Музыка грязи - Тим Уинтон

– Я думала, ты делаешь расслабляющий массаж, – сказала Джорджи.

– И вступаю в соревнование со «Свон бруэри»?[22] Ты с ума сошла, женщина?

Джорджи рассмеялась.

– Я слышала, ты социальный работник.

– А я слышала, что ты медсестра. Так. Поднимайся. Таз держи на столе.

– Господи!

– Еще раз.

– Ты надо мной издеваешься.

– Да уж, наверное, больно; а ты как хотела?

Джорджи рухнула на кушетку в приступе смеха. Что-то звякнуло неподалеку.

– Микроволновка, – сказала Рэчел, удаляясь. А потом: – Лежи спокойно. Горячо?

Компресс твердым распространяющимся теплом лег на узел в пояснице, и было до странности приятно чувствовать, как Рэчел прикрепляет его к коже пластырем. Джорджи позволила помочь ей одеться. Перевязка напомнила ей о корсетах, и она подумала о матери – снова.

– Я сниму его утром, – сказала Рэчел. – Просто лежи на жестком и не нагибайся. Тебе придется быть поосторожнее.

– Да я вообще осторожный человек, – сказала Джорджи, которую переполняла самоирония.

– Да уж, – сказала Рэчел, не сумев подавить усмешку. – Так говорят. Черт, не могу поверить, что я это сказала.

– А что еще ты слышала? – спросила Джорджи, стараясь казаться спокойной.

– И только подумай, у меня же степень по общественным наукам.

– По вещественным наукам?

– Я уползаю в скорлупу, Джорджи. Твоя жизнь – это твоя жизнь.

– Но ты все равно могла бы мне сказать, – сказала она, чувствуя задор и понимание.

– Ну, это просто сплетни.

– В таком случае это должна быть чистая правда.

– Пошли. Отвезу тебя домой.

На следующее утро Рэчел приехала за ней. «Лендровер» с жесткой подвеской оказался настоящей пыточной камерой. Рэчел вела машину босая, и ее высокий лоб сиял. Волосы были забраны в конский хвост, с которого все еще капала вода, – она недавно плавала.

– Знаешь, – сказала Джорджи, – я всегда удивлялась, чем это занимается Джерра.

– Кроме купания в моей любви, имеешь в виду? – сказала Рэчел с ухмылкой. – Он музыкант. Пишет песни.

– Нет!

– Да.

– В Уайт-Пойнте?

– Это не запрещено законом. Пока.

– Я его все время вижу на пляже с доской для серфинга, – сказала Джорджи. – И я всегда…

– Думала, что он местный торговец наркотой.

Джорджи рассмеялась. Этого она не могла отрицать.

– Все так думают, – сказала Рэчел. – Смех какой! Наркота развалила все ансамбли, в которых он был. Наркота – его пестуемая ненависть. Он себя теперь считает большим любителем вина. Повезло нам.

– Так у него все в порядке?

– Джорджи, только не удивляйся.

– Ну? Не томи.

– Ладно. Ты смотришь на девчонку, которая разговаривала с Ван Моррисоном.

– Господи, и что же он сказал?

– В этом-то все и дело, – сказала Рэчел, заворачивая во двор. – Понятия не имею.

Джорджи позволила Рэчел помочь ей выйти из машины. Они вошли в дом медленно, как две старушки. Рэчел снова раздела ее и положила на кушетку. Она сорвала пластырь двумя резкими движениями. Джорджи начинала ощущать, что ее роль пациента – это некий экзамен.

– Джерра играл с Фоксами пару раз, – сказала Рэчел. – Просто для смеху.

– Я их никогда не слышала, – сказала Джорджи без выражения.

Наступила серьезная пауза.

– Я всегда удивлялась тебе, – тихо сказала Рэчел. – Удивлялась, зачем ты приехала сюда.

Джорджи лежала.

– И теперь я не могу понять, почему ты остаешься. Ты понимаешь… после собаки.

– Вещи не всегда такие, какими кажутся, – сказала Джорджи. – Как ты наверняка знаешь.

– Да. Конечно.

– Но?

– Иногда они еще хуже, чем кажутся.

– То есть, Рэчел?

– Ну, он в прошлом был страшным человеком.

– Ну, это все разговоры.

Рэчел вздохнула.

– Все равно, – сказала Джорджи. – У людей есть право оставить прошлое позади.

– Согласна. Совершенно.

– Так в чем проблема?

– В том, что все остальные помнят. Ну, вставай.

Джорджи поднялась, встав правым боком к стене, слегка прикасаясь к ней голым бедром, а Рэчел тем временем оперлась на нее. Она почувствовала, как хрустнул позвоночник, когда Рэчел прижала бедро к стене, и взрыв боли прошел через тело. Джорджи покрылась по?том, подумала, что сейчас упадет в обморок или ее вырвет, но момент прошел, и боль утихла, и через десять минут осталось только легчайшее остаточное покалывание. Самое удивительное было то, что спина выпрямилась.

– Как ты этому научилась?

– Как и всему остальному, – сказала Рэчел, разливая ромашковый чай. – Я научилась этому тогда, когда предполагалось, что я должна делать что-то еще.

