Европеец - Иван Киреевский

Далее, в нескольких словах, критик отдает отчет в самой поэме и, пользуясь тем, что автор в своем предисловии полагает, что нравственность литературных произведений состоит в истине и полноте показания, он не находит в поэме ни полноты, ни истины, из чего заключает, что поэма безнравственна, однако безвредна, потому что ничтожна. Зачем было автору видеть нравственность в истине? Критик поражает его собственным его орудием. Не легче ли было бы ему, если б он находил ее в изяществе, как то требует его критика? Поэма, сказал бы он, весьма неизящна, следственно, по собственному сознанию автора, весьма безнравственна; но утешим его; она безвредна, потому что ничтожна.

Выписываем то, что может почесться положительным обвинением, и просим читателя заглянуть в № 10 «Телескопа», дабы увериться, что мы нисколько не ослабляем замечаний критика и, когда можно, пользуемся собственными его словами.

Вся поэма кажется ему самопроизвольным сцеплением случаев, следственно, неестественной, потому что:

1-е. Елецкой, оледеневший в распутстве до хвастовства развратом, не мог воспламениться к Вере идеальною любовию.

2-е. Елецкой не мог обратить на себя внимания Веры только тем, что подал ей на бульваре уроненную перчатку.

3-е. Дядя Веры не мог сесть ошибкою в карету[3], подосланную Елецким, ибо знал в лицо своего лакея.

4-е. Вера не могла согласиться так скоро на побег с Елецким, оглашенным развратником, которого смуглая однодомка была его знакомкой.

5-е. Приворотное питье обратилось в яд неведомо каким образом.

Поэма ничтожна, потому что, кроме Сары, все лица без физиогномии; а Елецкой не что иное, как темный силуэт Онегина.

1-е. Хвастовство развратом нисколько не показывает оледенельности в распутстве. Хвастливость эта в особенности свойственна самой пылкой, самой неопытной молодости. Желание первенствовать между повесами не есть еще любовь к разврату, это не что иное, как дурно направленное славолюбие. Сей последний недостаток и выставлен в Елецком. Из него не следует сердечного охлаждения; напротив, он свидетельствует особенную способность к увлечению. Следственно, Елецкой весьма мог возгореться к Вере любовью, свойственною пылкому молодому человеку.

2-е. На это не нужно отвечать. Кто пересмотрит поэму, тот увидит, что не одна поданная перчатка обращает внимание Веры на Елецкого и что половины случаев, действующих на ее воображение, достаточно, чтобы вскружить голову даже и неромантической девушке.

3-е. Сесть в чужую карету, в чужие сани, заехать к незнакомым вместо знакомых, обманувшись легким сходством домов, — случаи весьма обыкновенные. В обществе ежедневно рассказывают анекдоты этого рода, и это случается без приготовления, среди белого дня, на всевозможном просторе; удивительно ли, что дядя Веры вдался в обман в тесноте театрального разъезда, в торопливости, с которою обыкновенно садятся в поданную карету, боясь, чтобы ее не отогнали? До того ли тут, чтобы подозрительно разглядывать физиономию своего лакея? И зачем ее разглядывать? Из боязни романтического происшествия? Но в это время повесть Елецкого еще не была обнародована. Ныне, когда она напечатана, можно в подобном случае винить почтенных родственников в преступной неосмотрительности; но дядя Веры очень простителен.

4-е. Вера совсем не скоро соглашается на побег с Елецким; это согласие приготовлено всею повестью. Всякий беспристрастный читатель видит, что Вере не мудрено было влюбиться в Елецкого, а ежели она могла влюбиться, она могла и действовать как влюбленная. Елецкой не развратник в глазах Веры; он в одном из разговоров с нею внушает ей понятие довольно выгодное о своем характере: он ей истолковывает, что его отступления происходили более от незрелости ума, нежели от испорченного сердца. Вера, уже к нему привязанная (ибо знакомство с Сарой не могло хладить любви ее к Елецкому, напротив, подстрекнуть ее, возбудив в ней ревность), — Вера охотно слушает его извинения, охотно верит в совершенную его перемену, ибо приписывает ее любви, любви к ней, что довольно приятно женскому самолюбию. Елецкой оправдан ее сердцем, но для света, но для дяди он остается оглашенным развратником, и это самое заставляет Веру бежать с Елецким, ибо она чувствует, что никогда не вымолит у своего дяди согласия на их соединение. Как ей не довершить начатое? Как не дать ему счастия, которое она уже безмолвно обещала, слушая влюбленные его признания? И когда Елецкой при первом ее отказе, вынужденном стыдливостью, укоряет ее в кокетстве, она должна показать любовь свою на деле. Не одно красноречие Елецкого в разговоре 7-й главы убеждает ее к побегу, по все же прежние, собственные ее неосторожности; это общая история всех увлечений, и нужно объяснить ее!

