Варвары - Глеб Пакулов

– Ты сними!

«Бог не велит, – смиренно отказался старец. – Это делам моим противно. Злу не место в душе пророка».

Дарий засверкал глазами, махнул на него рукой и испугался, когда пророк от ветра задрожал, стал таять. Царь тут же вернул его в прежний образ, упрекнул:

– Ты тоже не выносишь беседы сильной. Приказываю вещать лестное слуху моему!

Старик зевнул, нисколько не стесняясь присутствия царя, чем вверг его в смятение. Дарию захотелось крикнуть, дунуть на него, но слова пророка удержали его.

«Будь по-твоему. Сидишь тут, придумываешь всякое, меня казнишь прихотью ты, сильный, молодой, непобедимый».

– Так, так, – кивал Дарий.

«Добр твой оракул и тебя опутывает добротой, – скрипел старик. – От доброты рушатся царства, ибо она есть ржа. Не поддавайся ей, царь!»

– Не поддамся! – вскрикнул Дарий. Он сидел, свесив голову, прикрыв глаза. Здесь, на крыше, гулял вольный ветер, шевелил его рыжие кудри.

«Все люди злы, – вплетался в его мысли настойчивый, как грезилось ему, шепот. – Глупы и лживы. Истина добра и любви не нужна им. Они побивают ее каменьями».

– Делают правильно, – сквозь зубы процедил Дарий и закрыл лицо ладонями. Нестерпимая боль сжала виски, надавила на глазные яблоки, будто кто вжимал их в череп жесткими пальцами.

«Великий дар оплеван ими, так пусть же падет на жестоких и великая скорбь. Только так образумятся злом живущие. Тебе не дает покоя Скифия. Веди в нее войска свои смело. Столкни человеков в бойне невиданной. Может, от зрелища страшного тупость отпрянет от них, и они задумаются».

– Да, пора в поход, – проговорил Дарий. – Прихвачу с собой всех приближенных, всех мудрецов-книгочеев, гарем и евнухов. Пусть видят мой триумф. Сегодня же узнать, готов ли мост через Босфор на Балканы.

Так он сидел долго, и боль постепенно отступила. «Иеремия. Его тоже возьму в поход, – подумал Дарий. – Кто он? Сумасшедший шептун или посланец неба? Прикажу привести ко мне немедленно».

Послышались шаркающие шаги. Царь посмотрел перед собой и увидел оракула. Оракул подошел вплотную, и на Дария пахнуло холодным и нежилым, как из заброшенного колодца.

– Давно стою, за тобой наблюдаю, – ласково, как с ребенком, заговорил оракул, прижимая к груди витой серебряный жезл. – Не в себе ты, царь. Искусным лекарям доверь тело свое, а дух исцелят жертвоприношения богам, твоим покровителям.

Дарий молчал. Оракул вкрадчиво спросил:

– С кем ты беседовал сейчас?

– С ним, – глухо отозвался Дарий. – О котором много ходит великих слухов.

Оракул печально глядел на царя.

– Я понял тебя. – Он коснулся кудрей Дария. – Это Иеремия. Сеятель добра и любви. Пророк, развеивающий страдания…

– Он говорит обратное! – перебил Дарий, глядя на мягкие туфли оракула и не удивляясь, что видит его ноги впервые. – Советует идти на Скифию. О тебе плохо сказал.

Оракул тряхнул жезлом, отчего легкий колпак, прикрывающий бледную лысину, съехал ему на ухо.

– Очнись! – прикрикнул он. – Не повторил ли тебе Иеремия свои проповеди, что говорит, не таясь, на базарах?

Дарий пошевелил пересохшими губами, вытер с лица пот, который стекал по шее за воротник халата, щекотно капал с кончика острого носа, топил глаза. Телу царя было жарко, в то время как внутри выстуживалась кровь и холодило под ложечкой. Оракул поднял к небу острое лицо, повертел шеей, будто отыскивал луну.

– Бывал Иеремия в Скифии, – назидательно выговорил он. – Слушай, что не захотел от него услышать о людях Агая: «Народ издалека, народ древний, языка которого ты не знаешь. Колчан его, как открытый гроб все они храбры. Если войдет в царство твое – пожрет жатву твою и хлеб твой, истребит сынов и дочерей твоих, пожрет овец и коров, истребит виноградники и смоквы твои и разрушит мечом города, на которые ты надеешься. – Оракул опустил голову, исподлобья посмотрел на мокрое лицо Дария. – Пришли они из северной страны. Держат лук и короткое копье. Жестоки они, не знают жалости! Голос их ревет, как море. Скачут на конях, выстроились, как один человек. Набеги их я видел и сечи видел. Раньше ассирийцы, маннейцы или мидяне услышат весть о них – опускают руки. Туга и боль схватывали их, как рожающую. Не выходили в поле, не отправлялись в дорогу, ибо скифский меч страшный наводил ужас со всех сторон». Вот что Иеремия говорит на базарах.

– В решении моем я давно утвердился! – зло ответил Дарий.

Оракул строго одернул его:

– Боги утверждают!.. Сегодня беседа моя с ними была долгой. Но и теперь они не позволяют начинать поход. Планета твоя, царь, светит тебе плохо.