– Джим не убивал собаку, Рэчел.

– Это он так говорит.

– Так говорят. Даже Бивер.

– Говорят. Говорят, черт возьми! Иногда я ненавижу этот город.

– Так почему ты не уезжаешь?

– Не знаю. Он не на большой дороге. И Джерре нравится тишина – ну, впрочем, мне тоже. Это нам спасло шкуру в некотором смысле. И потом, тут все-таки есть несколько хороших людей. И тут так чертовски красиво – пляжи, дюны, остров. Даже… дикари… не могут это до конца разрушить.

– Это Шовер убил собаку, – сказала Джорджи. – Верь мне.

– Да чему тут не поверить? Ты видела флаг, который он повесил у себя в саду?

– Да. Я этого не понимаю. Он же не ветеран войны, или как?

– До чего ж ты наивна, Джорджи. Это из-за Лоис.

– Что – австралийский флаг?

– Патриоты. Так эти люди теперь называют себя. Заворачиваются во флаг. Ты не обращала внимания на наклейки на бамперах в этом городе? Не замечала, что здесь полно темнолицых ребят? У Эвис есть мнения по поводу иммиграции.

– О Господи!

– Какая ирония, а? Без Азии этот город бы через неделю закрыли.

Джорджи подумала о Шовере Макдугалле. Так вот кем он себя видит – патриотом, единственным защитником старых добрых времен.

Пока пили чай, через кухонное окно они наблюдали за сыном Рэчел – Сэмом. Вызолоченный солнцем, без рубашки, он торжественно стоял на коленях в шортах в цветочек и наващивал доску для серфинга. Волосы упали ему на лицо.

– Шестнадцать, – сказала Рэчел.

– Он красивый.

– Иногда я даже не могу поверить, что он мой. Пошли, отвезу тебя домой.

По пути назад, пока Джорджи наслаждалась избавлением от ужаснейшей из болей, Рэчел свернула возле пристани и вывела «Лендровер» на пляж, чтобы постоять некоторое время и посмотреть на лагуну, которая все еще лежала неподвижно, готовясь к яростному утреннему ветру с востока. Джорджи чувствовала, что Рэчел хочет продолжить разговор.

– Ты знаешь, я всего пару раз встречалась с Лю Фоксом, – сказала Рэчел.

– Да? – без выражения пробормотала Джорджи.

– Джерра говорил, что его брат – хитрец и что у него обкуренный вид, что бы это ни значило. Ему было на него наплевать. И он считал, что та женщина, его жена, была слегка недалекая. Они мне всегда казались странной парой. Но они могли играть. Они вроде как были самородки. И на самом-то деле они не так часто и играли, не так часто, как можно вообразить, особенно если учесть, как хорошо они играли. Они шатались по округе, никогда не забирались больше чем на час езды от дома. Они вполне могли бы и записываться, знаешь ли, они были достаточно хороши.

– А Лю?

– Говорила с ним однажды на стоянке возле пивной. Было холодно. Весной, кажется. У него под брезентом в грузовичке было двое детей. Эти бедные дети. Я помню, как он к ним наклонялся, пел им. Потом я видела его с девочкой. Она его обожала, думаю. Он укладывал ее спать с тем выражением на лице, какое бывает у кормящих грудью женщин. Ты знаешь, такое мечтательное, удовлетворенное, слегка вызывающее выражение.

– Вот уж впечатление.

– Ну, – сказала Рэчел робко. – Я тогда выпила. Кажется, я ждала чего-то другого. Из-за всех этих историй, из-за того, что говорили люди об этой семье. Я думала, он окажется слегка двинутым. Но он был забавный и умный. Он спросил меня, знаю ли я слова к «Милости Господней»[23]. Я, конечно, провалилась. Мы говорили о том, как выращивать спаржу. И о какой-то книге, которую он читал. Я забыла, какую… Он хороший, Джорджи.

– Ну, его больше нет, – сказала Джорджи, вытаскивая себя из этого. – А ты замужем.

Рэчел хрюкнула от смеха.

– Да, за чертовым наркобароном.

Через несколько недель, спасибо Рэчел, спина Джорджи вернулась в нормальное состояние. Начался учебный год, и дом снова остался в ее полном распоряжении. Если честно, по многим пунктам она чувствовала себя возродившейся. Из благодарности и пытаясь завязать дружбу, она пригласила Рэчел на чашку чая. Она испекла булочки и нашла в местном магазине ромашковый чай. Она не могла дождаться возможности пересказать Рэчел последнюю серию фамильной саги Ютлендов. Сам КС, получивший круизную яхту, которую оставила ему бывшая преданная жена, решил отдать ее вероломной дочери Джорджи – ради старых добрых времен. Джорджи действительно не понимала своего отца. Но она четко ощущала нарастающий бунт в семье. Она, конечно, отказывалась от подарка. Дважды в неделю обычной черепашьей почтой он просил, чтобы Джорджи приехала и посмотрела яхту, но она стояла твердо. Она начинала – и приходилось себе в этом признаться – наслаждаться ситуацией.