Океан. Выпуск двенадцатый - Юрий Оболенцев

И. Чесноков

«ЧУДО МОРСКОЕ»

Повесть

I

Северный океан лежал в июльском штиле. Вдали вода казалась белесой, будто вылинявшей под ярким летним солнцем. Ближе к судну она отдавала лазурью, а под самым бортом, рассекаемая струями, бежавшими от форштевня, становилась темной.

Слева проплывали застывшие громады высоких скалистых берегов Мурмана. Они падали к едва пошевеливавшемуся морю почти отвесными отрогами.

Над скалами, над пароходом висели серо-белые полярные чайки-поморники, большие птицы с желтыми клювами. На воде там и тут сидели черные кайры. Когда пароход приближался, кайры нехотя, хлопая острыми крылышками, отбегали по воде в сторонку.

Двое мужчин в осенних пальто и в шляпах стояли на прогулочной палубе у слегка подрагивающего поручня. Они курили, наблюдая красоты проплывавшего мимо берега.

— Какая, однако, дикая, но дивная природа! — проговорил задумчиво один из них. — Не правда ли?

— И заметьте, неприступная, — согласился второй. Он повернулся к соседу: — Позвольте представиться — Островский Дмитрий Николаевич, советник российского консула в Финмаркене[1]. Мы ведь с вами четвертые сутки путешествуем, и, кажется, в соседних каютах?

— Очень приятно. Рогожцев Николай Львович, карантинный врач, — протянул советнику руку его спутник. — А я, знаете, занемог по выходе из Архангельска, видимо, с непривычки укачало в Белом море. А вас не укачивает?

— Я уж привык, — усмехнулся Островский. — Седьмой год сижу в Финмаркене. По делам службы ездить приходится только по морю. Других путей ведь здесь нет.

Рогожцев кивнул понимающе:

— Но должен заметить, нынешняя поездка выдалась приятной. Во-первых, погода, солнце, а потом — пароход. Это же чудо!

— О да, — согласился врач. — Знаете, прежде мне на пароходах доводилось плавать лишь по реке.

— Мне на всяких судах приходилось, — улыбнулся советник. — Бывало, от Москвы до Вологды на колесах, от Вологды до Архангельска на «Подвиге» Северо-Двинского пароходного товарищества, а уж от Архангельска до Варде — на лодье какой-либо поморской. Далее — до Хаммерфеста — норвежцы везли то на шхуне зверобойной, то на китоловном судне. Более месяца добираешься, бывало. И вообще, Николай Львович, я полагаю, нам с вами весьма повезло.

Рогожцев вопросительно взглянул на собеседника.

— Как же, ведь мы — первые пассажиры первого на нашем Севере морского пароходства! — воскликнул Островский.

— Да, да, действительно, — вспомнил Рогожцев. — Первые и чуть ли не единственные. Кажется, не более дюжины путников разделяют с нами это путешествие. Ах, Дмитрий Николаевич, этим краям давно необходимо регулярное сообщение с центром губернии. Ведь глушь, пустыня! Неведомо, что здесь и как. — Рогожцев перевел дыхание. — Меня, знаете, направили в Колу для обследования условий обитания рыбаков. Эпидемии там — пишут оттуда. А спросите, когда эти богом забытые места посещал в последний раз врач или фельдшер, — никто не знает.

Островский внимательно слушал.

— Недавно получено известие из Колы, — понизил голос врач. — Заболело и вымерло целое становище рыбаков на Мурмане.

Оба помолчали. Впереди мелкими пятнышками запестрели на воде рыбачьи суда.

— Вот и Семиостровье, — сказал Островский. — Довольно значительное летнее поселение рыбаков. Там мы сможем прогуляться. Капитан парохода Михаил Карлович Негман, думаю, устроит нам высадку на берег.

II

В тот тихий июльский день у Семи Островов скопилось до полусотни шняк. Поморы торопились взять по погоде хороший улов. Взблескивали у низких бортов рыбины, подхватываемые рыбаками с ярусных крючков, озабоченно кружили над шняками вечно голодные чайки.

Занятые работой люди не сразу приметили дымок, который показался на горизонте у восточного берега. Темная змейка дыма увеличивалась в размерах, и вскоре все повернули головы в ту сторону. На шняки надвигалось черное судно с двумя высокими мачтами, без парусов, с тонкой желтой трубой, окантованной поверху широкой черной полосой. Из трубы валил густой дым. Судно уверенно двигалось вперед, гоня перед носом белый бурунчик.

Мужики, побросав работу, не без некоторого испуга глядели на железное паровое судно. Многие такого ни разу не видали.

— Эвон чудо морское, — прошептал Семен Крыжов, не отрывая глаз от приближавшегося парохода.