5-е. Правда, что автор поэмы не истолковывает, каким образом приворотное питье обратилось в яд. Ему показалось это ненужным. Сколько рассказов о несчастных следствиях невежества, прибегающего к этим колдовским настоям, часто составленным из самых вредных растений! Самому автору внушена развязка, его поэмы подобным рассказом. Он не хотел обременять своей повести лишними подробностями, полагаясь на проницательность читателя. Ежели это недостаток, его легко исправить. При втором издании автор сделает выноску, в которой разрешит это недоумение.

На общие суждения поэмы отвечать нельзя: у всякого свой вкус, свое чувство, свое мнение; только сходство Елецкого с Онегиным кажется довольно странным. Онегин человек разочарованный, пресыщенный; Елецкой страстный, романтический. Онегин отжил, Елецкой только начинает жить. Онегин скучает от пустоты сердца; он думает, что ничто уже не может занять его; Елецкой скучает от недостатка сердечной пищи, а не от невозможности чувствовать: он еще исполнен надежд, он еще верит в счастье и его домогается. Онегин неподвижен, Елецкой действует. Какое же между ними сходство? И вот как у нас критикуют! Вся поэма кажется критику произвольным сцеплением случаев, а во всей поэме только одна случайность: смерть Елецкого; но она, во-первых, оправдана множеством истинных примеров, отнимающих у нее особенную необычайность; во-вторых, она есть, некоторым образом, следствие главной ошибки Елецкого, уповавшего найти счастие в неровном союзе. Унизившись до товарищества с невежеством, он, так или иначе, все был бы его жертвою. Но просим критика найти роман, указать драму, где не было бы ничего случайного! И дельно ли требовать от сочинителя такого насилия? Случай в природе, как и характер. Поэма, вся основанная на случайностях, и поэма вовсе без случайностей — произведения равно неестественные, равно подлежащие осуждению. Перчатка, уроненная Верой, обстоятельство такое же обыкновенное, как обед, как ужин, и в нем мудрено видеть особенную игру судьбы. Все же остальное в поэме: разговор в маскераде, подосланная карета, свидание на балах — все следствие любви и характера Елецкого: он действует и создает обстоятельства. Просим читателя заметить, что каждое из сих обстоятельств довольно обыкновенно и что только в своей совокупности они составляют повесть, поражающую воображение. Спрашивается: в чем искусство романиста, ежели не в этом? И есть ли другой способ быть вместе естественным и занимательным?

Критик оканчивает свои замечания следующими словами: «Считаем ненужным заниматься наружною отделкою сочинения. Дозорчивая наблюдательность „Московского телеграфа” выклевала уже по зернышку все типографические опечатки и другие буквальные недосмотры, следственно, поживиться уже нечем… Желаем, чтобы муза поэта, уважаемого нами более многих других, после прошедших неудачных опытов, изменив ложные понятия об изящном, захотела быть не тем, что ныне, а… невестою истинно прекрасного!»

Первые строки мы охотно принимаем за иронию, за небрежную, следовательно, тонкую шутку над неблагонамеренною привязчивостию «Московского телеграфа». Не будем оспаривать чувства собственного преимущества, которое их внушило; заметим только, что они не на своем месте и что их могут принять за неосторожное признание. Отдадим справедливость критику: в пристрастном разборе его видно желание быть учтивым, и ежели встречаются выражения неприличия, в этом должно винить не критика, а неопытность его в слоге этого рода. Забавно только, что в единственном похвальном отзыве, которым он удостоил разбираемого им автора, виден тот же недостаток обдуманности, как и в его осуждениях: ежели все опыты сочинителя «Наложницы» были неудачны, за что же он его уважает?

Е. А. Баратынский

е) О небесных явлениях

1832-й год будет весьма благоприятен для астрономов и для всех обладателей хороших телескопов: они могут порадоваться следующими явлениями, необнародованными в календарях: 7 планетных затмений Луною, а именно: 4 Сатурновых, 1 Венеры, 1 Меркурия и 1 Урана; 3 затмения звезд первой величины: 2 Альдебарана и одно Регула; прохождение Меркурия перед Солнцем; исчезание Сатурнова кольца и возвращение двух комет.