Дарий посмотрел по направлению его протянутой руки, черно легший на небо, и у самого конца ее увидел красную звезду. Она переливалась, подрагивала в густой синеве одна-одинешенька.

– Пусть! – отрешенно отозвался Дарий. – Пора исполнить заветное. Сна лишился. Звезда… Что звезда! Этот. Иеремия. Он позволяет.

– Ты призвал к себе его дух, – прокаркал оракул. – Принудил говорить вредное. Советую послушать, что он говорит во плоти.

– Я договорился с духом, – упрямо повторил Дарий. – Пока приду в Скифию, настанет тепло. Оружием новым, если оно есть, не напуган. Прикажу утолщить панцири и щиты всему войску. Когда стрелы начнут отпрыгивать от неуязвимых, скифы придут в ужас и покорятся. Прощай, непостижимый.

Дарий вскочил со скамеечки, пробежал по крыше, нырнул вниз. Легкий топоток его быстрых ног донесся до слуха оскорбленного оракула.

«Вырвался барс из клетки рук моих, – тоскливо подумал он. – Себя губит – ладно. Царство рушит, вот беда. И не он Агая, а меня скиф сбросит с этой крыши. Доносили – не жалует чужих оракулов».

VI

ПОБОИЩЕ

Зима была необычной – морозной и снежной. По морю гоняло ветром льдины. Но все кончилось с весной. Зазеленела трава, исчез лед. Напуганные холодами и откочевавшие к теплу, вернулись назад тучи чаек. За ними потянулись на родной север бесчисленные косяки гусей. Лебеди садились в настуженную синюю воду, отдыхали и казались ослепительными комьями снега.

Лог с Олой радовались одиночеству. Царевне было в удовольствие заботиться о мастере, вести немудреное хозяйство, как простой небогатой скифянке. Пока он работал, она бродила по острову, собирала ракушки, делала из них ожерелья. Все стены грота были увешаны пестрыми гирляндами. «На счастье», – уверованно говорила она, укрепляя каждую новую связку. Вдвоем выезжали в лодке, ставили сеть. Ола ловко выпрастывала рыбу из ячеек. «У тебя быстрые руки», – хвалил Лог. Слова его радовали. Очаг их не остывал. Ола оказалась неплохой хозяйкой. Изредка остров посещали старики-рыбаки. Они привозили муку, масло, сладости. Сосандр твердо держал слово. За зиму сам наведался дважды.

И теперь Ола вбежала в пещеру, весело оповестила:

– Едут!

Лог вышел на берег, издали увидел на носу лодки Сосандра. Когда лодка подошла к пещере, художник вышел из нее хмурым, кивнул на приветствие, сказал:

– Персы покончили с Элладой. Теперь перешли Босфор. С другой стороны пошли, откуда не ждали. Ольвия под ударом.

Лог потупился… До этого дня в нем жила надежда, что войны может и не быть. Он работал, и жизнь была ясной и радостной. Теперь все рушилось. Не оставаться же на острове. Он решил давно, если придется умирать – умрет среди своих.

Сосандр прошел в мастерскую. Лог с Олой понуро поплелись следом. Художник молча глядел на готовые статуи, не порадовался новым работам Лога, может, просто не заметил их.

– Ты можешь остаться, – сказал Сосандр. – Хотя не усидишь здесь, не зная, что творится там.

– Мы поедем с тобой, друг. – Лог бережно притянул к себе Олу. Сосандр встретился с ее взглядом, отметил про себя, что царевна сильно переменилась. Лицо ее заострилось, в глазах появилась нежная грусть, темные тени подковками лежали вокруг них. Ола за время его последнего приезда пополнела еще больше.

– Собирайтесь, – одобрительно кивнул Сосандр. – В беде надо быть поближе друг к другу.

Пока они укладывали самое необходимое, художник снял с постамента скульптуру девочки, вынес. Когда Лог вышел из пещеры с мешком в руке, он увидел лодку недалеко от берега и Сосандра со статуей. Он держал ее, как держат младенца. Потом бережно опустил к самой воде и разжал руки. Без шума и плеска девочка скрылась в море. Старики подогнали лодку к берегу. Художник сидел на борту, виновато улыбался.

– Ничего. Жив буду – подниму. – Он шевельнул пальцами. – А нет – пусть лежит, только бы не досталась персам. Они все рушат. Нет им ни на что запрета. Еще глумиться будут. Вот за твоего раба пугаться не надо. Его и с места не сдвинуть.

– Он мужчина и постоит за себя, – сказала, подходя к ним, Ола. Она не видела, что сделал Сосандр, не слышала начала разговора.

Уже по пути к Ольвии, художник рассказал Логу, что главный жрец храма Зевса спрашивает его о частых поездках на острова, мол, не человеческими ли жертвоприношениями вымаливаю у богов умение творить их облики. Худо было, если бы жрец узнал о мастерской и некультовых скульптурах. Пока все обошлось, но чей-то глаз следит за островом. Другого дела им нет. Вроде бы цела Эллада, и персы не движутся к Ольвии.