А тот неторопливо доплыл до Кувшин-острова и плавно повернул к берегу.

Так и подмывало Семена бросить лов да сбегать в Семиостровье, куда, судя по всему, направлялось «чудо».

Он спохватился, прикрикнул на двух своих юных помощников в вымокших рубахах:

— Ну чего вылупились, аль не видали?

— Не видывали, Семен, — виновато признался один из них.

— Да я и сам-то не видал, — сказал Семен, почесывая затылок. Он подумал немного, глядя вслед пароходу. — Ну-к побежим, што ли? — кивнул он в сторону берега.

— Ага, побежим, — обрадованно согласились парни.

— Вынимай ярус, — велел Семен, заметив краем глаза, как на других шняках мужики тоже резво выбирали из воды свои ярусы.

Одна за другой, подняв паруса, шняки заспешили, как перед бурей, к берегу.

На подходе к становищу Семен увидел пароход. Он стоял на якоре неподалеку от амбаров. У борта покачивалась белая шлюпка. В нее грузовой стрелой опускали мешки, бочки. На верхней палубе суетились люди.

Огибая пароход, Семен на черном кормовом подзоре увидел надпись желтыми буквами, состоящую из трех слов. «Жалко, читать не научили», — подумал он со вздохом.

Это был «Великий князь Алексей». Шлюпка под четырьмя веслами оторвалась от парохода и направилась к берегу. Туда же поспешили и рыбаки. Они с любопытством окружили высадившегося с парохода в числе других людей господина в форменном почтовом картузе с блестящим козырьком. Тот не спеша достал из кармана бумагу, развернул ее, прикрепил на стену ближнего амбара.

Его попросили прочесть афишку. Бумага извещала о том, что с июля сего, 1871 года начало действовать «высочайше утвержденное Товарищество Беломорско-Мурманского срочного пароходства». И что два его парохода — «Качалов» и «Великий князь Алексей» — открыли срочные (по расписанию) рейсы из Архангельска. «Качалов» — вдоль поморского побережья до Кандалакши с посещением Онеги, Сумы, Сороки, Кеми, а также Кузомени, Ковды, Керети и Соловецкого монастыря. «Алексей» пущен по мурманской линии: от Архангельска до Варде с посещением города Колы и с заходом в крупные становища Мурмана — Семь Островов, Териберку, острова Гавриловы, Еретики, Сергиев Наволок и Вайду-губу. Сообщалось, что принимаются к перевозкам пассажиры за плату по установленному тарифу, а также грузы «с застрахованием». «К сему, — читал почтарь, — ожидающие от действий пароходства взаимного удобства и благополучия — учредители оного: купцы Базарный и Митрофанов, мещане Антонов, Норкин, Дуракин, Ломов, Судовиков, Белоусов, Елизаров…»

Дослушав, рыбаки изумленно закачали головами, принялись обсуждать новость. Все знали кольского купца-богатея Мартемьяна Базарного. Да кто ж на побережье не ведал о жадности его барышной! Многие в покрученниках ходили у этого купца, бывшего лавочника, торговца рыбой.

Народ полюбопытствовал, где же пассажиры с чудо-судна — парохода. Почтарь объяснил, что, мол, поскольку дело новое, неизвестное, то вверить пароходству свою жизнь и грузы люди, по-видимому, не спешат.

— Да вот два господина — пассажиры, — указал чиновник рукой в сторону прогуливавшихся по берегу Островского и Рогожцева.

А они уже обошли все становище, небольшое, десятка на два низеньких избушек. Здесь же стояло с дюжину амбаров, вокруг которых рядками — сотни бочек-трещанок, у берега — лодки и шняки, часть которых была вытащена на камни. Там и тут рыбьи внутренности, сваленные в кучи. Проходя мимо них, Рогожцев зажимал пальцами нос: от гниения стояла нестерпимая вонь.

Советника с врачом провожали любопытными взглядами чумазые зуйки — наживочники, кашевары.

— Как же не быть эпидемиям! — сокрушался Рогожцев. — Ведь разве можно жить в таких условиях?

Спутники подошли к толпе рыбаков, все еще обсуждавших новость.

— Это ж надоть — куды пристроил капитальцы-то свои брюхан неуемной! — гудел молодой высокий рыбак Семен Крыжов.

— Богатей он, да. А все старательством да башковитостью скопил, — пропел Ермил Грудин, хозяин шхуны «Марфа», прибывший скупать рыбу..

— Вона где ево старательство у меня сидит, — стукнул зло по своей груди Семен. — Болезть мокротну заработал да три хвоста рыбьих!

— Коли б нам да чудо эдако, баско бы было, — произнес другой рыбак, разглядывая пароход.