — наказал отец сыну. — Как управитесь, я вам дочь подошлю — польет умыться.

В конюшне за домом стоял только один старый, седой уже жеребец.

— Это Ярри, — объяснил Ахти. — Он уже свое отработал, с него у отца достаток пошел, счастливый конь.

В просторной, хорошо проветриваемой конюшне достало место всем. Ярри поначалу поднял было морду поглядеть на новых знакомцев, но быстро потерял к ним интерес — он всего повидал за свою долгую жизнь и удивить его хоть чем-нибудь было невозможно.

Устроив лошадей, парни вернулись на двор к колодцу.

— Надо будет посмотреть потом, что там в седельных сумках лежит, — напомнил Мирко. — А то ведь мы до сих пор не удосужились.

— Верно, — согласился Ахти. — Только это после. Сейчас мы за стол сядем, а Тиине я скажу, чтобы сбегала Хилку предупредить.

Из избы выскочила Тиина с деревянным ковшом в руках. Оловянный венчик на ее голове уже сменился на нитку с серебряными бляшками и спиральками, на висках красовались кольца, привешенные к нитке на синих ленточках. Кольца были унизаны гладкими бусинами, перемежающимися все теми же завитками-спиральками. Рубашку и верхнее платье Тиина тоже успела сменить на более нарядное, вышитое по краям красными и синими треугольничками.

— Поди ж ты, — усмехнулся Ахти, глядя на сестрицу, — как для гостя принарядилась.